Без обязательств

      Нормальная, адекватная, обыденная для большинства людей жизнь ускользала из скользких рук этих двоих, вытекая в бесконечное море чёрного цвета. Искренние улыбки, яркий взгляд и тяга к жизни были им уже давно незнакомы, но страшило то, что это стало привычно. Раньше что Диана, что Даша вдогонку за счастьем бежали, сверкая пятками, а сейчас сидят не двигаясь в ожидании следующего удара судьбы.       Одна девушка серая вся такая, мрачная и скучная, а другая наоборот сверкает всеми цветами радуги, буквально изнутри неоново-синим светится, ослепляя рядом стоящих. Но её это не волнует — главное, что ей хорошо.       Даша задумчивая, серьёзная, как будто бы даже рациональная, если разобраться. Лишний раз свою улыбку никому не подарит, поправляя слегка взъерошенные короткие волосы. Она будет сидеть, изучая всё вокруг своими глубокими-голубыми, и в голове выводы сделает, но сказать — не скажет. И ведь никто даже не подумает в её сторону, что она не уверена в себе, ибо Даша выглядит слишком сильно, словно на плечах у неё сидит комплекс Бога. Природная харизма делала всё за неё, и пока люди валялись у ног, она вытирала о них подошву. Ей плевать.       А вот Диана — полная её противоположность. Её всегда и везде много: громкая такая, смешная и весёлая, яркая. Совершенно не думает, что говорит, и скажет всё-всё-всё в лицо, даже если того не просят. Она смеётся, кричит, танцует и подходит к кому-попало, не стесняясь, как будто, ничего в этом мире. «Несерьёзная совсем в свои то годы, о чём с ней разговаривать?» — говорили люди, на которых Диане было наплевать. Ей на всех наплевать, даже на себя, а внешняя оболочка это скрывает, мол, «глянь, какая красивая, любит себя шибко». Красота красотой, а внутри у сделанной Барби лишь ком, который после себя ничего не оставил. Но ей даже на это насрать.       Это и свело две окончательно и бесповоротно заблудшие души: плевать они хотели на чужое мнение. Сошлись на этом чёртовом проекте, не заботясь совершенно о том, смотрятся они вместе или нет. Подходят друг другу или нет — узнают позже. Жизнь на паузу поставили и смеются вдвоём, трахаются, вроде любят. Это удобно, поверьте: никаких обязательств, красивый секс, бесконечное веселье вдобавок с поддержкой, это обеим сейчас, как никогда нужно.       И это было идеально. Казалось, что они буквально друг для друга созданы: противоположности притягиваются, сливаются в единое целое и всё в этом романтическом роде. Диана и Даша проводили друг с другом всё время, разделяя его каким-то совершенно незнакомым, но приятным и тёплым чувством. Улыбка не сходила с лица, и девушкам начинало казаться, что она имеет хоть и на половину, но искренний подтекст.       А секс иногда заменял разговоры, и девушки растворялись в телах, растекаясь мёдом по груди, губам и животу. И это стало новой зависимостью, которая почти полностью заменила им наркотики: Диана слишком сладко стонала, пока Даша грубо, нещадно вталкивалась в татуированное тело, наблюдая за подкаченными ягодицами. Шире раздвигая ноги, Адаменко всецело отдавалась Поцелуевой, в ответ благодаря её движениями языком в районе паха. Это было грязно, пошло и вульгарно, но им, опять-таки, было плевать. Ни одна, ни другая не пыталась спрятать долгожданные засосы на шее, поставленные вкусными губами. Девушки кусались, рычали, после чего ещё несколько дней ходили охрипшими и полностью удовлетворёнными.       Но в какой-то момент всё идёт не так, как те у себя в голове распланировали. Вместо радости приходит печаль, окутанная бесконечными мыслями о своей половинке. Вместо смеха приходят слёзы от страха, что ту сейчас выгонят, и они ещё долго-долго не увидятся, существуя на коротких созвонах. «Нет, так не должно быть» — мелькает в голове у Даши, и она хочет, яро хочет поговорить об этом с Дианой, но молчит в страхе, что её осудят за чувства.       Ведь Дианка продолжает жить по принципу «мне похуй», и распространяет его на Поцелуеву. И если та сначала была обеими руками «за», то сейчас что-то внутри неё громко кричит, заставляя выбирать «против».       Только вот отсутствие разговора усугубляет положение, в которое девушки попались, словно в сети. Короткостриженая придумала себе мировоззрение Адаменко, которое, на деле, постепенно подкашивается в стенах школы Пацанок. И чувствуя что-то внутри трепыхающегося сердца, она точно также боится серьёзно поговорить. Не стоит забывать, что «Диана» и «серьёзно» — вещи несовместимые.       