Действительно

«Я, действительно, ставлю для себя высокую планку. Это, действительно, так. И мои требования к себе, они, действительно, высоки» «Я, действительно, к тебе очень хорошо отношусь. Возможно, ты не веришь» Вика из породы людей, которые умеют добиваться, достигать, настигать, но совершенно не способны ни к сближению, ни к откровенному проявлению чувств. Она, прежде всего, стремится, чтобы ее уважали. Ходит, высоко подняв голову, с ледяным, гордым видом. Она научилась быть резкой. Смотрит всегда сурово, держит дистанцию. И никого к себе не подпускает. Быть твердой, решительной, волевой, безупречной – в этом, кажется ей, и есть её спасение. Где-то прочитала про игру в «нет»: чем меньше привязанностей, тем безболезненнее жить. Марьяна неправильно поставила ей диагноз. У неё не травма отличницы. У неё травма отвержения. Её пугает теплое отношение людей к ней. Она думает, что её хотят обмануть или просто обращаются с ней хорошо из вежливости, и она так же вежливо держит дистанцию. Вика не готовила себя к счастью. Год за годом борясь с жизненными трудностями, она старалась построить вокруг себя стену, которая оберегла бы ее от разочарований. Свое любящее сердце она прятала за этой стеной и считала себя сильной и неуязвимой. Вика всю жизнь предпочитает сжигать мосты. Пока те, кто на другом берегу, не сожгли её. И вдруг понимает, что сама себя обманывала. Понимает, что втайне надеялась и ждала чувства, всепоглощающего, живительного, того самого, которое теперь захлестывает ее и грозит поглотить целиком. Для Марьяны, в отличие от Вики, счастье - это уже давно не сложносочинённый пазл. Ей не нужно строить многомерных конструкций, чтобы потешить свою рефлексию. Она прошла уже эту невидимую границу, когда счастье перестаёт быть многоходовкой или даже объектом борьбы. Для неё счастье во всём и одновременно ни в чём. И когда Вика наводит камеру на Марьяну со словами «Я всегда нас снимаю. Особенно с Марьяной». Для Марьяны это счастье. Когда Вика планирует совместный ритуал с Марьяной на своём любимом кладбище в Питере. Хотя никого никогда не подпускала так близко к своим практикам. Для неё это счастье. И даже когда Вика при всех говорит «Не верю». Для Марьяны это своего рода счастье. Потому что видит наконец настоящую Вику, открытую. И для Марьяны это маленькая победа. Значит, всё не зря. И хоть каждый раз говорит себе, что к Вике не пойдёт. Не подойдёт на пушечный выстрел. Не даст себя утянуть в кареглазый омут. Все равно каждый раз продолжает к ней бежать. Позволяет себя утягивать. Вот есть порог боли. Человек теряет сознание, чтобы не умереть. Есть порог горя - вдруг перестаёт болеть. Ничего не чувствуешь. Вообще ничего. А есть ли порог у беззаветной любви? Вика не может допустить мысли, что Марьяна ставит эту несчастную восьмерку не чтобы ударить, не чтобы отомстить, не чтобы взбунтоваться или выделиться. Она хочет показать Вике. Открыть ей глаза через сопротивление, через преодоление. Готова себя саму принести в жертву. Вика же всё не поймет, что любви нужны не доказательства, но проявления. Марьяна сердцем кричит: «Тебе не надо бояться. Оторви наконец взгляд от бездны, вступи в схватку с пустотой и победи её». Марьяна верит, что иногда к чему-то нужно прийти через серьезную боль, неважно физическую или душевную. Продолжает показывать, что нет связи между её оценкой и её отношением к Вике. Просто посмотри глубже, Вика. Совсем не обязательно отдаляться от человека, чтобы осознать, какое место он занимает в твоей жизни. «Не верю, Марьян» Вика не верит, что её можно так