***
12.06.2014 Первая победа самая сладкая, самая умопомрачительная и заставляющая забыть обо всем на свете. Каждый раз как в первый вызывающая приятную дрожь по всему телу, особенно, когда понимаешь, что без тебя этой победы бы не было. Она наэлектризовывает каждый волос с головы до пят, заставляет яркую радостную улыбку прилипнуть к губам и безостановочно подставлять лицо по-летнему жаркому, ближе к вечеру прячущемуся за горизонтом бразильскому солнцу, плавно сменяющемуся влажной духотой и алым небом. Неймар сам себе напоминает сытого кота, жмурящегося от удовольствия после сытного и вкусного обеда. Два гола, метко забитых в ворота хорват, сладко греют душу. На улице ожидаемо царит весёлый и добродушный хаос, ответственным за который он без лишнего стеснения считает и себя в том числе. Счастливые фанаты пьяно пританцовывают, громко шумят и перекрывают дороги, создавая автомобилям вполне ожидаемые пробки. И он не злится на них за это, искренне разделяя их счастье, пусть даже ему и хочется поскорее попасть в гостиницу. Приятная боль в ногах точно соврать не даст. Она привлекает его взгляд не сразу, он просто смотрит в огромное, кристально чистое окно автобуса и замечает небольшую кучку людей, столпившихся у одного из магазинов. Но когда привлекает, Неймар спустя минуту понимает, что завис. Ничего особенного. Типичная славянская внешность, совершенно не удивляющая сейчас, — на дворе ведь Чемпионат мира. Светлые, скорее всего, выгоревшие от долгого пребывания на палящем бразильском солнце волосы, кругловатое лицо, пухлые щеки, а ещё печальные серо-зелёные, почти прозрачные глаза, отчетливо напоминающие два чайных блюдца. В ней по-прежнему нет ничего особенного кроме того, что она вытирает слёзы ревущему навзрыд маленькому мальчишке, над которым хлопочет мать, и ласково гладит по голове. Неймар понимает, что они не родственники, когда видит, как она отталкивает деньги, которые суёт ей мать ребёнка, качает головой и ребячливо прячет руки за спину. Затем тянется к поясной сумке, вытаскивая оттуда пластинку лейкопластыря, целый фалкончик крема и большой сникерс, которые тут же протягивает мальчишке. Горькие слёзы высыхают на его лице почти мгновенно, а полные губы растягиваются в щербатой улыбке. Она поднимается с корточек и напоследок шутливо грозит ему пальцем, перед этим вновь отодвигая от себя руку его матери. Толпа скрывает её след почти сразу. Он думает, что она немного похожа на ангела. Смазливая, да. Миленькая, да. Но при этом слишком маленькая (во всех смыслах, а он не педофил) и сдержанная. Напоминает чем-то матрешку, которую в детстве ему привёз из холодной мрачной России друг отца. У той матрёшки еще были две косички, частично скрытые под красным платком, и синее платье в горошек. Что эта матрёшка, явно не болельщица и оттого не привыкшая к такой толпе и поэтому заметно потерянная, забыла на забитой людьми после матча улице остаётся для него вопросом... ...О котором он благополучно забывает уже минуту спустя.***
Решение сбежать на пляж детства приходит ему в голову внезапным разрядом золотистой молнии. Репреза-Билингш — озеро в Сан-Паулу, которое они с отцом посещали слишком часто, из памяти так просто исчезнуть не может. Особенно, когда ему кровь из носу необходима энергетическая подпитка. Очередная ссора с Бруной, ставшей в последнее время несколько более агрессивной и раздражительной, ответственность перед отцом, ждущего от него только самых лучших результатов, а ещё лучше — головокружительной победы, ответственность перед страной и сокомандниками, все это высасывает из него жизнь, наваливаясь на его спину тяжелейшим валуном. Пусть этого и не видно. Только вот пляж его уже занят. Занят какой-то маленькой фигуркой, больше похожей на детскую. Неймар считает её незнакомой, пока в какой-то момент она не понимает опущенную на колени голову. Он внезапно вспоминает её. Матрёшка с улицы — было неожиданно увидеть её здесь. Он тормозит в пяти метрах от маленькой фигурки в длинных