Как назло

В то, что перед ним стоит белобрысый физик, он не может поверить. Это явно был не Годжо-придурок-Сатору: в толпе людей высокого социального статуса шествовал долгожданный наследник клана — Годжо Сатору. Рядом с ним скорее всего стояла его мать (сухая, но красивая женщина с черными волосами), на которую он всё время огрызался, стоило только ей протянуть руку, чтобы поправить волосы сына, или же сказать ему что-нибудь. Привычные для глаз взъерошенные локоны сейчас были зачесаны гелем, убранные за уши. На лице не было чёрных очков, а вместо дорогущей одежды, иногда заляпанной соусами или едой, было строгое голубое кимоно с какой-то мелкой белой вышивкой. Сатору был страшно напряжён, по нему это было прекрасно видно. Ему не нравилось всё происходящее, его раздражали толпа и свой же клан; удивительно, но известный выпендрёжник казался тихим и закрытым юношей, старавшимся просто пережить этот вечер. Сугуру, выловивший его силуэт среди потока людей, замер, точно его парализовало: он застыл в изумлении. Кажется, это был самый сексуальный момент в его жизни. Он стоял и смотрел, как верующий на мраморное изваяние своего божества, с неким благоговейным страхом и в то же время со стыдливым вожделением. По коже в такую жару побежали мурашки, стоило только таким близким его душе глазам сощуриться на кого-то. И в этот момент ветврач понял, что он всё-таки влюблён в него. Дело было не только в конкретно этой ипостаси Сатору, нет. Ведь он за эти несколько месяцев так сильно въелся в существо Сугуру, настолько блистал своими гранями редчайшего алмаза, что тут было невозможно не покориться его обаянию. А теперь вот это! Строгий, холодный Сатору, такой… взрослый… Гето понимает, проигрывая своей холодности, что, скажи Годжо ему сейчас сгинуть со свету, так он ведь это сделает. С внезапно разбитым сердцем, но сделает. Ему всё ещё сложно поверить, что тот генератор идиотских подкатов, которые были буквально: «Твои родители случайно не пираты? Тогда откуда у них такое сокровище?», сейчас стоял перед ним и даже не замечал его. Это не тот клоун, что записал свой контакт в телефоне Сугуру как «$ugar Daddy» с несколькими сердечками, нет. И не тот странный мажор, что подкидывал ему под дверь комнаты в общаге конфеты и цветы, выложенные в фразе «I Love You». Теперь же он поистине являлся единственным сыном одной из важнейших семей в Японии; гением, что в свои восемнадцать лет уже был уважаемым ядерным физиком, учёным и будущей надеждой всей ядерной промышленности страны. Спутать эти глаза ветврач не мог ни с одними другими в мире: он так желал заглядывать в них, хоть и с остервенением всегда давил это в себе. — Ты в порядке? — Сёко щёлкнула пальцами перед его носом. Девушка успела уже пройти несколько метров, когда поняла, что её товарища нет рядом. — Это, что ли, Сатору? А Гето даже не в силах ответить. Он стоит посреди толпы, буквально на проходе, и смотрит на помост, где был отдельный вход для важных персон. Там-то Сатору и продолжал фырчать на свою мать, что квочкой следила за внешним видом ребёнка. За всю эту минуту Годжо ни разу не улыбнулся, что было совсем непривычно для Сугуру, полюбившего его тёплую улыбку. — А я и не знала, что он настолько важный хер, — встав рядом с другом, сказала будущий патологоанатом. В её тонких пальцах буквально из воздуха появилась зажжённая сигарета. — Ладно, пойдём, потом поговорите. Ты что, рот открыл? Сугуру с недовольством оторвался от любования живой иконой и обнаружил, что выронил сигарету из рта. Открытие летнего фестиваля было грандиозным. Все гуляли нарядные, весёлые, шумные и уже немного пьяные. Тут и там были лавочки с сувенирами и закусками (ветврач подумал, что Сатору точно уговорил бы его на яблоки в карамели или сладкую вату), запускали фейерверки, звучали смех и музыка. Только ему самому было не так уж весело, пускай даже в компании Сёко. Они пересеклись с Чосо и Юдзи, и будущий врач-гематолог сказал, что младший притащил его на знакомство со своей второй половинкой. Увидев рядом с розовеющим от эмоций Юдзи того хмурного паренька с чёрными волосами-колючками, что уже подрабатывал в рядах кинологов, Сугуру даже удивился. Чосо сказал: «Лишь бы брат был счастлив, мне без разницы». В голове упорно продолжал стоять образ Сатору в том кимоно. Сугуру думает о его глазах. Сугуру думает, что ему теперь будет немного сложнее вести себя так, как раньше. Они ведь уже целовались. А теперь же… Что теперь? Ему не по себе. Если Сатору птица такой высоты, то куда ему до этого уровня. Это же клановые системы: только родившемуся ребёнку уже приписывают конкретный брак, выгодный для семьи. А Сугуру мало того, что из простых людей, так ещё и парень. Что ж, Гето Сугуру, комкай все свои чувства в урну и живи дальше. А то глядишь, семья ещё наймёт кого, чтобы убрать такой пагубный элемент, как ты, из поля зрения своего сокровища. Сатору приходит к нему под глубокую ночь. Шкребётся в дверь, а потом сидит такой грозовой хмуростью на кресле на балконе, пока Сугуру стоит рядом и курит. Красивый, как назло… В этом аккуратном кимоно, с крепко прилизанными волосами. Отличием на нём сейчас были чёрные очки, которые он успел где-то найти. Хотя такая темень уже на улице… — Классный