любить. Без прикрас. Не стесняясь, прямо, откровенно. Вика думает, что кроме семьи никто не способен на такое к ней отношение. И как же ломает, как же рушится вавилонская башня. У Марьяны есть своя травма. «Я отчаянно хочу, чтобы ты мне верила» И у Вики есть своя травма. «Но я больше не умею» Они травмированы друг другом. Они больны настолько, насколько не высказаны. И вот они едут вместе на испытание. Снова. Марьяна в хорошем настроении, думает Вика. Удивительно весела. Скорее смешлива, чем насмешлива. Очень игривая. Умеючи извлекает частицы наслаждения из мелочей, все время сканирует пространство на потенциал кайфа. Возле Марьяны весь воздух пропитан безумием, чертовщинкой, шалостью. Поет всю дорогу до гостиницы всякие песенки, бросается емкими словечками, читает стихи. «Вика, хочешь шоколадный батончик? Дочкин завалялся в рюкзаке, а я не ем сладкое» «Красиво, да, Вика?» «Опять нас снимаешь?» Постоянно натягивает тунику на худые колени, а Вика от умиления улыбается, улыбается, забыв, что и так уже улыбалась и теперь наверняка сияет как начищенный самовар. Марьяна балует ее. Вниманием, взглядами, обращением. А Вика бессовестно пользуется. Какая же она всё-таки странная, думает. И не понимает. Почему сколько бы она не пыталась оттолкнуть Марьяну, та не перестаёт купать её в своей доброте и теплом участии? Вика смотрит на Марьяну настороженно, напряженно, почти не мигая. Пытается найти подвох в её поведении. Почему ты не убегаешь от меня? Та делает вид, что не замечает пристального внимания за собой. Ненароком задевает Викино колено. Марьяна - опытный кайфожор. Прожженный. Как ты могла счесть, моя дорогая, что меня так легко испугать? И это едва уловимое прикосновение успевает взволновать Вику точно самая откровенная ласка. Сердце колотится, прыгает за грудиной, смешивая все диагнозы в один. Вот так и случаются ранние инфаркты. Почему ты не боишься меня? - Ты чего так смотришь? – спрашивает Марьяна. Не выдерживает. - Как? - Как будто я твой главный соперник, - чуть склоняет голову набок, улыбается. С самого рождения жизнь была бурею, так откуда взяться страху перед ураганом? - Просто мысли путаются в голове. - Твой главный соперник – усталость. Усталость – и паника от усталости. Марьяна раскрывает сразу все Викины фишки, болевые точки. Усталость и правда главное физическое ощущение у Вики сейчас. Очередной перелёт, сон поверхностный, бессознательные образы всплывают как глубоководные рыбы. На внутреннем уровне переизбыток самых разных чувств, на внешнем - мир движется, летит стремительно, и его не удержать. Почему же ты заботишься обо мне? - Сейчас же, кстати, предсамайновская неделя, - а это всегда самые глубокие практики, самые переворачивающие ритуалы, самое-самое. И добавляет уже тише, чтобы услышала только та, кому предназначено: - Надо будет хорошенько накачаться энергией перед испытанием, как думаешь, Вика? И Вика не знает, расценивать ли это приглашением на казнь или путевкой в рай. И опять себя теряет. Тает, тает и сгорает. А Марьяна всё продолжает говорить ей в машине всякую приятную ерунду - просто боится сказать нет. И за этой лавиной щедрости кроется боязнь потерять ее близость. Детка, есть в этом нечто безотрадное и одновременно прекрасное Они то ли дети малые, то ли тепличные растения, то ли буйно помешанные. И потом в номере гостиницы Марьяна не ждёт, не надеется, что Вика придёт. Не надеется, но продолжает вдыхать-выдыхать имя её. Это своего рода игра. Пожалуйста, появись. И так странно столь остро осознавать существование другого человека, ощущать в