рваные души.

       с рваной душой живётся, прямо скажем, погано. в обычные дни - почти заурядно, но раз в году - особенно горько. в день рождения те самые дыры становятся ещё более ощутимыми; каждое новое поздравление отдаётся тупой болью где-то в глубине, а воспоминания о былом прошлом - скребут душу, словно дикие кошки; до мелких клочьев. всякое дружеское тепло кажется незаслуженным, а план на прошедший год - недовыполненным. люси - любит лето и не представляет, что с ней было бы, если бы её день рождения выпал на какую-нибудь, скажем, осеннюю дату; девушка полагает, что, в таком случае, растеклась бы унылой лужицей, на все двадцать четыре часа. а летом - игривые лучи солнца пробиваются через окно, задорно поют птицы и толпой валят в дом друзья. они, к слову, и есть то самое, что делает обычную, съемную квартиру - домом. воспоминания и опыт, прожитый там - всё это, частицы огромного пазла, складывающиеся в собственную крепость. люси живёт с разорванной душой; половина в земле с матерью, вторая - в темнице , с отцом. люси состоит из несбывшихся ожиданий, упорства, фантазий, зависти, страсти, сострадания и великой, чистой любви. её боль никогда не отступает до конца; она тянется фоном, непрогоняемой тенью, что столь удачно способствует прогрессу и личностному росту, но рядом с друзьями - люси, порой, забывает о ней. она жалеет других, чтобы не жалеть саму себя. её квартира - это помещение дышащее толпой людей, грохочущее смехом и кричащее музыкой. каждый угол забит весельем; кроме подоконников. на них - цветы и книги, а в этот день, ещё и сама люси. они сидит и смотрит на улицу; на реку, на всю ту безмятежность, что состоит в столь яром контрасте с обстановкой в её дома. она и сейчас, разделена ровно на две половины - в радости и тоске, рвущаяся подальше от празднований и до слез благодарная за компанию. она предпочла бы, чтобы весь этот бедлам происходил в гильдии, как обычно; только, не успела попасть туда, до всеобщего нашествия. ей обещали, что праздновать будут ещё хотя бы пару дней, поэтому всякие локации успеются; люси была не против. кто она такая, чтобы лишать других повода для радости, даже если не чувствует себя в должной мере причастном к нему? между уличными красками и пьющими магами в поле зрении блондинки появляется нацу — он оказывается рядом с подоконником и смотрит на неё не читаемым взглядом; проницательно. она не прячется; не трудится вызвать улыбку, ведь знает, что ему бы не составило труда раскусить его притворство. "знаешь, я тут подумал.."; он выглядит странно серьёзно, отчего люси немного выпрямляется. ей забываются все горести, пока она сосредоточено смотрит на своего напарника; на личный лучик солнца, что выглядит заговорщицки. он наклоняется чуть ближе, будто обещая посвятить её в какую-то вселенскую тайну; "я очень рад, что ты появилась на свет." он, вроде бы, говорит очевидное. она улыбается ему; искренне и широко. люси кажется, что этот треклятый день стал хотя бы чуточку лучше; а нацу, добившись своего, легко пихает её в плечо и снова растворяется в толпе. люси молча наблюдает за ним, слегка наклонив голову вбок; светлые пряди загораживают ей обзор, но вовсе не мешают восприятию. она, итак, знает его вдоль и поперек. он и есть её семья; пускай и не совсем так, как ей хотелось бы. этого уже достаточно. этого должно быть достаточно, от её возмужавшего, верного друга. напарника. не больше. гости начинают рассасываться лишь посреди ночи, и после десятка упоминания недовольных соседей, но это её вовсе не расстраивает. кана порывается перенести мероприятие в гильдии или 'на худой конец, продолжить утром', леви - полусонная висит на плече у гажила, а растекающаяся джувия в охапке грея, которого, в свою очередь, тащит за собой пошатывающаяся титания. мира координирует общий процесс и машет блондинке на прощанье с большим энтузиазмом. люси запирает за друзьями дверь с немного раскрасневшимися щеками; пребывающая в несколько более позитивном настроении, чем ранее, но всё же выдыхающая с облегчением, от образовавшейся тишины. её квартира, теперь - дышит вечерней прохладой недавно распахнутых окон, умиротворяет лёгким сопением хэппи, раскинувшегося где-то в углу, на разбросанных подушках; её дом звенит привычным клацаньем посуды, где нацу расправляется с отставками пищи, за которые больше не приходится ни с кем драться. он, как обычно, никуда не торопится уходить, но люси всё равно подходит к нему и просит остаться. он смотрит на неё с легко приподнятой бровью, одновременно вопросительно и играючи; как на блаженную. она чувствует, будто сморозила какую-то глупость, но он лишь пожинаем плечами и возвращается к трапезе. он не уходит и тогда, когда она пишет письмо вернее, пытается. то самое, которое никогда не отправится адресату, как и стопка других, похожих на него. он лишь молча наблюдает за ней с