прикид. Годжо кривит губы в отвращении, явно желая послать друга подальше с такими словами, но молчит. — Дай свою одежду, не могу я в этом находиться. — А можно мне примерить? — Сугуру кивает на кимоно. Ему правда было любопытно. — Да хоть забери. Забрать такую вещь он не готов, но залезть в неё очень хотелось. — Что, даже не в фундоси? — Иди ты, а? Брюнет наблюдает за тем, как на свет проявляется больше белоснежной кожи, что была скрыта под тканью одежды. Сатору просто пиздец как красив. И сейчас Сугуру думает, что он и правда как мраморное изваяние какого-нибудь божества или императора: все эти впадинки и выемки мышц, медленно перекатывающиеся от каждого движения, такие невероятно аккуратные. Даже под желтоватым светом общажной люстры он выглядит богоподобно с этими его уложенными волосами, серьёзным хмурым взглядом под сведёнными тонкими бесцветными бровями. Ветврач уже хотел было принести одежду из шкафа, как его остановила фраза: «С себя снимай». Удивился, но молча начал стягивать свой заношенный серый свитшот и такие же пожившие уже не один век джоггеры. Вот и настал тот момент, когда Гето безоговорочно подчинился требованию и ему даже не пришлось подавлять внутреннее восстание своей гордости. Ткань кимоно была колючей, но еще теплой после Годжо. Такой обмен температурой тел казался немного интимным, точно они сами прикасались друг к другу физически. И Гето подумал об этой фарфоровой коже, что уже была сокрыта от глаз его домашними вещами. — Оно тебе мало в плечах. — Красивые пальцы подвязывали пояс на талии Сугуру. Сатору не спешил надевать очки обратно и внимательно смотрел, как сидит фасон на друге. А сидел он правда хреново. — И в заднице. Ещё и длинное какое-то. — Это ведь шилось под тебя? — Да. Для этого тупого фестиваля, мать настояла. Я думал, что меня вырвет, когда снимали мерки. — Годжо заботливо поправляет ворот одеяния, расправляет складки вдоль тела, особенно стараясь в области поясницы. — Так значит… — фраза ветврача началась с неловкой интонации, — у вас клан? Типа традиции и всё такое? Сугуру медленно вдыхает запах уложенных волос, пока Сатору продолжает мучиться с оби. — Традиции есть, но это не значит, что мы все этому следуем. — Конкретно ты. Сатору поднимает глаза (сердце брюнета мелко кольнуло от такой близости) и хмыкает. Конечно же, он угадал. — Значит, тебе уже выбрали невесту?.. — А? В этом пронзительном взгляде чувствуется замешательство и секундное раздражение, которое тут же исчезает. Сатору крепко затягивает узел пояса. Гето отворачивается, чтобы скрыть, как он сглатывает слюну от легкого волнения. Слышать ответ совсем не хотелось. — А… Нет. — Почему? — Ты выглядишь даже расстроенным. Ладони ведут по плечам, стараясь уложить ткань ровно на другом теле, но одеяние не желало покоряться. — В смысле, я удивлён. Ожидал очередь из претенденток на тебя. Двигаться в кимоно трудно: пережимает там, сдавливает тут. О комфорте и речи быть не может. И пока Сугуру смотрится в зеркало, понимая, что этот цвет ему совсем не идёт, за спиной слышится смешок белобрысого. — Я думал, что раз ты с медициной знаком, то прекрасно всё поймёшь, — на крепкое плечо Гето ложится острый подбородок Годжо, тянущего губы к чужому уху. — Я же выродок. И такой очевидный итог очень просто складывается в ладную картинку в голове ветврача. Значит, за свои красоту и мозги физик поплатился продолжением рода и теперь на него ставок не делают? — Расслабься, я уже давно с этим смирился и оттого наслаждаюсь своей жизнью. — Годжо очевидно не был расстроен тем, что теперь старейшины клана не имеют особой власти над ним. Счастливый золотой мальчик, чья судьба лишь укреплять позиции семьи, а наследниками пускай другие занимаются. — Но это же не альбинизм? — Сугуру наконец-то разобрался в своих мыслях и придумал, чем же всё-таки продолжить разговор. Сатору, довольный тем, что смог приоткрыть свои карты и не отпугнуть товарища, обнимает его со спины, сцепляя руки на животе брюнета. — Не, что-то другое, наследственное. Говорят, у нас уже был такой же, как я. Так что, мои рука и сердце очень даже свободны. А тебе в любом случае был бы проход без очереди! От этой фразы на губах Сугуру ломается улыбка: то, с какой скоростью растут его надежды на взаимные чувства, кажется, можно было даже услышать. Конечно, он замечал весь этот тупой саторовский флирт, но в его глазах это выглядело как развлечение и проявление дурного характера золотого ребёнка. — А зачем спрашиваешь? Метишь мне в пару? — Я… — срочно придумать ответ не получается. — Ты принят, — Сатору и не ждал его ответа. — В смысле, я не гей… — Я тоже. Ты просто мне нравишься. — Сатору… — Дыши, если хочешь, чтобы я тебя поцеловал сейчас. Первую часть флирта Сугуру точно не понял, зато прекрасно осознал вторую. Блять, он так близко и говорит такие вещи вот так открыто. Кто так вообще делает? Внутри по дебильному всё сжалось, забилось где-то в ушах, а в мозгу точно щёлкнуло и разбилось что-то. Ветврач-то сам, конечно, не против всего этого. Он просто пиздец как не против! — Вижу, что ты дышишь… — физик разворачивает к себе замершую фигуру парня и смотрит ему в глаза, намекая на последнее предупреждение. Сатору держит его за плечи и, понимая, что никакого сопротивления