Enough for the both of us

Всё это было неправильным. Как же он зол. Как же, блядь, он был зол. Хоумлендер рванулся вперед и ударил кулаком в зеркало, разбив его на чёртову сотню мелких осколков. Ему неебически сильно нужно было испытать боль. Но единственным, что он испытал, было лишь покалывание в костяшках от впившегося в них стекла. Он хотел почувствовать боль. Он хотел причинить боль. Но вместо этого он схватил стул и швырнул его через всю комнату с такой силой, что тот разлетелся на куски при ударе о противоположную стену. Глаза полыхали красным огнём: всего лишь маленький шажок от превращения в лазеры и уничтожения каждой молекулы в этой проклятой комнате. По лицу ручьём стекал пот. Он был пиздецки зол. Приступ ярости прервал внезапный телефонный звонок, и из горла Хоумлендера вырвался сдавленный, наполненный слепой яростью вопль. Когда он со всей возможной злобой швырнул трезвонивший мобильник в окно, стекло разлетелось вдребезги, обрушив на несчастных прохожих дождь из осколков. Но даже так он не почувствовал себя лучше. Он прекрасно знал, что может разрушить каждую грёбаную частичку этой комнаты - нет, каждую частичку всего ёбаного города - и ему не станет от этого легче. По какой-то причине, по какой-то чёртовой причине ему хотелось умереть. Ему хотелось, чтобы у него была такая возможность. Чем-то отдалённо напоминает его детство: когда он был младше, лет тринадцати. Когда он понял, насколько дерьмовой будет его жизнь... И насколько отвратительной она уже была. Тогда он перепробовал все, чтобы попытаться с этим покончить, попытаться покончить с собой - но ничего не помогало. Ни одна ёбаная штука не сработала. Врачам приходилось удерживать его в ограничителях, вырубать каким-то сраным газом и использовать эти чудовищные машины, чтобы привязать его к кровати - а затем бесконечно колоть ему препараты, пока он не отключился бы дня на три. В тот раз, когда он очнулся, его ждал суровый выговор от Фогельбаума. А после его заперли в его старой детской "комнате" - белой камере с мягкими стенами, которую он всю сознательную жизнь знал как свой дом. Тогда он понял, насколько бесполезно было пытаться провернуть что-то подобное еще раз... Но он не забыл медного привкуса собственной крови, который появился только после того, как он с полсотни раз приложился головой о стальную поверхность стола. Точно так же, как не забыл и чувства, когда нож вонзается в плоть. Или когда пули просто рикошетили от его лица - пока он не выпустил всю пистолетную обойму и не остался лишь с легкой головной болью. И даже эта боль прошла за считанные секунды. И все эти чувства, все это отчаяние возвращалось с новой силой, прямо здесь и сейчас. Он просто хотел умереть. Хоумлендер изо всех сил сжал кулак, ощущая, как скрипит кожаный материал перчатки. Он мог услышать даже малейшее натяжение собственной кожи от такого простого действия, и это, блядь, было уже слишком. Чтобы хоть немного отвлечься от всего этого, Хоумлендер схватил еще один диван и швырнул его с такой силой, что от ударной волны покачнулось все здание. Ему было прекрасно известно, что он запросто мог протащить через все этажи ядерную бомбу - но ему не хотелось иметь дело со сраной кровавой бойней именно сейчас. Сейчас это было последним, что было ему нужно. Поэтому он приступил к ожесточенному избиению и пропарыванию до одури раздражающей ткани, чтобы выбить весь сраный дух из всего ёбаного дивана. Весь. Сраный. Дух. Костяшки его пальцев царапали пружины, пальцы непроизвольно хватали мягкую обивку и вырывали из нее целые клочья... —Бедный диван. Хоумлендер резко отпрянул. Глаза пылали алыми вспышками, когда он бросился к незваному гостю, его тело напряжено до предела, и он готовится выстрелить смертоносными лучами прямо в... Билли. Бутчер стоял в дверном проёме, осматривая своими тёмными глазами комнату, практически полностью уничтоженную. Его лицо не выражало ровным счетом ничего - лишь пустую решимость - и он даже не вздрогнул, когда его взгляд снова остановился на Хоумлендере. На его искаженном гневом лице, на сильно стиснутых кулаках... Кулаках, которые без колебаний пробили бы Билли грудь: если бы только Суперу потребовалось на секунду больше, чтобы понять, кто перед