светлых штанах и недовольно морщится, размышляя, стоит ли ему оставаться. Слишком уж велико было в нём желание побыть в одиночестве, но вместе с тем, накормить оголодавшую по дому душу хотелось не меньше. Возможно он думает слишком громко, потому что Матрёшка резко вскидывает низко опущенную голову и поворачивается в его сторону. — Я мешаю? — с непривычным акцентом спрашивает она почти понимающе, и Неймар застывает на месте, впервые не зная, что сказать. Так-то именно она пришла на этот пляж первой и после этого так просто готова уйти? Совсем дурная что ли? Место своё незнакомцу столь легко уступать? Она продолжает его сверлить большими выразительными глазами, которые в темноте как-то по-особенному сверкают, отчетливо напоминая два изумруда, и в которых сейчас почему-то отчетливо читается грусть, и терпеливо ждёт ответа. — Нет. Не мешаешь, — вроде уверенно лжёт Неймар. — Когда я шёл сюда, то знал, что пляж пустым не будет, — и снова ложь, и снова уверенная, потому что этот пляж почти всегда пустовал, даже когда он был ещё обычным босым мальчишкой, но глядя на неё понимает, что она видит его насквозь. Слишком уж проницательно смотрит. — Как знаешь, — она машет головой и возвращает рассредоточенный взгляд на волнующиеся воды, а после задорно добавляет: — А ведь у тебя был законный шанс прогнать меня! — А ты каждый раз так места незнакомцам уступаешь? — он присаживается на влажный песок рядом с ней и чувствует, как сразу становятся мокрыми тёмные шорты. — Ты же не незнакомец. И я знаю, кто ты. Ты Неймар, — как-то просто отзывается она. — Хороший и талантливый футболист из сборной Бразилии. Неймар осекается, потому что эти слова, ставшие в обычной жизни уже привычными, на этот раз почему-то обескураживают. В словах девочки почти нет эмоций, но при этом они не звучат враждебно или негативно. Она просто констатирует общеизвестный факт, не испытывая при этом никаких чувств и поэтому он, чуть подумав, уточняет: — Увлекаешься футболом? — Отец увлекается и поэтому вся семья вынуждена увлекаться тоже, — она весело хихикает и закидывает в воду мелкий камешек. — А еще он фанат Барселоны и лично тебя, о «великий непревзойденный бразильский талант», — она мило кривляется и показывает двумя пальцами преусловутые кавычки. — Но тебе ведь все равно, какой я футболист, — на лице футболиста расцветает привычная улыбка. — Ну, почему же, — она улыбается ему в ответ уголком губ и на её пухлой щеке появляется маленькая ямочка. — Я рада за тебя. Людей, по-настоящему увлечённых своим делом сейчас днём с огнём не сыщешь. Большинство людей занято тем, что правильно, а не тем, чего они хотят на самом деле. От этого им грустно, а твои глаза горят. Как тогда на поле. Это дорогого стоит — любить то, что ты делаешь. — Говоришь так, будто эта тема тебя тревожит. Девочка пожимает плечами и поднимается на ноги. По её глазам он видит: она больше не хочет продолжать этот разговор. — Главное, чтобы это не стало знакомым тебе. Она разворачивается и вопреки всем законам девичьей логики, которую они включают исключительно тогда, когда он рядом, уходит. — Стой! — Неймар вопреки своему желанию приподнимается с песка, чувствуя, как вновь вскидывает голову не слишком в его жизни частая гостья — заинтересованность. — Как тебя зовут? Она оборачивается на мгновение и этого мгновения хватает, чтобы даже в темноте этой ночи даже с такого расстояния он рассмотрел ее солнечную улыбку. На этот раз искреннюю. — Ромашка.***
