Смена траектории

      Когда же это случилось…       — Хина!       Уже и не вспомнить…       — Пойдём на свидание?       А помнить бы надо.       — Хина?       Важная мысль всё-таки. За такими вещами надо следить.       — Хина, почему ты молчишь?       Так в какой момент она разлюбила Такемичи Ханагаки?       Хина делает вдох. Глубокий, ровный, спокойный. Она спокойна, как никогда. Смотрит прямо, смотрит сверху вниз, и чем дольше продолжается молчание, тем ниже кажется Такемичи. Да, она полторашка и три сантиметра сверху. Да, он выше её на пятнадцать сантиметров, и да, ей плевать с высокой колокольни. Колокольня отлично добавляет к росту.       — Давай расстанемся?       — Ась…?       Лицо Такемичи надо видеть, но глаза её видеть эту физиономию уже не хотят.       — Давай расстанемся, Такемичи, — она повторяет всё так же спокойно. Смотрит в лицо. Смотрит на то, как он смотрит на неё, и в груди покалывает от чувства вины. Как она может, предавать того самого, того единственного и неповторимого, который ради неё перевернул мир вверх дном и обернул время вспять?       Эгоистка.       Пожалуй, что так.       Эгоистка, предавшая своего единственного и неповторимого эгоиста и предателя.       — Но… почему? Почему ты хочешь со мной расстаться.?       «Потому что не люблю тебя.»       «Потому что ты меня достал.»       «Потому что мечты о спасении всех и вся у меня уже в печёнках сидят.»       — Потому что люблю другого.       Такемичи плачет. Хината опускает голову и прячет руки в карманах, потому что холодно и потому что тошно от его слёз. Ну поплачь, поплачь. Она тут постоит. В отличие от тебя, она подумает о чувствах ближнего своего и не уйдёт, пока разговор не окончен. Такемичи что-то говорит. Она что-то отвечает. Рядовой обмен дежурными репликами.       — Но я люблю тебя!       — А я тебя нет.       — Кто он?!       — Это уже не твоё дело.       — Хината!       — Семнадцать лет как Хината. Успокаивайся и пошли по домам.       Он рассказал ей всё, когда им было по пятнадцать. В тот день, когда Эмме пробили череп бейсбольной битой у них на глазах. Когда она захлебывалась слезами над трупом лучшей подруги, он признался во всём. И сбежал. И делай с этим, Хина, что хочешь.       Она сделала. Да-да, конечно, она молодец, она справилась. Задушила в себе горечь и пошла душить её в других, чтобы «другие» шли спасать задницу народного героя.       Она справилась.       Они справились.       Лавры достались Такемичи.       Всё, расходимся, живём дальше, ничего не было. В конце всех ждёт хэппи-энд.       — Кто?!       Он хватает её за плечи и трясёт, как мешок с костями. Поднакачался, видите ли, пока в банде состоял. Теперь можно и силушку продемонстрировать.       Хината корчит лицом, пытаясь показать, что ей неприятно, но он не замечает. Что ж…       — Он твой друг. Поэтому я не собираюсь тебе ничего говорить.       Такемичи останавливает поток телодвижений. Замирает и ошарашено смотрит на неё так, словно в первый раз видит.       — Как ты могла…?       А ты? Как ты мог изменить ей с Эммой? Тебе было похер в квадрате. И на Дракена, и на Хинату. И не надо тут строить из себя обиженную добродетель.       — Ну, вот, как-то могла.       Добрая девочка Хината превратилась во что-то неправильное. Милая Хината, отличница, звезда школы. Застряла на задворках собственной жизни. Стоит посреди ночи во дворе старого храма и объясняется в отсутствии чувств с путешественником во времени, который изменял ей на каждом шагу, который бросил её по хотелке её же отца, который забил на неё и её счастье давным-давно. У него теперь другие приоритеты — спасти всех и вся.       У неё тогда тоже — «другие приоритеты».       — Если ты не против, — она разжимает его руки на своих плечах, отходит на пару шагов назад, — я пойду. Мне ещё до дома добираться.       Он против, он ещё как против. Но он молчит. Кивает и отворачивается.       Как был мямлей, таким и остался. Ни на секунду не готов бороться за ту, ради кого всё это начал. Что и требовалось доказать.       Хината наглухо застёгивает куртку, подхватывает брошенную у статуи школьную сумку и идёт вниз по лестнице. Она адски замёрзла, адски устала и адски проголодалась. Даже в этот раз, Такемичи даже для «серьёзного разговора» не мог явиться вовремя. Сам же назначил время, сам же опоздал. Она прождала почти час. Что он хотел ей сказать? Уже не узнать. Оно и к лучшему. Её больше беспокоит другое…       Другой.       Идти по ступенькам. Бежать по ступенькам. Чуть не упасть на ступеньках.       Ну и глупость.       Она думала, что уже никогда не испытает чего-то подобного. Так устала от этих отношений, что забыла, какого это — чувствовать что-то кроме усталости.       