не оказывается (а Сугуру способен очень больно ударить, уже проверено), тянется к его губам. Сугуру с тяжелым выдохом раскрывает рот. Финиш. Или же только старт? Они целуются медленно, осторожно, с придыханием, так растягивают это удовольствие от новых физических ощущений. Сейчас всё было не так, как в тот прошлый «первый раз». Сейчас же это буквально приглашение в статус партнёра и спутника жизни, а не просто дурачество. Руки Годжо спадают с напряжённых плеч на талию, притягивают чужое тело к своему. Господь милосердный, как туго в брюках… А ветврач ещё и стонет так тихо, с охотой вылизывает его губы и щеки. То, что Гето будет его, Сатору решил в самую первую секунду, когда увидел студента возле курилки мед корпуса. Тогда-то в сердце и забренчали грустные струны укулеле под мирное завывание души. Таких пауз в мозгу у молодого гения ещё прежде никогда не было, как под это «ла-ла-ла» и печальный «трунь-трунь» в голове, когда Сугуру подпаливал сигарету Сёко и, сжимая свою в зубах, о чём-то разговаривал с Чосо. Через Сёко юное дарование семьи Годжо и вышло на ветврача, начав терроризировать его смс-ками с приветкакдела-ми. И ни о чём не жалел, даже о разбитом носе. Ради такого мокрого «Сатору…», сказанного шёпотом в поцелуй, он готов стерпеть избиение, если не больше. — С-стой… — Сугуру внезапно прерывает ангельское пение в ушах Сатору, разрывая губы. Белобрысый недоволен как ребёнок, у которого перед носом утащили кусок шоколадного торта. — У меня с тобой так и не решен вопрос с девушкой, и если мы хотим… — Ой, да нет никакой девушки! — брякает физик и уже снова приоткрывает рот для продолжения поцелуя, но ветврач наклоняет голову в сторону. — Ну что?! — Расценивай это как уточнение деталей перед приобретением собственности, мне нужно узнать у тебя некоторые моменты, перед тем как мы пойдём дальше. Потому что либо дальше всё продолжается в ключе «нас», — Гето облизывает влажные и зацелованные губы, с блеском смотря на партнёра, — либо же это всё прекращается… И он отвратительно нескрываемо шумно сглатывает. Он не хочет, чтобы это всё прекращалось, да ни в жизнь. Нет-нет-нет. На самом деле он уже сам готов вклиниться в чужие отношения, если они и правда есть, лишь бы отхапать себе этот бесконечный незатыкающийся, но такой чудесный и обворожительный-невероятно-красивый-самый-прекрасный генератор проблем. Сатору крепко сжимает его плечи и вздыхает. — Задавай вопросы, но быстрее, умоляю. Я, блять, почти год тебя добиваюсь, ещё десять вонючих минут я не выдержу. А Гето приятно это слышать, ведь это так греет сердце. Потому что сейчас он проживает момент, который должен был прожить ещё в какой-нибудь школе, когда стесняешься так, что забываешь, как моргать, и лишь тупо дышишь на свою пассию. — Хорошо. На самом деле меня волнует лишь две вещи: твоя семья и твоя девушка… — Нет никакой… — Не перебивай. Я задам вопросы, и потом наступит твоя очередь говорить. Годжо скуксился как мальчишка, которого осадил учитель. — Первый вопрос: откуда вообще взялась вся эта история с девушкой? Есть ли она на самом деле? И если нет, то за каким хером я об этом знаю? — Это три вопроса… — Сатору!.. Второй вопрос: стоит ли мне ожидать каких-либо санкций со стороны твоего клана, если мы всё же продолжим? Потому что я не очень знаю, какие у вас правила в отношении партнёров и вдруг ты всё-таки обещан кому-то или же тебе вообще запрещено иметь какие-либо связи. Теперь говори. Физик выглядел не впечатленным вопросами. Ему стало даже скучно. — Буду краток: историю пустил я, чтобы не привлекать к тебе внимание, никакой девушки нет, и семья не имеет никакого влияния на меня и мою жизнь. И что за слово такое тупое — «санкции»? Теперь мы можем продолжить? Ответы, конечно, были как у троечника: в принципе, на поставленные вопросы всё сказано, но очень и очень не раскрыто. — И ещё раз: девушки никакой нет? — Нет. Если только ты. Если тебе прям так нужно, то я могу показать свою инсту, откуда все и начали это распространять. Мы с тобой были везде, и я постил с этим истории, а люди, конечно же, решили, что у меня завелась дама. Всё. Вся легенда. Я не виноват, что у меня так много подписчиков, которым срань как интересна моя жизнь. — Вообще-то виноват. — Эй! Послушай! — Сатору сильно сжимает плечи Сугуру, не сдерживаясь в эмоциональности. — Послушай, я херов год гоняюсь хотя бы за крупицей твоего внимания. Конечно, в данный момент мы с тобой здесь и сейчас, но, блять, как я ссался, что ты просто меня нахуй выпнешь. Типа, — речь физика совсем скатилась в паразитизм, но он говорил искренне и как мог старался выразить свои чувства за всё это время, — ты же понимаешь, что одному парню получить интерес от другого охринеть как тяжело. Куча подводных камней: вдруг ты натурал, гомофоб, сам в отношениях, просто не заинтересован в чём-то длительном, я банально тебе не нравлюсь и всё такое. В первую нашу встречу ты вообще мне нос разхреначил — что я должен был думать? Что я должен был делать? Сугуру ждёт окончания монолога. Он слышит отчётливое невербальное согласие на создание «их», и в животе щекочет и сосёт от этого. — Я когда увидел тебя первый раз, клянусь, я думал, что спущу в трусы, стоило только тебе засмеяться. И просто не мог найти