17.06.2014 Почему спустя пять дней его вновь тянет на пляж, ближайший к их гостинице, но на этот раз другой — морской — Неймар не ответит. Особенно, когда ноги после второго матча, гораздо менее успешного, чем первый, едва его слушаются, а глаза слипаются так сильно, что почти не открываются, он вопреки всему всё равно едет на этот пляж. Словно что-то настойчиво зовёт его туда гулким шёпотом, а сам футболист не видит никакого смысла сопротивляться этому наваждению. На это банально не хватает сил. Но их эгоистично хватает на то, чтобы нарушить, так нагло и самовольно, их спортивный режим. В голову закрадываются мысли, что Сколари его за этот детский поступок не похвалит и что он в какой-то степени подводит команду и страну, но он отмахивается от них, как от назойливой мухи. Ему всего лишь хочется расслабиться, тем более, он даже не пьёт, а просто ложится спать на несколько часов позже. И он почему-то не удивляется, когда вновь видит эту Матрёшку, что словно преследует его. Только на этот раз на ней надето лёгкое льняное платье до колен, а густые русые волосы заплетены в две слабые косы. Самая что ни на есть настоящая матрёшка из его детства. Да и сидит она не на голом песке, как в прошлый раз, а на картонной подстилке. Разрешения приземлиться рядом он у неё не спрашивает. Хотя по-хорошему стоило бы, но Неймар уверен, что Матрёшка со странным именем Ромашка не против. — Привет, Неймар, — в её мелодичном голосе отчетливо звенит усталость вкупе с опечаленностью. — Ты выглядишь грустной, — игнорирует он её приветствие, но она этого, кажется, даже не замечает. — Устала, — она растягивает обескровленные губы в тонкой улыбке и тут же морщится. Неймар замечает это, но не заостряет внимание. — И да, ты выглядишь не лучше. — Я тоже устал, — он пожимает плечами и смотрит на ночное, покрытое лёгкой рябью море, в котором ясно отражается убывающая луна. Море вопреки всеобщей суматохе выглядит поистине безмятежным и дарит то самое спокойствие, которого ему катастрофически не хватает в последнее время. — Как часто ты приходишь к воде, Ромашка? — Достаточно, — в голосе Матрёшки прорезается смех. — Бразилия сейчас особенно шумная, а вода имеет прекрасное свойство отвлекать от любого шума. — И как тебе Бразилия? Уже два города видела, — не может удержаться он от столь простого вопроса, но внутренне понимает, что отрицательного ответа не ждёт. — На самом деле я видела больше, чем два города, — она рассеянно крутит в руке маленькую ракушку, которую он замечает только сейчас. На её предплечьях сияют ярко-синие отметины. «Руки все в синяках, неужели дома избивают?» — он хмурится и подавляет в себе неуместное желание поднести к себе чужую руку, чтобы рассмотреть синяки ближе. — Но, тем не менее, Бразилия мне безумно нравится, — продолжает она, будто бы не замечая изменившегося настроения собеседника. — И люди нравятся. Открытые такие. Отзывчивые. Хозяйка одного заведения даже угостила меня пирожками, которых я не заказывала, — она мягко смеётся и от печальных глаз в разные стороны расходятся десятки тонких лучиков. — Сказала, что я слишком худая для её заведения и порчу ей всю статистику. Забавная такая. Он хочет спросить у неё, откуда она приехала, из какой страны, где создают таких прекрасных матрёшек, но язык, резко потерявший всю гибкость, кажется совершенно неповоротливым и категорически отказывается слушать своего хозяина. Неймар скидывает это на усталость и решает не лезть. Он странным образом уверен, что ему ещё хватит времени спросить её о такой мелочи. — А, да, почти забыла, — бормочет она, устало потирая постоянно опускающиеся веки. А потом смотрит на него своими сверкающими как у кошки глазами и бодро, будто не засыпала только что, произносит: — Поздравляю с ничьей! — Это не то, с чем нужно поздравлять, — кисло отзывается он, но на душе удивительным образом становится чуточку теплее. — Но даже если так, то мне всегда казалось, что поздравления должны звучать более радостно. — Подловил! Но, к сожалению, это мой максимум на сегодня, — она смешливо морщит нос и будто бы осмелев, легонько стучит его по плечу, обтянутому тонкой футболкой. Плечо тут же обжигает странным огнём. Неймар смотрит на неё, — такую странную, отстраненную, но в то же время тёплую и милую, и не понимает, как так получается, что он видит её уже второй раз подряд. Совершенно её не знает, но почему-то сидит рядом и говорит о всякой ерунде, всеми фибрами души впитывая её солнечную энергию, которую она, кажется, неосознанно раздаёт направо и