Устала, конечно, устала. Самое время отдохнуть. Дойти наконец-то до конца лестницы, спуститься с горы до самого подножья. Пробежаться по пустой улице и, запыхавшись, остановиться на парковке у закрытого торгового центра. Услышать его голос.       — Что-то вы задержались, — констатация факта без толики волнения и беспокойства. И уж тем более без опасения. В отличие от Такемичи, он в Хину верит. Уж точно доверяет.       — Такемичи опоздал на час.       Он смеётся.       — Время идёт, ничего не меняется.       Он протягивает ей шлем.       — Садись, поехали домой.       Он ждал её здесь полтора часа и тоже устал. Сначала забрал со школы — она, в отличие от него, пошла в старшую школу — привез сюда, прождал всё это время, дождался, и сейчас отвезёт домой.       Он давно не герой. С некоторых пор он главный антагонист этой истории. Что ж, самое время и Хинате перейти на тёмную сторону.       Она берёт шлем из его рук, он усмехается. Сам-то без шлема, отдал ей свой.       И почему антагонисты получаются обаятельнее главных героев?       — Майки.       — М?       — Я сказала ему, что люблю другого. Как думаешь, это было слишком жестоко?       Он не понимает вопроса. Думает, пожимает плечами.       — Разве жестокость что-то меняет?       — Ты как всегда.       Именно это она и хотела услышать. Хината садится на байк, обхватывает Сано руками, прижимается грудью к его спине. Теперь можно. Теперь вообще можно всё. Не думать о том, как это неправильно, не искать оправданий ни себе, ни ему. Можно просто сесть на байк, закрыть глаза и наконец выдохнуть. Вздохнуть. Продохнуть. Передохнуть, отдышаться и идти дальше. Всё кончено. Такемичи в прошлом. Всё только начинается. Такемичи уже в прошлом.       Они останавливаются на заправке. Майки возвращается с баночкой безалкогольного пива для себя и баночкой колы для неё. Они доезжают до района, в котором живёт Хина, Майки глушит байк, и они через парк идут к её дому. Время — половина второго ночи. Отец будет в ярости, но они не торопятся. Хина пьёт свою колу, он пьёт своё пиво. Погода хорошая.       — Что собираешься делать дальше? — Майки спрашивает, но с такой интонацией, что можно не отвечать. От неё он никогда не требует ответов.       — Не знаю, — и правда не знает. Её жизнь клином сошлась на Такемичи, она и не заметила. А когда пришло время вычеркнуть его из этой истории, оказалось, что она не представляет, что делаешь и куда идти. — Обрадую отца, постараюсь подальше держаться от банд и их разборок. Думаю, у меня появится больше свободного времени, так что, наверное, возьму дополнительные уроки фортепиано. Я так зациклилась на Ханагаки, что не завела друзей в старшей школе. Это тоже надо наверстать.       Сано кивнул. Король выразил одобрение.       — Держаться подальше от банд — хорошее решение. Но если что-то понадобится — пиши, звони, приезжай.       — Спасибо, — она бросает в мусорку пустую банку и возвращается к нему, — но, надеюсь, я не встряну в такую историю, в которой мне может понадобиться твоя помощь.       Он усмехается и треплет её по волосам.       — Могла бы сказать, что и так будешь писать.       — И давно простым смертным можно писать кому-то вроде тебя?       — С тех пор, как «кто-то вроде меня» начал подвозить «простых смертных» до дома. Ещё чуть-чуть и твой отец начнёт отстреливать меня из окна.       Да, это и правда проблема. Сравнивая Такемичи и Майки, последний в сто раз опаснее будет. Конечно отец не в восторге.       — Зато ты нравишься моей маме.       — И не нравлюсь Наото.       — И нравишься мне. Два на два. Это не поражение, а ничья.       Смеётся. И весело, и грустно. Он сразу сказал: можешь делать, что хочешь, но встречаться мы не будем.       Он сказал, она поняла. Встречаться с бывшей девушкой бывшего лучшего друга — само по себе не благородный поступок, но дело даже не в этом. Сано мало заботится о моральной составляющей, его беспокоит другое. Хината хочет спокойной жизни — без банд, убийств, покушений — а он просто не может ей этого дать. На этом всё. Это единственная причина, почему он сразу сказал «нет». Никаких официальных отношений. Никакого «люблю» и «встречаемся». Только «изредка видимся» и — иногда — «переписываемся».       «Прости, но я могу предложить только так.»       «Хорошо, давай так.»       Если бы всё было чуточку проще…       Они подходят к её дому. Сано останавливается у ступенек, наверх он точно подниматься не будет. Хватило того раза, когда отец сломал ему нос.       — Ну, я пойду, — Хината улыбается, но при таком освещении её лица наверняка не видно. Она старается вложить, всё что может, в слова. — Спасибо за сегодня. И вообще спасибо.       Он тоже улыбается. Лампочка у неё за спиной, его лицо она видит прекрасно. Его забранные волосы, его улыбку и его потухшие глаза.       — Увидимся, Хина.       — Увидимся, Майки.