дивана; наблюдает за тем, как она раздраженно откидывает в сторону ручку-перо и подпирает голову руками, потому что, по большому, счёту в её жизни ничего за год не изменилась. люси, по-прежнему, чувствует себя принадлежащей и одновременно чужой, без какой-либо конкретной на то причины. нацу молчит, но остаётся, даже когда она садится на диван рядом с ним; когда она заползает под тёплый плед и кладёт голову ему на грудь, мгновенно зажмуривая глаза, от ощущения родного тепла и горечи осознания того, что может позволить себе подобное движение лишь раз в году или во время очередной битвы. нацу кажется напряженным и ей почти смешно от нарастающей неловкости, но она гонит эти мысли прочь; а он все ещё молчит, несмело приобнимая её плечо своей большой ладонью, потому что знает, что ей это нужно. она постепенно проваливается в небытие. просыпается, когда понимает, что её несут куда-то; он думает, что она всё ещё спит и аккуратно приземляет её на мягкую поверхность кровати. она крепко держит его бицепсы и не отпускает, когда тот пытается отстраниться. чужие изумрудные глаза сверкают в ночи, словно кошачьи; "я вроде следил, чтобы ты много не выпивала." он шутит, конечно, как всегда, но в этот раз - ей не смешно. "можно задать тебе вопрос?" она спрашивает так, будто сразу утверждает; не давая ему возможности отказаться. нацу всё равно медлит, потом кивает, нависая над ней и не смея разомкнуть её хватки. "тебе этого достаточно?" — её вопрос оседает между ними густым туманом. он смотрит на неё ошалело, так, будто понимает; но люси знает - он понимать этого не должен. он должен думать, что она не в себе, но никак не вдаваться в подробности того, как она сохнет по нему, годами. "уже поздно." — он отвечает, а она не понимает, о чём конкретно идёт речь; о них или о том, что за окном, и вправду, уже давно наступила ночь. он поднимается, заставляя её разомкнуть свою хватку на нём; садится рядом и убирает непослушные розовые пряди ото лба, будто оправляясь от какого-то неземного шока, а потом оборачивается на неё, будто резко вспомнив о её присутствии; о том, что за ним наблюдают. "спи." он говорит, как-то слишком по-домашнему. люси закрывает лицо руками и медленно машет головой. ей кажется, что её сердце вот-вот разлетится на осколки, не выдержав напора всей этой годовалой недосказанности. но люси - сильная, поэтому она убирает руки от лица, выдыхает в привычной манере и меняет своё положение на кровати. она привстает на локтях и ложится как следует - вдоль, а не поперек; будто, и вправду, намеревается последовать настоянию друга. тишина длится лишь несколько мгновений, а затем он сам нарушает её. "с чего ты, вдруг, спросила?" теперь уже ей хочется сделать вид, что она ничего не понимает. у девушки нет ответа на данный вопрос, а потому она прикидывается дурой; у неё всегда это хорошо получалось, но нацу не проведешь. "кажется, ты только что настаивал, чтобы я спала." — она утверждает, почти обидчиво, но чисто технически - правдиво. "не усложняй." — он просит, а она лишь издаёт короткий смешок. это она-то усложняет? "думаешь, мне легко с этими твоими выходками?" она слышит его последующий вопрос и резко привстаёт, садясь на месте; смотрит на него сквозь темноту, в абсолютной ярости. "какими выходками?" "я не намерен рисковать тобою." — он продолжает, будто её не слышит. "— мы рискуем каждый день, нацу." "— не так. я не хочу потерять тебя, из-за каких-то глупостей." "— это не глупости." "да и потом, я не мешаю твоей личной жизни." он лжет и они оба это знают. "—даже если мы предположим, что это так.. ты, всё равно, постоянно рядом. это ненормально, нацу." "— буду отходить подальше." "я не хочу, чтобы ты куда-то отходил. в этом и вся проблема." ей становится смешно от этого разговора, потому что он ведёт прямиком в тупик. люси небрежно натягивает на себя покрывало и продолжает, впол голоса, рассуждать; "ты жесток ко мне."; она не знает, как он это воспримет, но говорит свою правду. он - первый, за кем она когда-либо бегала, так ещё и безуспешно. он выдыхает и укладывает голову ей на ноги; ложится поверх одеяла, вытягиваясь стрункой, как её призрачное продолжение. "прости." она молчит, но медленно перебирает его вишневые пряди пальцами, насколько может до него дотянуться. "ты не потеряешь меня." — она едва ли шепчет, заведомо зная, что это не поможет. он услышит всё, но вряд ли сможет ответить. нацу лишь перехватывает её руку и оставляет невесомый поцелуй на её бледной коже; на запястье, на самом сплетении вен, где прожигает шершавыми губами клеймо, что итак вековало стоит на её хрупкой фигуре. он отпускает её руку и продолжает молча лежать. у люси начинают неметь ноги, под его весом; по её щеке скатывается непрошенная слезинка, но она не издает ни единого звука. люси засыпает, а к утру место нацу остывает. она его любит презирает. он её тоже нет.