налево. Его мать сказала бы, что он отдыхает душой рядом с ней, но его матери рядом нет, поэтому он думает, что ему просто спокойно, когда она рядом, несмотря на то, что она, на самом-то деле, может быть кем угодно: скандальной журналисткой, засланной соперниками девицей, желающей вывести его из строя, девчонкой, которую подговорила Бруна, чтобы проверить его на верность ей, хотя последнее очевидно абсурдно, — Бруна никогда не опустилась бы до чего-то подобного. Неймар никогда не верил в родство душ и подобную ересь, но сидя рядом с этой Матрёшкой, глаза которой даже в кромешной темноте лучатся добротой и рядом с которой все негативные эмоции, как по команде отступают на задний план, понимает, что сейчас, наверное, готов поверить. Только пусть она не уходит от него так быстро. Пожалуйста.***
23.06.2014 — Почему я так часто вижу тебя? — интересуется он, когда после последнего, на этот раз победного, матча видит её вновь, на этот раз у озера Параноа. — И как нам вообще удаётся пересекаться? — Ты не слишком оригинален, Неймар, поэтому в силу популярности обычно выбираешь места, скрытые от людских глаз, но близкие к гостинице, чтобы кто-либо из тренерского штаба не заметил твоих отлучек посреди ночи. Но мне интересно, ты правда думаешь, что я твоя чокнутая фанатка и поэтому преследую тебя? — она забавно фыркает и морщит слегка обгоревший нос. — Такие мысли у меня были, — не теряется футболист, тем более, когда видит, что Матрёшку его предположение ничуть не обидело. — Тогда я с удовольствием тебя огорчу и скажу, что ты не угадал, — она улыбается так широко, что Неймар вновь замечает ямочки на её щеках. — Просто твоя компания на эти каникулы самая необычная и интересная для меня. Вот и всё. Он, не отрываясь, завороженно смотрит на неё и тихо радуется, что она смотрит совершенно в другую сторону. Он заметил, что она вообще редко смотрит на него. Матрешка же задумчиво трогает кончик носа, тщательно подбирая португальские слова, из вроде бы богатого словарного запаса: — Мой отец — твой главный фанат, — я уже вроде бы говорила тебе об этом, — её лицо становится практически нечитаемым. — И, разумеется, попасть на Чемпионат мира было его заветным желанием. В этом он, наверное, даже с вашей сборной поборолся бы, — она усмехается, но как-то невесело. — Он обивал пороги своего начальника несколько месяцев, и когда после сотни просьб ему, наконец, удалось выпросить отпуск летом, он не намерен пропустить ни единого матча. — Он фанат именно бразильской сборной? За свою страну он не болеет? — задаёт этот вопрос футболист не просто так, все ещё пытаясь аккуратно выведать, откуда вообще прилетела эта Матрёшка. — Он в неё не верит — кратко отзывается она и уже гораздо тише добавляет: — Да и неудивительно это, если честно... Поэтому он болеет за Бразилию, а я вынуждена мотаться по городам вашей славы вместе с ним, поэтому слежка за тобой, о великий Неймар, это последнее, что меня волнует! — заканчивает она уже куда более бодро. — Но, признаюсь, встреча с тобой на простом пляжу стала для меня чем-то удивительным. Я не думала, что встретиться с именитым футболистом, оказывается, так легко! Всегда предполагала, что вы по таким местам не ходите. Слишком уж это просто для вас. Она вновь улыбается, распуская во все стороны солнечные лучи, и слегка нерешительно толкает его в плечо. По телу вновь пробегает ток, только теперь к нему добавляется ещё тысяча мурашек, контролировать которые он совершенно точно не умеет. Неймар заглядывает в эти тёплые искрящиеся глаза и совсем не понимает, почему его тело так странно реагирует на эту иностранную Матрёшку. Она ведь даже не модель. Не красавица даже. Такие девушки никогда не привлекали его и с чего бы ему изменять своим привычкам сейчас? Это глупо. Он всего лишь купился на её умение видеть в нём не звезду футбола, а лишь человека, обыкновенного собеседника. Она так себя поставила. Но, может быть, это был план? Простой такой план, о котором в обычной жизни никто никогда и не подумал бы. Он смотрит на неё ещё несколько мгновений, после чего встаёт и почти сбегает с этого пляжа. И не замечает, как в глазах цвета белого чая поселяется растерянность. Как жаль, что за свои семнадцать лет она так и не научилась удерживать рядом с собой людей. Они почему-то всегда норовили от неё сбежать.***