ним. Хоумлендер не знал, как реагировать. Он столбом застыл на месте, заторможенно как-то, онемело ощущая, как трещит по швам его здравомыслие. Поэтому он так и стоял, будто врос в пол - только бешеное биение сердца отзвуками наковальни гремело в ушах. А его глаза по-прежнему сохраняли ослепительный ярко-красный оттенок. Очевидно, решив перехватить инициативу, Билли вошел в комнату и аккуратно прикрыл за собой дверь (вернее, то, что от нее осталось - ибо дверь-то, как раз, и была первой целью взбешённого Хоумлендера). Затем бесстрашно сделал несколько шагов вперед. —Ну, типа... Вот этот вот. Бедный диван. Хоумлендер рвано дёрнулся. Его руки по-прежнему ходили ходуном подле туловища. О чём он, нахуй, говорил? Билли кивнул в сторону абсолютно разрушенного дивана рядом с ними. Оу. Точно. Его мозг, перевозбужденный и охваченный ураганом эмоций, сумел каким-то образом вызывать в памяти образ Бутчера: на прошлой неделе он развалился на этом самом диване с книгой в руках. Он тогда отдыхал, закинув на спинку ноги и откинув голову на подлокотник - и это зрелище умиротворенного Билли было самым приятным, что Хоумлендер видел за последнее время. Как ни странно, это сработало. Вызванный невольно в памяти образ неестественно мягкого, расслабленного Бутчера сработал. Его кулаки слегка разжались, а облегчение, подобно вязкой патоке, растеклось по мышцам, смягчая каменное лицо. —Мне жаль, — он пробурчал безо всяких эмоций. —Надеюсь. Это единственная причина, по которой я сюда пришёл. —Тогда, возможно, тебе стоит убраться отсюда. Он имел в виду вовсе не это. Однако гнев все ещё был в нём, он никуда не делся. Глаза Хоумлендера все ещё светились изнутри красным, и ему нестерпимо хотелось разобрать что-нибудь на миллион мелких кусочков. Он не хотел, чтобы это был Билли... Но он как раз был рядом. А Хоумлендер, в свою очередь, никогда не умел хорошо понимать, что ему следует - а чего не следует - делать. —Не-а, — фыркнул Билли, пристально глядя ему в глаза, — Попытайся раскинуть мозгами и придумать что-нибудь другое. Ты умный мальчик, я знаю, ты справишься. —Я не хочу причинять тебе боль. —Ну, тогда тебе повезло, что я неразрушим, приятель. Хоумлендер уже подумывал вышвырнуть человека из окна только за тем, чтобы вылететь следом и поймать его. Возможно, это немного облегчило бы его гнев... Но определённо добавило бы гнева Билли. Вероятнее всего, Бутчер увидел, как ломается под напором этих опасных мыслей его разум, а потому сделал еще один осторожный шаг вперед - исказив при этом от беспокойства лицо: —Ты в порядке? Хоумлендер дёрнулся было, чтоб отвернуться, но тут Билли протянул руку и обхватил ею его запястье. Крепко, но не настолько, чтобы другой человек почувствовал себя в ловушке. Просто... Утешающе. Будто охраняя. —С тобой всё нормально, Джон? — повторил Бутчер. Лицо Хоумлендера из мертвенно-бледного постепенно приобретало нормальный оттенок, а глаза, наконец, стали обычного - голубого - цвета. Билли всего лишь стоило произнести его настоящее имя... Он яростно замотал головой из стороны в сторону, чувствуя, как сдавливает изнутри грудь: —Я просто... Он с трудом выдохнул, внезапно потухшие глаза наполнились слезами. Как же он был, сука, жалок. Он попытался высвободиться осторожно из хватки Билли и броситься куда-нибудь подальше, но его ладонь держали очень твёрдо. Билли двинулся вперед и обхватил другой рукой шею Хоумлендера, осторожно притягивая его к себе. Супер на это рвано вздрогнул: его тело было настолько напряжено и сковано, что инстинктивно отвергало любые внезапные проявления ласки. Но затем руки Билли легли на спину Хоумлендера, чтобы удержать его - обнять - и Хоумлендер, наконец, полностью сдался. Напряженные до предела мышцы расслабились, а цепляющиеся за куртку другого человека пальцы дрожали, все больше запутываясь в складках одежды. Сознание постепенно наполнялось спокойствием: с облегчением Хоумлендер осознал, как улетучиваются с каждым глубоким вдохом гнев, отвращение и разрушительная, всепоглощающая ненависть. Они продолжали оставаться в таком положении еще долгое время, позволяя напряжению покидать тело Супера. —Извини, — тихо пробормотал Хоумлендер куда-то в бутчерское плечо. Он не хотел его беспокоить... Или