себе места потом, задалбывал Нанами и Сёко, что мне делать в этой ситуации? Сёко устала от меня и уже просто дала твой номер, а дальше — ты знаешь. Когда в командировках не могу тебе написать или позвонить, то я на стену лезу и срываюсь на всех. Мои визиты на станциях просто терпеть не могут, я же знаю, а сейчас так тем более. И вот настаёт момент, когда ты даёшь себя обнять и, господьмойвсемогущий, поцеловать! У меня ж потом мозг остывал дня три от этого. Только не подумай, что я всегда игнорировал нашу дружбу!!! Ты супер классный и вообще просто восторг! И волосы твои, тоннели эти, которые хочется трогать. И тебя всего хочется трогать, липнуть к тебе, как не знаю что. Короче, девушки никакой никогда не было. Был только ты один. Во всём этом был только ты. Мой один и единственный. И это ещё не всё, что я… Годжо не договаривает, потому что его грубовато притягивают за затылок и заставляют заткнуться поцелуем. И он очень рад замолчать и полностью податься происходящему. С Гето он вообще всегда на всё согласен, тут особо не важно, лишь бы не ссоры и не расставания — такое он едва ли теперь переживёт Губы Сатору лезут под челюсть, откуда язык облизывает кожу вверх, до уха, до мочки, которая обхватывается ртом и оттягивается. Руки спускаются с напряжённых плеч на подпоясанную талию, Сугуру же ладонью ведёт по чужим ключицам, второй гладя свежий андеркат прически. И это всё так быстро воспламеняет их, зажигает изнутри желанием и просто пугающим вожделением. Ведь теперь всё можно на обоюдных правах, теперь можно как настоящая пара, как двое влюблённых, которых тянет друг к другу с астрономической скоростью, грозясь разбить оба тела в пыль от столкновения. Эти сугуровы выдохи, шпарящие по слуху Сатору, стоит только перенести руки на крепкие молочные бёдра прямо под складки кимоно, задрать его и вжать ветврача в стену. Кожа мгновенно заливается алыми пятнами засосов, что на следующий день обратятся уродливо-пугающим ошейником гематом на шее Гето. Это проблема его будущего, а пока Годжо возвращается к губам парня, прикусывая нижнюю и тут же проникая языком внутрь рта, чтобы провести по нёбу. Язык с удовольствием обхватывается губами, скользящими по нему в неприкрытом намёке, и у физика просто заклинивает все его микросхемы сверхразума. В голове с шипением происходит возгорание под лаконичное блятьблятьблять. — Я сейчас в трусы кончу, клянусь… — он тяжело дышит и прижимается влажным лбом ко лбу Сугуру. — Кончай, — ветврач облизывает свои губы и дышит не менее сбито. Улыбается легонько, а затем кладёт руку на пах Годжо. Под пальцами ожидаемо твёрдо. Блять. Гето поддевает кромку одежды на физике и приспускает её. Головка тёплого члена утыкается в середину ладони, а после рука полноценно сжимает орган. Стоит только Годжо издать какой-то жалобный стон, как Сугуру подхватывает его под челюстью, заставляет посмотреть на себя, такого с размазанной по шее и лицу слюной, со взъерошенными волосами, выбившимися из причёски. — Я хочу, чтобы ты кончил. И в дополнение к своим мокрым словам начинает вести рукой вдоль члена. Блять. — Сейчас. Блять. И Годжо кончает под этим тёмным непроглядным от похоти взглядом. Так, словно ему правда приказали и он выполнил приказ. Он чувствует чужие пальцы на себе в самых чувствительных своих местах, слышит этот блядский голос и просто спускает в сугурову ладонь, закатывая глаза и громко, очень громко простанывая. Сам Сугуру не ожидал, что его слова возымеют такой эффект. Что ж… Годжо дышит тяжело, и, придя в себя, тянется к чужим губам, буквально вцеловывая всё своё пыхтящее существо. — Я… Ох… В машине презервативы, я сейчас приду… Он стонет в поцелуй, вжимая голову ветврача в стену. Его ладонь наконец-то разжимается на крепкой мужской ляжке. — Что? — Ты думаешь, я не ждал, что ты позовёшь меня на чай, а? — белобрысый, наконец-то отдышавшись, с озорством и лукавством смотрит в эти бездны глаз рядом. Там ведь во всю уже ликуют черти, разжигая костры. — Оу… И как давно? — Сугуру улыбается в чужие губы. — С той самой секунды, как тебя увидел. Вытри руку об меня, — после своих слов Годжо берет чужую перепачканную спермой ладонь и правда трёт её о свой лонгслив, но слишком поздно вспоминает, что вообще-то он принадлежит Гето. — Блять. — Согласен. — Я пойду… Я быстро! А ты пока… — физик всё равно лезет к чужой уже и без того измученной засосами шее, где шустро пульсирует венка. — …Э… наверное, сходи в душ? Я не знаю, что обычно делают в такие моменты. Нельзя сказать, что Сугуру имел опыт в этих делах, но идея звучала хорошо. Уже заходя в блок, Сатору крайне лихо скидывает с себя штаны и несчастный лонгслив, на котором к этому времени высохли белые разводы. — Так… Я сверху? Или как это выясняется? Нужен какой-то тест? Камень-ножницы-бумага? Сугуру, вышедший из душа и повторно завязывающий на себе кимоно (оно как-никак пахло физиком и снимать его совершенно не хотелось), нахмурился. Вопрос звучал максимально тупо, но также максимально актуально. — На самом деле, я не против быть снизу. — Ты доверяешь мне свою невероятную задницу, в которую я бы зарылся с лицом? — Годжо сиял. Задница Гето как отдельный пункт его ежедневного сумасшествия кошмарил Сёко далеко не одну ночь, и в общей