28.06.2014 Мысли о ней не дают ему покоя, как и о том, как он, на самом-то деле, ужасно поступил, когда***
Шаг предательски сбивается, когда у очередного водоёма (как у них уже повелось) он не видит её. Не видит светлых выгоревших волос и хлопковой заурядной одежды. Не видит никого кроме нескольких развесёлых, немного пьяных туристов, активно фоткающихся на фоне грязно-серого песка, цвета которого почти не видно в летней ночи, и иссине-черной воды. Он натягивает кепку посильнее на голову и уже разворачивается, чтобы уйти, но чувствует знакомую тонкую ладонь, почти привычно лёгшую на плечо. Он ни за что не признается, что в этот момент его всего как будто отпускает. Матрёшка стоит прямо перед ним и аккуратно подносит палец к губам. На её щеке сквозь несколько слоёв неаккуратно нанесённого тотального крема виднеется лиловый синяк. Она явно красилась впопыхах. От его неосознанных попыток дотронуться до её лица она изящно уворачивается и качает головой. — Это?.. — Упала. У вас здесь такие крутые дороги, ужас просто! — она притворно-недовольно цокает и тянет его за собой — как можно дальше от пляжа. Она могла даже не прикладывать усилий, он бы сам пошел за ней, даже если готовые отказать ему в любой момент после долгого и выматывающего матча ноги сопротивлялись бы. — Пойдём, не стой столбом, а то ещё узнает кто. Её шаг лёгкий и прыгучий, словно бы она не идёт по земле, а парит над ней. Он вновь замечает на её предплечьях синяки, как и то, что костяшки на её правой руке небрежно стесаны и будто бы кровоточат. Кто она, чёрт возьми, такая? Хулиганка, мошенница, жертва домашнего насилия или же вообще какой-нибудь боец MMA? Но разве может солнце быть бойцом? Конечно же, может. Солнце может согреть, но может и спалить дотла, если ты приблизишься к нему слишком близко. Но Неймар верит, что Матрёшка не может быть бойцом. Слишком уж она во всех смыслах светлая. У людей, занимающихся боевыми искусствами, просто нет возможности оставаться чистыми и незапятнанными. От них почти всегда исходит аура силы, опасности и самоуверенности. У девушки рядом с ним ничего из вышеперечисленного попросту нет. Они отходят достаточно далеко от людей, чтобы их не видели. Правда теперь они не видят и воду, которая каким-то магическим образом связала их, но это становится для них обоих совсем неважным. В выбранном закуточке, буквально заваленном деревьями, ветками и другим мусором, практически нечем дышать, — плесневелый воздух щекочет ноздри, забивается в лёгкие, оседая где-то в недрах пустого желудка, но никого из них подобная мелочь не волнует. Матрёшка заваливается на поваленное дерево, в очередной раз не заботясь о чистоте своей одежды, и хлопает рядом в пригласительном жесте. «А вот Бруна себе такого не позволила бы, — отчего-то равнодушно думается ему. — Слишком уж свою одежду обожает. Да и на обычный городской пляж её обычно не затащить». — Ма... — чуть не называет он её привычным прозвищем, но тут же спохватывается. Она, конечно же, замечает его заминку и приподнимает густые брови в немом вопросе. — Ромашка, я хотел изв... — Не надо, — она быстро взмахивает рукой. — Забей, окей? — Но ты обиделась. — Не обиделась, — её пальцы нервно дёргаются. — Да, признаюсь, меня задело, что ты сбежал, не попрощавшись, но, думаю, что у меня нет никакого права обижаться на тебя, — она легко пожимает плечами, будто бы произошедшее и правда никак её не цепляет. Но ему почему-то кажется, что она лжёт. Так же, как и он когда-то. — Я просто твоя знакомая, которая развлекает тебя в этот сложный период. Не переживай, меня это устраивает, а иначе я не приходила бы. Ну вот опять она это делает! Говорит то, что не