что-то в этом роде. —Да ладно, — Билли с несвойственной нежностью провёл рукой по его волосам, — Я понимаю. Это была правда. Бутчер лучше, чем кто-либо, знал и его, и то, что его преследовало. Он был единственным, кто лично разговаривал с Фогельбаумом, Стэном Эдгаром и, конечно же, Солдатиком. Он знал Хоумлендера лучше, чем большинство людей, еще до того, как они начали сближаться - и по мере того, как их отношения развивались, Супер начал раскрывать свое прошлое самому Билли. Не только это - еще и то, как он сам себя ощущал и думал... Вернее, то, как, по его предположениям - чисто в теории - он должен думать. Он доверял Билли. И Бутчер этим дорожил. Поэтому он помогал ему. Каждый день они работали вместе над тем, чтобы хоть как-то исправить все усвоенные с детства привычки (и мысли) Хоумлендера. Это, разумеется, был еще далеко не конец, и эта их совместная работа не была такой уж идеальной... Но это было что-то. Никто никогда не старался настолько сильно ради него. Хоумлендер чуть отстранился, чтобы посмотреть на Билли. На его по прежнему настороженные глаза, пытающиеся поймать взгляд его собственных - усталых и слегка напуганных. —Я... — Хоумлендер поперхнулся воздухом, ощущая давление в груди - однако совсем не по тем же причинам, что раньше, — Мои извинения... По поводу дивана. Билли слегка хмыкнул, покачивая головой: —М-м-м... И по поводу двери тоже. И стола, стен, пола, зеркала, стульев...— взгляд Билли остановился на том месте, где раньше был сотовый, — ...и грёбаного телефона, который ты разъебал, когда я звонил. Ну, по крайней мере, я предполагаю, что ты выпизднул его из окна именно в этот момент. —Я не знал, что это ты! Бутчер снова издал короткий неопределенный смешок. —Ладно, давай выбираться из этой дыры. —Я полагал, тебе здесь нравится. —Хм. Ты хотел сказать "нравилось до того, как кое-кто превратил это место в кучу пылающих обломков"? Хоумлендеру нечего было возразить. Билли вытащил его наружу. Когда они шли к лифту (несмотря на то, что Хоумлендер предлагал воспользоваться окном - но Бутчер категорически отказался), Хоумлендер был потрясен тем, как просто человеку удалось вывести его из состояния ярости. Состояния, над которым он чуть было не потерял контроль. —Спасибо, — тихий голос нарушил звенящую тишину. Надавливая нетерпеливо на кнопку лифта, Билли бросил на него короткий взгляд. —Не стоит. —Стоит, — Хоумлендер мог быть очень упрямым, если хотел. Бутчер только закатил на это глаза: —С тобой всё нормально? Хоумлендер неопределенно хмыкнул. —Да. Я... Работаю над этим. Над собой. —Такой ответственный... —Заткнись нахуй. Лифт оповестил о прибытии короткой трелью, и они вошли внутрь. Наступившая после этого тишина продолжалась все то время, пока кабина опускалась вниз. Хоумлендер медленно согнул пальцы, вспоминая, как сильно желал почувствовать боль от ногтей, впивающихся в кожу. Он практически мог чувствовать призрак порезов на своей ладони - как будто это вообще было возможно. Это было странно... Желание причинить самому себе такую боль. И хотя гнев в нём немного поутих, это желание не угасло полностью. Его всегда преследовала мысль о боли. Мысль о том, что могло бы наконец сделать его человеком. Нормальным человеком. Но тут Бутчер переплёл их пальцы и крепко сжал его руку, стоя посреди тихого лифта. И Хоумлендер во второй раз за день осознал, как много для него значил Билли. И как много он значил для Билли. —Я... Горжусь тобой, — слова Бутчера звучали абсолютно искренне, — С тобой все будет в порядке. В глазах Хоумлендера вновь стала скапливаться предательская влага, и он тяжело посмотрел на их переплетённые руки, пытаясь успокоиться. —И с тобой тоже? —Я уже говорил, — Билли обхватил его ладонь крепче, — я неуязвим. —Ага. Верно, — Хоумлендер судорожно вздохнул, — Это касается нас обоих, я полагаю. —Не совсем, — Бутчер наклонился ближе, так, чтобы их плечи соприкоснулись, — Тебе вовсе не обязательно быть таким. Меня хватит на двоих. Это была очень глупая мысль, очень глупая формулировка - но, вглядевшись в его лицо, Хоумлендер так и не нашел признаков неискренности или сарказма. И вместо того, чтобы выискивать эти признаки дальше, он решил ему просто поверить. И это казалось правильным.