сложности можно было насчитать примерно тысячу часов нытья о том, как он хочет залезть туда. С губами, глазами, руками и ногами — короче, всем собой. Потому что: «Нет, ну ты видела??? Это ведь!.. Ведь!.. Почему она вообще такая огромная у него? Интересно, она мягкая или такая упругая?! Как ты думаешь, если шлепнуть по ней…». А сам Сугуру… Он просто был не против: ему искренне нравился Сатору со всей своей худобой, угловатостью, распущенными конечностями и частичной неуклюжестью, из-за которой он иногда путался в своих отвратительно длинных ногах; Гето привлекали его тёплая улыбка и искры в этих нечеловеческих глазах, вечно растрёпанные волосы, к которым хотелось прикоснуться, убедиться, что они реально пушистые и мягкие, а ещё его широкий и смешной лягушачий рот. Его ладони, укладывающиеся в уже привычном жесте ему на колено, всегда были тёплые и такие приятные. И просто Сугуру любил, когда Сатору так или иначе к нему лез со своими прикосновениями, хотя по природе своей он был той ещё рептилией, не терпящей и не признающей чужих рук. Сугуру смеётся. — Да, доверяю. Одноместная стандартная кровать не нравится Сатору. Его ноги просто не вмещаются в эти параметры, а умещаться на ней вместе с таким не маленьким Сугуру было достаточно проблематично. Однако, сколько бы он ни пыхтел, пытаясь втиснуться на ней, стоило ветврачу улечься под ним и позволить навалиться между его разведённых ног, как физик моментально забыл про весь дискомфорт. «В принципе, не так уж и тесно…» — решил он. В принципе, больше не было ни тесно, ни стрёмно, ни неприятно в этой дешёвой комнате — всё было замечательно, пока Сугуру под ним позволял вести пальцами по соскам и целовать себя в ключицы. Пока ветврач сам прижимался эрекцией под бельем к его паху, пока гладил его по волосам, легонько сжимая локоны. — Это кимоно сидит на тебе просто отвратительно, но снимается оно с тебя просто восторг, — подмечает Сатору. Одежда едва ли была на Сугуру: она уже не прикрывала широкие плечи, явно обнажала крепкие мышцы груди, что уже были исцелованы Годжо; Подол и вовсе разъехался в стороны, кое-как придерживаемый поясом. Ещё и эти его тупые растрёпанные волосы… Да блять. Опять? Он опять кончит быстро? Ну что за ёбань… Стоит только коснуться члена Сугуру, как он, прикусив изнутри щёку, перевёл смущённый взгляд на партнёра, что снова лез с поцелуями к опухшим губам. — Ты хоть знаешь, как правильно начать?.. Годжо замер, всматриваясь в чужие влажные глаза. Там ведь только недавно полыхало пламя, куда оно делось? Что это за дрожь на глади мутной воды? Так… Трогательно? Вот такой вот Сугуру: потрёпанный ласками, с петухами волос, с разведёнными ногами, не прикрывающими явный стояк между полов кимоно, и с такими чувственными глазами, полными доверия и, возможно, чуточку страха. — Нет, но я смотрел видео, — Сатору успокаивающе смеётся в чужой уголок губ. — Не бойся, у меня всё всегда получается с первого раза. Ладонь физика продолжает гладить эрекцию, легонько прижимая большим пальцем головку. Становится ощутимо жарко, особенно когда Сугуру горячо выдыхает в чужой рот во время поцелуя. Годжо даже удивился тому, как резко у него самого дёрнулся член. Окей, всё правильно. Испачканная одежда скидывается с юного худого тела на пол (чтобы снять джоггеры пришлось вылезти из ловушки ног ветврача), и с каким же удовольствием физик ощущает на своей коже тепло так давно желанного тела. Он чувствует колкость волосяного покрова, стук этого огромного сердца под крепкими мышцами (да, для этого он укладывает руку на грудь, сжимая между пальцами сосок), просто чужой жар. И, господь, как это его заводит. Эти вязкие мокрые звуки поцелуев, сменяющиеся тяжёлыми сглатываниями и томными выдохами. Кажется, у него уже начинает болеть член от такого возбуждения. — Останешься в кимоно?.. — Это что-то из твоих фетишей? — Возможно, я ещё сам не понял, но мне очевидно нравится. — Окей. Мне, кажется, это тоже нравится. Когда Сатору стягивает бельё с Сугуру, у него повторно клинят микросхемы мозга. Гето был заметно больше физически, его член — тоже. Не длиннее саторовского, но явно толще. Ого… И от этого его первым делом хотелось облизнуть. Ощутить эту тяжесть розовой головки на языке, её солёный вкус, втянуть полностью щеками, вылизать от основания до верха. Годжо смотрит на член слишком долго, сглатывает слюну, смочившую губы, и только потом вспоминает, чем они тут вообще-то заняты. — Так, по идее я должен начать растягивать тебя. Я где-то притащил смазку. Сама смазка холодная, с каким-то химозным клубничным запахом, потому что физик думал, что это будет вкусно или приятно. На деле оказалось, что от этой хуйни ещё и изжогу можно словить. Он приставляет измазанные пальцы к анусу Сугуру, мягко нажимая на него. … Так… Туго… — Может быть, тебе нужно расслабиться?.. Годжо сидит на коленях перед разведёнными ногами Гето, что очень и очень напряженно смотрел в сторону чужой руки в районе своего паха. — В твою задницу сейчас никто не лезет, как тут расслабишься? — Ладно, у меня есть способ. Облизнувшись и чмокнув подставленное колено ветврача, белобрысый опускает рот на головку, окольцовывая её губами. Ох… Упругая. Годжо поднимает свои лучезарные и блестящие от эмоций глаза на Гето