скажет ни одна уважающая себя девушка. Как она может так просто разбрасываться такими словами, которые полностью обесценивают её как личность? — Меня бы оскорбило такое отношение, — он решается быть откровенным. — И я бы точно не стал поддерживать общение с человеком, зная, что он общается со мной от скуки. — Ты говоришь об обиде, — Матрешка понимающе кивает. — Но хочешь совет? — утвердительный кивок, пусть и нерешительный. — Нужно уметь прощать, Неймар, — она мягко треплет его по плечу. — Нет ничего хуже, чем тонуть в своих обидах, даже самых незначительных. Ведь ими ты только себе навредишь, а твоё здоровье не стоит того, чтобы его гробить из-за постороннего человека. К тому же, каждый заслуживает второго шанса, даже в таких мелочах, — её ладонь соскальзывает с его футболки, и он тут же ловит её, пряча в своей руке. Её кожа, пусть и обласканная жарким бразильским солнцем, по сравнению с его кожей кажется совсем светлой. На её руке почти нет побрякушек кроме изящного золотого кольца на среднем пальце и тканевой чёрной резинки. Он не понимает, говорит ли она искренне, или же лишь то, что является правильным, что может подкупить. Неймар не понаслышке знает: большинство людей не умеет прощать. Они лишь делают вид, что забыли, а на деле лишь ждут удачного момента, чтобы отомстить или припомнить старые обиды. Да что уж там говорить, он сам делал так. Причём не раз. Людям не нужно чужое прощение. Им не нужно искупление. Им нужна лишь выгода, которую они могут извлечь из той или иной ситуации. Он всматривается в её лицо, не замечая, что она так же прямо рассматривает его в ответ, и пытается разглядеть в ней хотя бы толику лжи. И не находит. Она действительно так думает. — Ты согласен со мной, Неймар? — интересуется она вдумчиво и, не получив ответа, аккуратно вытаскивает ладонь из крепкого захвата. Отпускать её руку совсем не хочется. Он даже не вспомнит, сколько раз до этого вообще имел идущее из самых недр души желание держать девушку за руку. Осознавая, что молчание неприлично затянулось, Неймар согласно угукает. — Правда на деле прощать гораздо сложнее, чем на словах, — он криво усмехается, обнажая белоснежные зубы. — Это верно. Этому нужно учиться. У меня тоже не всегда получается не обижаться. — Я думал, что у тебя вообще с этим проблем нет. — Ты меня слишком мало знаешь, — Матрёшка улыбается, застенчиво заправляя выгоревший локон за абсолютно чистое, без единого прокола ухо. — Мне кажется, что я тебя знаю всю жизнь. Даже в темноте футболист видит, как она краснеет. Он видит, как её губы беззвучно шевелятся, а сама она едва заметно хмурится, и в какой-то момент ему даже кажется, что он переборщил с откровениями. — Наверное, я всё же что-то не так перевела. — Твой португальский слишком хорош, так что я думаю, что ты всё перевела верно. — О, ты всё-таки решил усугубить ситуацию, да? — тихо смеясь, она прикрывает глаза ладонью. В этот момент она выглядит невероятно мило и напоминает чем-то кошку (о боже, как банально!), пусть и не породистую, но от этого не менее очаровательную и притягательную. — Даже не пытался, но ты, действительно, прекрасно знаешь португальский, — круто переводит тему он, не желая больше заставлять её краснеть. Хотя, признаться, румянец на её щеках выглядит более, чем уместно. Она же Матрёшка. — Да. Я жила в Бразилии несколько лет, Неймар, — снисходительно отзывается она, будто бы он сморозил какую-то чушь, и он физически чувствует, как она отвлекается. — Я не могла не выучить его. Между ними повисает молчание. Но не неловкое, а мягкое и будто бы умиротворяющее. Они оба смотрят куда-то вдаль, сквозь плотные ветви кустов, где едва заметно виднеется кусочек озера. Девушку рядом хочется обнять, но, разумеется, Неймар не решается. Что-то ему подсказывает, что несмотря на всю её мягкость, вряд ли бы она оценила его порыв. Он не видит в темноте выражения глаз Матрёшки, но почему-то чувствует, что она напряжена. Он не спрашивает причины, но прямо перед своим уходом чувствует тёплую ладонь на своём запястье и слышит тихое и боязливое: — Умоляю, Неймар, будь осторожен на предстоящем матче.***