Но один злополучный вечер в корне меняет ситуацию.       Приезжают участницы других сезонов, разбрасываясь своими ненужными наставлениями направо и налево. Блондинка напряжена, ибо общение с Дашей стало каким-то странным. Уста, когда-то не смыкающиеся в разговорах и поцелуях, резко замолкли, даруя Диане ненавистное молчание, сопряжённое с одиночеством. Их недомолвки поставили большой и жирный крест в любимом общении, и страхи, сковывающие какую-либо инициативу, противились дать второй шанс. Вся неделя была подвешена, и никто из девушек не мог понять, что же случилось и почему.       Даша отдалялась, и Адаменко это чувствовала, но причину либо не понимала, либо не хотела понимать. Продолжала лишь в лицо всем подряд улыбаться, шутя свои глупые шутки, а ночью в туалете начинала психологическую разгрузку себе проводить, рыдая в руку. А почему плачет — не поймёт. Или не хочет понимать.       На этой несчастной вечеринке Барби стоит в компании Карины и Ани с первого сезона, а глазки то метаются совсем в другую сторону, наблюдая за одиноко-стоящей Поцелуевой. И жалко, и подойти хочется, обнять и на ушко шепнуть, что «всё хорошо будет, только давай поговорим?», а не может, боится, противится. И впервые за долгое время Диане не до алкоголя: её личный сорт героина в сторонке стоит, пытаясь заставить себя не смотреть на точёную фигуру где-то справа. Ситуация комичная и до чёртиков банальная — людей друг к другу тянет, а они как ослы на новые ворота. Смех и грех.       А на Диану ведь вся эта ненавистная ситуация влияет, как ни на кого другого, и она просто не верит, что Даша этого не замечает. Она ведь внимательная, расчётливая, наблюдательная, в конце концов, блять, заботливая, и увидеть изменения в поведении своей неоговорённой девушки была обязана. Но она лишь продолжает делать вид, что ничего не замечает, пока былая Барби рвёт и метает всё на своём пути, с поводом и без него. Из неё льётся несвойственная грязь, зависть дурацкая и злость непонятная, и хочется ей, чтоб Даша приласкала, обняла и поцеловала, а не оттрахала, как последнюю шлюху. Но Даша эта только стоит и удивляется в духе «что произошло?»       Пока Адаменко беседовала с Кариной, рассказывающей о чём-то совершенно не интересном, моментом воспользовалась эта клоунесса Калтыгина, подойдя к Поцелуевой. Тут то Диана занервничала и сама не поняла, отчего. И они, вы посмотрите, так спелись, разговаривая то с серьёзными лицами, то с улыбкой и смехом даже, что присели, продолжая нервировать блондинку. Она специально взгляд с них не сводила, чтобы Даша увидела уже, как смотрят на неё вовлечённо, но это не сработало, разрывая, казалось бы, неплохой план сердце Дианы на куски.       Она впервые за немыслимое количество времени настоящую ревность почувствовала, что жгучими каплями проявлялась в голубых глазах. И ревность эта сверлила дыру в короткостриженой, хоть та и предпочла это не замечать. Диану же ломило: она спокойно ни сидеть, ни стоять не могла, посылая в космос бесчисленные просьбы прекратить терзания внутри себя. В её очах это видели все, помимо Даши, от которой она больше всего на свете сейчас жаждала внимания. Это пугает и сильно, но Диана не могла с собой ничего поделать, продолжая с обидой глядеть напротив.       В эти минуты Адаменко возненавидела проект, который познакомил её с Дашей. «Лучше бы этого не было» — думает она, «лучше бы мы не были знакомы, а я продолжала вести тот образ жизни. Я не хочу ощущать всё это дерьмо». Это больно, почему, блять, ей так неоправданно больно? Диане хотелось увидеть или услышать хоть что-то в адрес себя, что могло бы зацепить, ибо ей хочется наброситься на Поцелуеву, разорвав её связь с Калтыгиной.       Но она продолжает ничего не предпринимать. Хочет, злится, ревнует, но не предпринимает.       И когда, наконец, злополучный вечер подходит к концу, у неё появляется возможность вывести ту на разговор, который ощущается, как страшный суд.       — Нам надо поговорить, — произносит Диана, перебирая детские кольца в руках. Куда пропала вся её задорность?       — Зачем? — отстранённо спрашивает Даша.       — Что-то не так, — объясняет Барби, понимая, что это только начало.       — Всё хорошо, — противится.       — Нет, всё не хорошо. Давай просто поговорим, — Диана не узнаёт себя.       Адаменко радуется, что ей не пришлось уговаривать Дашу на этот уже ненавистный диалог, ибо понимает её сердце, что не выдержало бы. Она в привычной манере, наверняка, послала бы Поцелуеву нахуй, предварительно улыбнувшись. Но улыбка эта была бы уже ядовитой, а не лучезарной.       Они прошли в пустую комнату, закрыв её на замок. Всего неделю назад это помещение служило для их нежностей и любовных утех, а сейчас становится тюрьмой, хоть и благой, из которой уже не сбежишь. Добровольно придя сюда, девушки сели в кресла, слушая напряжённое молчание. Такого между ними, кажется, не было никогда, что заставляет каждую нервничать ещё больше.       — Как тебе Калтыгина? — издалека спрашивает Диана, желая узнать настоящее мнение Даши. Такие девушки, как Лиза, в её вкусе.       — Нормальная, — сухо отвечает та, не понимая суть разговора.       — М, — мычит Адаменко, потирая вспотевшие руки, — понравилась?       — Ты же не для этого позвала меня, — ситуация накаляется.       — Ответь на вопрос.       Поцелуева манерно закатила глаза.       — Даже если я отвечу «да», что с того? У нас вроде никаких обязательств? — проверяла на прочность.       Диана не смогла скрыть на лице удивлённую гримасу.       — Ты сука.       — Чё? — не менее удивлённо спросила Даша, выдавая тревожность лёгким смешком.       — Нет, это не ты сука, а я, — подытожила Адаменко, и короткостриженая перестала понимать суть разговора.       — Может ты объяснишь, зачем позвала меня?       — А мне нужен особый повод теперь, чтоб это сделать?       Повисло молчание. Даша только потом поняла, что сказала, и ей почему-то стало стыдно.       — Ладно, я тоже чувствую, что что-то не так, — боязно промямлила та.       — Я тоже чувствую, — намеренно выделила блондинка, — и мне это не нравится. Мне не нравится чувствовать что-то к тебе, блять. В серьёз.       — Это странно, и…       — Это больно, — почти выкрикнула та, — это неприятно, Даш. Пока ты стояла и мило болтала с этой шмарой, я разрывалась от ёбаной ревности! Мне не хватало тебя всю неделю, но я не хочу влюбляться! Я не хочу плакать каждую ночь от нехватки, как я делаю это ежедневно. Я не хочу быть с тобой рядом из-за того, что меня тянет к тебе с каждым днём всё больше, но от этой тяги я сгораю. А потухнуть я не хочу, — непрошенные слёзы попали на лицо.       Поцелуева искренне не знала, что ответить. Она слишком привыкла видеть вездесущую Диану, яркую, эпатажную, сексуальную и ни о чём не думающую. Но, как оказалась, Адаменко думает много.       — Диан, я…       — Я знаю. Мне не хочется навязываться и всё такое, потому что я знаю, что это невзаимно. И, судя по всему, нам придётся закончить общение.       — Дай, блять, сказать, — вырвалось у Даши, — я не хочу этого. Я не привыкла влюбляться и всё такое, вот эти ваши «бабочки» мне чужды. Но с тобой я, кажется, почувствовала именно их. И мне тоже очень страшно.       Тишина наполнила помещение. Две девушки с тысячекратно разбитыми сердцами и полностью поломанными душами боялись посмотреть в глаза напротив, обдумывая сказанное. В страхе дальнейших действий всё равно придётся принять хоть какое-то решение, ибо дальше так продолжаться не может. Раньше им казалось, что без разговора будет сложнее, а сейчас картинка проясняется: они испортили всю ту красивую, хоть и короткую историю, что вместе написали.       — Я злюсь на тебя из-за того, что происходит, но мне кажется, что подсознательно я злюсь на себя, — призналась Диана, закусывая губы в попытке не заплакать вновь.       — А я злюсь на себя. И за чувства, и за то, что не могу я начать этот ебливый разговор. И продолжать мне его прямо сейчас тоже не особо хочется, — отвечает Даша, — ты из-за этого на этой неделе словно с цепи сорвалась?       — Конечно! Мне так хотелось тебя, но одновременно с этим я на своих собственных ногах убегала подальше.       — Понимаю, — согласилась Поцелуева, обдумывая следующее предложение, — может быть, не будем злиться ни друг на друга, ни на себя? Или хотя бы попробуем?       — Я боюсь.       — Я тоже. Но я хочу быть рядом, — призналась Даша, и Диана впервые за долгое время искренне улыбнулась, — а ты? Чего хочешь ты?       — Как будто бы того же, чего и ты.       — Ну, тогда, может быть, мы… разрешим этот разговор? Исход очевиден.       — Какой? — по-детски наивно спрашивает блондинка, страшась услышать то, что больно резанёт по ушам.       — Ну… мы сойдёмся? Зачем мучить друг друга и всё усложнять, если мы обе этого хотим?       Диана улыбнулась поначалу, так искренне и нежно, что у Даши словно гора с плеч свалилась, но следующее выражение лица Барби напугало её, и эти мгновения в ожидании ответа больно стучали по вискам.       — Понимаешь, я боюсь открыться. Не то, чтобы именно тебе, а вообще. Ты же знаешь, мне кажется, я дала понять, что вся я, которую вы видите — это картина, нарисованная моими же руками по металлу. И я не могу просто взять и стереть её, потому что наброски мне не нравятся, — призналась эта маленькая девочка, и у Поцелуевой сердце по швам расходилось от её слов.       — Тебе ведь необязательно показывать их всем, — неумело начала Даша, — ты мне приоткрой постепенно завесу тайны, а дальше это никуда не уйдёт, я обещаю.       — Я боюсь, что ты влюбилась в мой образ, — кратко подытожила та.       — А мне так не кажется, — протестовала короткостриженая, — когда я тебя вспоминаю, то вижу перед глазами твоё только что проснувшееся лицо. Ну скажи же, что за пять минут после пробуждения ты не успела бы надеть свою маску?       — Не успела, — тихо шепнула Адаменко, несколько смущаясь.       — Не успела, и я хочу заверить тебя, что без неё ты нравишься мне гораздо больше, — улыбается она, наблюдая за лёгкой улыбкой и скапливающимися слезами напротив, — Когда я тебя вспоминаю, мне предстают твои глаза, звонко смеющиеся надо мной. Заметь, не над кем или чем-либо, а надо мной. Я вспоминаю их всякий раз, как смотрю на солнце, а ещё мне дико неловко прямо сейчас, — пряталась Поцелуева за собственной маской бесчувственного сухаря.       — Пожалуйста, продолжай, — сквозь новый поток слёз просила Диана, и Даша не имела права ей отказать.       — Я вспоминаю тебя и слышу твой смех после моей очередной глупой истории из жизни, — смущаясь, продолжает она, видя на лице напротив улыбку, — я слышу твой запах, который ты оставила у меня на подушке. Я слышу твои слёзы, покоящиеся у меня на плече, и твои недовольные вздохи, если я останавливаюсь в постели, — Даша нервно теребит край футболки: непривычно и страшно так откровенничать, — когда я на тебя смотрю, то сразу вспоминаю, как мило ты потягиваешься по утрам и просишь меня скорее проснуться. Моя память помнит, какая ты, когда хочешь спать: недовольная вся такая, уставшая и смешная. По-другому смешная, — уточняет она, — не так, как в обществе. Тебя в моменты откровений хочется спрятать от всего мира.       Диана слушает с неверием: разве она такая? разве можно разглядеть её такой… настоящей?       — Мне безумно нравится смотреть, когда ты радуешься, — продолжает Поцелуева, — ты так мило прыгаешь, а ещё, когда ты улыбаешься, у тебя красиво морщится нос. Когда сегодня ты наблюдала за мной и Калтыгиной и думала, что я это не замечаю, в твоих глазах танцевали демоны. Я видела твою настоящую, искреннюю ревность, и хочу сказать, что ты нравишься мне в любом своём обличии. Только поверь мне, пожалуйста, иначе этот невозможно тяжёлый для меня монолог был впустую.       Диана не смогла выдавить из себя ни единого слова, молча вставая и присаживаясь на колени Даши и обнимая её тело. Содрогаясь в рыданиях, она чувствовала, как одновременно сильные и нежные руки обхватывают её спину, поближе прижимая к себе. Она в очередной раз плакала ей в плечо, а её в очередной раз принимали.       — Диан, теперь веришь? — тихо спросила короткостриженая, одаривая поцелуями светлую голову.       — Да, верю, — сказала та, обнимая покрепче.       Девочки словно в сказку попали и долистывали последние страницы книги, мучаясь ожиданием финала. Но сейчас он стал явным и светлым, словно утро в деревне у бабушки: ты знаешь, что проснёшься и пойдёшь завтракать свежевыпеченными пирожками. Ни Диана, ни Даша не знали, что и как будет дальше, но осознание того, что завтра они проснутся вместе, приятно согревало в районе рёбер. И они сделают это не потому, что переспали, а потому, что вступили в отношения и имеют полное право находиться рядом.       Страх со временем рассеялся. На место ему пришла любовь, и разве этого недостаточно для двух истерзанных душ?