и обводит языком чёткий контур головки. Эрегированный орган активно вылизывается, обсасывается и тут же заглатывается, пока палец начинает спокойно проталкиваться внутрь задницы. — Блять… Мм… — тихо выдыхает Сугуру. Конечно, это всё у него впервые. Это всё ему так ново, непонятно, но господибоже как же хорошо. Настолько хорошо, что он гнётся в пояснице, толкаясь в горячий и мокрый чужой рот. Палец в нём перестаёт быть дискомфортным и смущающим, особенно когда он где-то там очень хорошо тыкает. Так хорошо, что ноги начинают разводиться в стороны ещё сильнее. Так хорошо, что приходится прикусить губы. Так хорошо, что все вздохи и выдохи превращаются в скулёж и тягучий стон. Годжо же сам начинает входить в дикий кайф от чужого члена во рту. Сосёт с таким удовольствием, с каким, наверное, никогда не ел и не спал. Ему нравится чувствовать тяжесть органа, нравится его удобно обхватывать рукой; как пальцы руки клёво ложатся в рельеф, как плоть дёргается. Ему нравится, как Сугуру пахнет з д е с ь. Хочется вылизать, слизать каждую молекулу с кожи, обтереться лицом и снова продолжить вылизывать. Второй палец уже легче входит в анус. Нужен ли третий? Сатору как-то не сравнивал размер своего члена и своих пальцев: он просто никогда не задумывался об этом, хотя сколько раз в своих влажных мечтах представлял себе их первый раз. А о самом главном как-то не думал… Поэтому для верности он решает развести пальцы внутри. Напряжённое тело подаётся неохотно, но тем не менее, нужно лишь надавить как следует вот тут и ещё сделать головой вот так, чтобы… Сугуру резко хватает его за плечо, впиваясь. Его сдавленное «Блять!..» как уведомление о том, что что-то всё-таки произошло. Сатору даже успевает немного испугаться, что ушёл в себя от удовольствия и не заметил, как сделал больно. Но, вместо стонов боли, он слышит скулёж. Скулёж, после которого во рту появляется незнакомая субстанция: горячая и вязкая. Блин… Блин?.. — Да ну чтоб тебя… Ах-х… Боги… Крепкая ладонь Сугуру наконец-то отпускает худое плечо с наливающейся на ней краснотой после пятерни. — Ты… Кончил мне в рот?.. — Сатору, конечно же, проглотив, смотрит страшно удивлёнными глазами. Между его подбородком и ещё дёргающейся от оргазма головкой тянется мостик слюны, на котором покачивается мутная капля. — Извиняться не буду… Ха-а… Ты… Сам виноват… — ветврач прикрывает руками лицо и пытается отдышаться. Раздвинутые внутри него пальцы и такой смачный отсос стимулировали его до оргазма. Он не мог это контролировать. Всё равно Годжо и не такую гадость ест, а тут… Белок?.. Фу, ну и мысли. — Мне пойти помыть рот? Типа… Ты же не захочешь меня целовать теперь, да?.. — физика больше волновало это, чем тот факт, что ему только что кончили в рот. Это ведь Сугуру. Ну, и люди кончают, если им хорошо. Что в этом такого? — Чего?.. — Сугуру щурит глаз, приподнимая одну ладонь с лица. — Зачем?.. Это ведь… Моё… Если бы можно было приставить к лицу Годжо спидометр, то он бы сломался с некоторой задержкой оттого, насколько быстро его лицо сменилось с испуганно-удивлённого на счастливое. Нет, если бы партнёр сказал ему и правда идти мыть рот, он бы пошел и запихнул бы целый брусок мыла и выдавил бы себе в ротовую полость тюбик зубной пасты (слышал бы эти мысли его дантист, он явно был бы рад), начищал бы зубы и язык до тех пор, пока не стёр бы пару слоёв эмали и только потом попытался бы разговаривать с ветврачом. Но он не хотел этого и даже протянул руку, чтобы Сатору приблизился к нему. Ветврач жмурится, когда из него вытаскивают пальцы. Годжо же, чувствуя еще некую вину за грязный рот, давит в себе желание облизнуть их. Но он это обязательно сделает. Но позже. — Так… Значит, теперь мы можем перейти к тому самому? То самое началось с попыток открыть квадратик упаковки презерватива, а затем правильно его надеть. С учётом того, что это был первый раз у обоих (ровно как и первый раз, когда они видели контрацепцию в такой близости), со второй пробы очень даже получилось надеть нужной стороной и нормально раскатать резинку по члену. Сугуру молча задрал брови в своей фирменной манере, когда увидел, что презерватив розового цвета и почувствовал тот же запах, что был и у смазки. — После сегодня у меня появится аллергия на клубнику… — Ой, не ёрничай! Я думал, это будет романтично! — пыхтит Сатору, устраиваясь между разведённых крепких юношеских ног. — Теперь будешь знать, что это полная хуе… Мм… Засранец… Сугуру не успевает вставить свой лаконичный комментарий относительно ситуации, потому как в эту самую секунду вставлять начали ему. Годжо притягивает партнёра к себе в немного грубой, но не менее горячей от неожиданности хватке за бёдра и прижимается головкой ко входу. Такого напряжения он не испытывал со времён запуска одной из АЭС в префектуре несколько лет назад: одно неверное движение — и ты либо идёшь под трибунал, либо получаешь пяткой в нос, и тебя выставляют за дверь со стояком (какой случай подходит под ситуацию, выбери сам, называется). Делает на пробу лёгкий толчок, поджимая губы, и понимает, что да, это оно. Член относительно ладно проскальзывает в растянутое отверстие, которое тут же на нём сжимается из-за инородности. Пока Сатору тихо выдыхает, забывая сделать вдох, Сугуру