13.07.2014 Палата начинает душить уже на третий день его пребывания в ней. Мёртвые белые стены садистски давят на психику, невольно вытягивая на волю самые тёмные и тяжёлые мысли, пробужающиеся будто подснежники после затяжной зимы. Принимаемые таблетки не приносят никакого облегчения — он по-прежнему дышит болью. Не физической (хотя с этим справиться было бы гораздо легче), а моральной — удушающей, давящей, безысходной. Эту боль, словно футбольный мяч, от себя отбросить нельзя и поэтому приходится терпеть и сосуществовать с ней, поскольку о ней ни врачам, ни родным не скажешь. О ней вообще никому не скажешь. Неймар почти осязает одиночество, в которое сам себя сознательно загнал, пытаясь выглядеть сильным. И в этом никого кроме себя он обвинить не может. Но как он мог позволить себе выглядеть слабым перед и так белыми от страха за его здоровье родителями, маленьким сыном или не находящей себе места от беспокойства за него Бруной, которая почти не отходила от него с того момента, как он оказался в этой чёртовой больнице? Он может и эгоист, но не конченый. Наверное, правду о своём самочувствии он рассказал бы лишь одному человеку, которого абсолютно точно здесь ему увидеть не суждено. Она бы поняла. Она бы не осудила. Но её здесь априори быть не может. Слишком много факторов категорически против этого. Поэтому и остаётся лишь злиться на себя и обвинять судьбу-злодейку во всех её грехах. Нерешительный скрип двери вызывает лишь одно глухое раздражение, которое он и не старается скрыть. Слишком уж часто слышит его в последнее время. Ему хочется громко заорать, сказать, чтобы убирались, чтобы оставили его в покое хотя бы на несколько часов, чтобы перестали ходить сюда каждый час со своей отравляющей не хуже смертельного яда жалостью. Но он сдерживается. И никто не знает, сколько на это уходит сил. — Ну что ещё, мам? — шепчет он, устало прикрывая глаза. Он правда очень устал. — Ты никого не ждал, — если бы он мог, он бы дёрнулся от неожиданности, но его возможностей сейчас хватает лишь на то, чтобы резко (насколько это возможно в его состоянии, конечно) повернуть голову в сторону двери. Ещё один раз, и он действительно начнёт верить в существование родственных душ. Матрёшка (если это и правда она, а не игра, его напичканного обезболивающими помутневшего сознания) выглядит несколько смущённой. Она вновь одета в светлое льняное платье, а её пшеничные волосы заплетены в две толстые косы, которые она постоянно откидывает за спину. Потому что раздражают. Матрёшка испуганно хрустит пальцами и растерянно переступает с ноги на ногу, внимательно рассматривая палату. И вновь она не смотрит на него. — Как ты тут оказалась? — Друг отца работает в этой больнице, — она делает неуверенный шаг вперёд. — Поэтому сюда меня пустили без проблем, а дальше найти твою палату стало делом случая. — Ты удивляешь меня, Ромашка, — тихо посмеиваясь, он похлопывает по одеялу рядом с собой. — Это невероятно безрассудный поступок, ты понимаешь это? Врачи делают обход каждый час. — Да, я в курсе, — отзывается девушка покорно. — Говорю же, друг отца здесь работает. — И ты понимаешь, что будет плохо, если кто-то увидит тебя здесь? — Я решила, что мне повезёт, Неймар, — она послушно кивает, виновато заглядывая ему в глаза. — На самом деле, я ненадолго. Просто хотела узнать, как ты... — она запинается. — И ещё хотела попрощаться... — Попрощаться? — горло внезапно схватывает судорогой и изо рта вырывается лишь почти неслышный шёпот. — Да... Я уезжаю, — не выдержав его осуждающего взгляда, она подрывается с места. — Просто хотела лично удостовериться, что ты в порядке. Прости, если нарушила твой покой. Что говорят врачи? — Ты можешь спросить у друга своего отца лично, — Неймар понимает, что Матрёшка в своем отъезде совсем не виновата, что её дом очевидно в другом месте, но ничего не может с собой поделать. Ему