сильно закусывает щёку, пытаясь не застонать, но как идиот проигрывает себе в этом. Сатору делает ещё один толчок. Сугуру закатывает глаза. Сатору делает ещё один толчок глубже. Сугуру облизывает губы. Сатору входит полностью, толкаясь в нутро. Сугуру в полнейшей капитуляции выдаёт тихий тягучий стон с мягким окончанием «Сатору…». От такой подачи горячего блюда под названием «Сугуру Гето» у Годжо не то что клинят микросхемы в очередной раз: у него плавятся все матрицы и нейроны мозга, выступая потом на лбу. Физик, задрав ноги ветврача под коленями и приподняв его бёдра выше, глазеет, как его член скользит в эту роскошную крепкую и влажную от смазки задницу. Из раскрытого рта вот-вот начнёт капать слюна, но Годжо даже не успевает обратить на это внимание. Вся его концентрация сейчас направлена на чёртов первый секс с тем самым Сугуру Гето, ебучим студентом с ветеринарного факультета, который целый год его морозил и отшивал. А сейчас эта длинноволосая сволочь поджимала пальцы на ногах, лёжа под ним и принимая в себя его член с великой радостью и слащавыми стонами. Годжо наваливается сверху, прижимаясь вплотную и зажимая чужой член между животов. Физик чувствует, как сильные икры скрещиваются на его пояснице, как они жмут его к телу, которое требовало почувствовать его в себе ещё глубже. Сугуру тянет к губам язык, требуя уже не поцелуй, а просто внимание к его рту. Кажется, им двоим нужно вспомнить, как дышать и моргать, потому что оба парня совершенно этого не делали. Они лишь смотрели друг другу в глаза и касались губами, выдыхая непристойные звуки в такт саторовым толчкам. Гето и правда жмёт его к себе ногами и руками: ему это нравится. Ему нравится, когда член не вытаскивается полностью, а вталкивается ещё глубже; ему нравится вес чужого тела на себе и такая непреднамеренная стимуляция; ему нравится такой громкий Сатору, пускающий нитку слюны ему в рот, пока его бёдра звонко шлёпают по заднице. Блятьблятьблять… Это так хорошо… Это так чертовски хорошо… Плевать, что колено то и дело соскальзывает с этой неудобной однушки. Абсолютно плевать, что кровать траурно скрипит под ними, не выдерживая ритма Сатору. Совершенно нет никакого дела до ожогов-царапин по плечам. Пока он под ним так стонет, так принимает его, так мокро смотрит, поднимая свои блядские тонкие брови, как в тупой порнухе, — ничего не имеет значения. Сатору страшно хочет поменять позу: он хочет взять Сугуру сзади, поставив его на колени, и чтобы он ещё и в пояснице прогнулся. Но, господь милосердный, услышь молитву, его так ломает от мысли, что нужно вытаскивать член из этой задницы хотя бы на секунду. Ему не хочется разрывать их квази-поцелуй, после которого они оба будут в слюне и с разодранными опухшими губами. Но его рука просто стоически требует накрутить эту чёрнушную копну волос на кулак. Гето начинает понимать, что Годжо жадный и грубый, когда его по-варварски за секунду тыкают лицом в подушку, придавливая. Его вдавливают в кровать ладонью. Его ноги раздвигают, вклиниваясь между ними. Ему вставляют без каких-либо нежностей, и член внутри ощущается под другим углом. Полы кимоно задираются на спину, со всем бесстыдством обнажая влажное отверстие. И Сугуру находится где-то на грани между «закатить глаза, высунуть язык, стонать» и «заткнуться, по-мужицки терпеть». Он мается до тех пор, пока Сатору не хватает его за волосы, оттягивая голову назад. Тут уже рушится весь стоицизм натуры хмурого ветврача: его горячо долбят в задницу, держат под животом и в ужасно грубой манере хватают за причёску, точно какую-то потаскуху. Его остатков разума хватает разве что на спасительное вылизывание своих губ и это пошлое «Сатору…». О том, что его тело в пояснице гнулось под таким акробатическим градусом, он вспомнит только с пришедшей к нему на утро болью. Годжо быстрый в своих действиях, спонтанно жесткий и несдержанный: он чувствует свою вторую разрядку и старается выжать с этого момента всё что можно; выжать всё с Сугуру, у которого уже покраснела кожа на ягодицах и начали разъезжаться ноги, мокрые от различных жидкостей и субстанций. — А-ах… Блять… Мх-м… Наклонившись вперёд и придавив своим телом ветврача, Сатору прикусывает плечо партнёра, тут же зализывая его на каких-то животных инстинктах, нежели в знак извинения. На языке чувствуется терпкость проступившего пота. — Сугуру… Су-аах… Сугуру, я тебя люблю… Господь, это… Блять… Это лучший момент в моей жизни… — физик жарко шепчет своё признание в ухо ветврача, что едва ли его слышит. Он скорее чувствует вибрацию голоса и интуитивно понимает, что ему сейчас вывалили. Годжо перекладывает руку с плоского живота Гето на его член, начиная надрачивать совершенно не в свой такт. Он лижет чужую ушную раковину, продолжая вшёптывать признания и свои стоны. Он прикусывает кожу на загривке, оставляя свою очередную собственническую метку. — Сугуру… Посмотри на меня… Посмотри!.. Гето не шибко реагирует на слова: он пытается балансировать на волнах получаемого удовольствия, чтобы продержаться хоть ещё пару секунд. За последние несколько минут он узнал, что, оказывается, любит, когда глубоко, жестко и тянут за волосы, а для восемнадцатилетнего парня это достаточно масштабное открытие. Ветврач стонет