становится как-то совершенно по-детски обидно, что она вот так вот просто бросает его одного. — Да, могу, — соглашается она, даже, кажется, ничуть не обидевшись. — Но, тем не менее, я спрашиваю об этом у тебя. — Если бы удар пришёлся на два сантиметра ниже, то я бы больше не ходил, — выходит равнодушно или ему просто хочется так думать? На самом деле, за столько дней он настолько привык к этой фразе, что она почти не отзывается в нём чем-то страшным. Неймар догадывается, что, скорее всего, помимо обезболивающих ему регулярно вкалывают ещё и лошадиную дозу успокоительных, а иначе своё спокойствие он ничем адекватным объяснить не может. Зато Матрёшка, закусив губу, молчит, и только побледневшее лицо выдаёт её состояние. — Что, даже ничего не скажешь? Она отводит глаза в сторону и (болезненно?) кривит губы. В чём она себя винит? Что абсолютно целая стоит перед ним, когда он лежит на постели почти обездвиженный? — Что бы я сейчас не сказала, это будет ничем по сравнению с тем, что ты ощущаешь. Мои слова — пыль, и я не могу даже догадываться о том, что за буря у тебя сейчас в душе. — и будто бы решив его добить, она ласково добавляет: — Ты прекрасно держишься, Неймар, но позволь дать тебе совет — отпусти себя и позволь себе расслабиться хотя бы тогда, когда рядом никого нет. Жизнь в постоянном напряжении делает только хуже. Она не говорит ему «не бойся быть слабым хотя бы рядом с самим собой», но Неймар понимает, что она подразумевает именно это. В груди буйным букетом расцветает что-то прекрасное, чему он пока что не может дать никакого определения. Что-то невероятно светлое и притягательное, как сама Матрёшка, пронизывающее огненными искрами каждую клетку его тела. Подобное он уже испытывал когда-то в молодости, когда его отношения с Каролиной только начинались, но тогда нежные ростки очень быстро завяли под гнётом жестокой и не прощающей ошибок реальности, так и не превратившись в прелестные цветы. — Я желаю тебе сил, Неймар, — мелодичный голос Матрёшки вновь звенит в его ушах. Она наклоняется ближе к нему, обдавая призрачным, едва уловимым запахом чего-то сладкого, и почти невесомо прикасается губами к колкой щетине. Мягко сжимает непривычно ослабевшие ладони, и парень отчаянно надеется, что она не ощущает, как их, несмотря на слабость тела, позорно потряхивает. — Я уверена, у тебя все будет замечательно. Только будь верен себе. Верь в себя, и весь мир будет у твоих ног. — Мы ещё встретимся? — Выздоравливай, Неймар. — продолжает она, будто бы не слыша его. — Пожалуйста, позаботься о себе, как следует. Не пренебрегай советами врачей и заботой близких. Лёгкая улыбка освещает кукольное лицо, на секунду делая его живым, касается грустных глаз, и Неймар слабо улыбается в ответ, хотя улыбаться ему совсем не хочется, ведь ответа Матрёшка не дала, и чувствует, как в груди впервые за столько лет что-то мучительно сжимается. Даже изувеченная спина затихает, словно одно её присутствие способно излечить. Заживить. Не оставить после себя ни капли боли. Ему безумно хочется попросить её остаться. Не уходить. Побыть рядом ещё немного, а лучше остаться с ним в Бразилии. Но он молчит, а она не видит. Или просто не хочет видеть. Смотрит кротко своими пронзительными прозрачными глазами и будто бы все понимает, вот только делать ничего не спешит. — Может быть, когда-то мы ещё встретимся. Когда твоя боль пройдёт. Мне бы хотелось этого, — она в очередной раз улыбается, чувствуя, как внутри все горит от едва сдерживаемых чувств. Она знает, что лжёт. Она знает, что через день он уже не вспомнит о ней. Это прощание выходит слишком тяжелым. Он к такому не привык. Её силуэт тонкий, почти невесомый, быстро исчезает за безликой безучастной дверью, ставшей молчаливым свидетелем чего-то слишком личного, и он чувствует себя так, словно бы кто-то потушил на небосводе солнце. Обманчиво обжигающее солнце с ласковыми лучиками. И сколько бы лет не прошло, он всегда будет помнить её... Свою необыкновенную матрешку.