в зажатую зубами подушку, пока ему вылизывают шею и мажут какими-то трогательными словами по уху. Он выше задирает задницу, прижимаясь к паху Сатору; он прогибается под ним послушным зверем и позволяет всякие пакости вроде укусов. Это того стоит. Даже когда Годжо снова тянет его за волосы, чтобы получить ответ на свои фразы, — это всё ещё того стоит. Сатору вжимается лбом во влажный висок и начинает шёпотом материться, и Гето его прекрасно понимает. Шлепки усиливаются по громкости, скорость увеличивается, а физик жмурится от наваливающегося чувства удовольствия и ближайшего опустошения, быстрее ведет рукой по сугуровому члену. Гето же сжимает его член изнутри, находясь в примерно таком же состоянии. Оба стонут как ошпаренные кипятком, удачно одновременно замирая. Всё тело как будто бы сдохло и воскресло через секунду от удара током, прошедшего через сердце и все нервы. Всё по-дурацки начинает пульсировать, так противно громко стучит сердце, горло дерёт от сухости; чувствуется, как они оба вспотели, как мгновенно начинает ныть всё, что успело затечь, особенно вредная поясница. — Блять… — только и выдавливает из себя Сатору, всё еще боясь пошевелиться. — Мне кажется, меня сейчас вырвет от того, как мне только что было хорошо… — Только не на меня, пожалуйста. Слезь вообще. — У ветврача послеоргазменное удовольствие улетучилось уже через несколько секунд, сменившись легким раздражением. Они буквально отлепляются друг от друга, точно слипшиеся пельмени, которые успели засохнуть без масла. У кого-то что-то хрустит, оба с каким-то кряхтением выходят из позы. Гето отталкивает от себя Годжо, чтобы тот поскорее вытащил из него член. Физик придерживает угловатый бок ветврача испачканной в сперме рукой. — Блин, класс… У меня был секс! — кричит Сатору из ванны, где пытался завязать презерватив и выкинуть его. — Я теперь… Взрослый? — Нет. Ведёшь себя как школьник, — фырчит ему с кровати Гето, что смог найти в себе силы только на то, чтобы вытянуть ноги и стянуть испачканное кимоно. Про всякие «вставать» и «идти мыться» речи быть и не могло. Пациент был скорее мёртв, чем жив. — Ой, ворчишь как дед, — полный сил и энтузиазма Годжо уже нависал над телом товарища. Он быстро вертит головой и с мокрых волос на горячую спину ветврача падают холодные капельки. — И вообще! Тебе понравилось? Выглядишь хреново. Сатору садится на корточки перед кроватью и смотрит на потрёпанного Сугуру, что даже не удосужился открыть глаза. Поэтому он сам лезет разлеплять ему веки, за что заслуженно получает недовольный взгляд. — Ну ты и бука. — Пальцы физика заботливо убирают чёрные пряди волос за покусанное ухо. — Так, и что? От такого милого действия ветврача пробивает на небольшую улыбку, и он даже дотягивается губами до ладони, оставляя на ней легкий поцелуй. — Это было классно, спасибо. — Спасибо? Э… Пожалуйста? Кто вообще благодарит за такое? — Сатору укладывает поцелованную ладонь на щёку Сугуру, гладя его лицо. — Я, например. Ты вообще всё клубничное взял, какие ко мне вопросы? — Брюзга! — Дурак. — И вообще! — физик прижимается лбом ко лбу ветврача и улыбается. — Я сказал, что люблю тебя, а ты мне ничего не ответил. — Прости, был занят. Мне… Мне обязательно это говорить? — Да! — Может я напишу тебе? — Говори давай! — Ладно… — Сугуру театрально закатывает глаза и улыбается в ответ белобрысому. Если бы его тело позволяло ему сейчас хоть какие-нибудь движения, он, конечно, нормально повернулся бы к Сатору, постарался его обнять и всё такое. Но оказавшись на пределе своих возможностей, он смог лишь мягко затянуть физика в поцелуй, чтобы, оторвавшись, сказать: — Я тебя люблю. После этого щёки запылали просто максимально по-дебильному. Так, словно это не они сейчас разносили кровать в пух и прах, давая понять всему этажу, чем они занимаются. Но момент был приятный. — Видишь, не так сложно. — Годжо тянул улыбку как малое дитя. Сердце грозилось выскочить из груди или разорваться там внутри от таких сильных эмоций. Это всё было так в новинку, так… нежно? — Значит, мы теперь встречаемся? — Нет, — улыбается Гето. — Ты дурак? — Знаешь, один раз не считается. — Я поехал за едой. В душ сходишь тогда сам. — Сатору демонстративно обижается, встаёт и начинает одеваться. — Своему парню я бы, конечно, помог. Но раз мы с тобой друзья… Он отряхивает гетовы джоггеры, натягивая их на себя, и поворачивается на скрип кровати. Сугуру сам смог усесться и попытался хоть немного размять спину. На его шее произошла точно какая-то катастрофа, потому что кожа реально была вся красная от засосов. Сам ветврач растрёпанный, помятый, откровенно говоря, заёбанный. Весь такой атлетически развитый, пропорциональный, соблазнительно, поочередно моргающий глазами. И когда Годжо понимает, что это всё сделал он, в голове точно снова что-то замыкает. Красивый, как назло… — Ну как с тобой по-дружески? — ключи от машины куда-то откидываются, а физик опять лезет к ветврачу за поцелуями, впечатывая его обратно в матрац. — Я ведь никогда тебя не отпущу. Сугуру смеётся, обнимая белобрысого. — Не планирую уходить. Так и запиши. Ой, только не надо постить это в инстаграм! Сатору хихикает в тонкие губы и понимает, что нет, этот момент только для него. Свой. Родной. И скромный.