нем сильнейшую потребность, которую нет надобности облекать в слова: она просто есть - безоговорочная, как приговор. И почти не вздрагивает, когда тишину разрывает негромкий, но настойчивый стук в дверь. И почти не удивляется, когда открывает дверь и натыкается на темно-карий взгляд. Произносит, почти не дыша: - Вика? - Можно? - Проходи. Сердце на волоске. Бьётся в истерике. Вика шагает вглубь комнаты. Пальцы нервно заламывает. - Как устроилась, Марьян? - Неплохо. А ты что всех инспектируешь? Только тебя. - Нет, вообще я хотела спросить тебя по поводу завтрашнего порядка на испытании. Не будешь ли ты против, если я пойду последней? И зачем-то фатально-ошибочно добавляет: - Владу я уже написала, он не против. Какая же Вика невыносимая, думает Марьяна. Даже сейчас говорит про испытание, про какой-то дурацкий порядок. Типичная отличница. - Пожалуйста. Когда я была против? И вообще, Вика, ты бы тоже могла мне просто написать. Вика тушуется. - Могла бы, да. - Но не стала. - Как видишь. Глупо было думать, что Марьяна поверит в то, что она пришла просто задать ничего не значащий вопрос. Глупо думать, что Марьяна не умеет гадать, что у Вики на душе, пусть даже та говорит обратное. Глупо думать, что Марьяна выберет отрицание вместо честности. Но Вике не то что Марьяне, самой себе мучительно признаться, что пришла к ней, потому что скучает, с каждым разом всё невыносимее, с каждым неотвратимым приближением финала проекта всё отчаяннее. Скучает. И, тоскуя и стыдясь, чувствует, как от этих редких, несовершенных встреч мельчает, протирается их и без того зыбкая, неустойчивая связь. Всякая привязанность требует уединенья, прикрытия, приюта, а у них приюта не было. И от этого внутри все скручивает, даже скулы сводит от пронзающего страха, от внезапной пустоты, от промерзшего одиночества. В одно мгновение Вика перестает быть человеком и становится выброшенным на пустую ночную дорогу ненужным котенком. Голос Марьяны вырывает из мысленного потока: - Вика, можно вопрос? - Конечно. - Почему ты не веришь, что я к тебе хорошо отношусь? Неужели только из-за дурацкой оценки в готзале? Я уверена, что здесь кроется что-то более глубокое, и я хочу знать, что именно. - Почему тебя это так волнует? - Потому что это связано со мной. Потому что я не вижу весомых причин меня так отчаянно отталкивать каждый раз. Я тебе неприятна, тебе некомфортно со мной? Вика сглатывает. Вике хочется потрясти Марьяну за такие мысли. Вике хочется сказать, что быть с Марьяной, это словно очутиться в лете среди зимы. - Если бы мне было неприятно, я бы не пришла сейчас к тебе. Невероятное и очевидное. - Тогда что не так? Вика глубоко вдыхает. Собирается с мыслями. - Я думаю… Я не научилась быть счастливой, окруженной любовью. Не только своей семьи. Вот всё и кажется подозрительным и ненадежным. И вместо того чтобы пользоваться настоящим, изобретаю сама себе проблемы, чтобы оправдать свое состояние. - Не имея привычки к счастью, ощущение полета называешь нестабильностью, полноту чувств – утратой контроля. - Да, так и есть, Марьян. Вика обнажена, оголена. Тишина такая, что слышно сердца стук. Марьяна подходит ближе. Осторожно, боясь спугнуть, берёт Вику за руку. - Прогони свои сомнения, Вик. - Нужно время. - Возьми себе несомнение моё. Кладёт Викину ладонь на своё сердце. Вот так вот просто берёт - и безошибочно кладёт. И оттолкнуть её сейчас было бы равносильно что оставить на улице годовалого, немого еще пока, бестолкового ребенка. Просто невозможно. И Вике в этот момент так хочется прижаться к ней и рассказывать что-нибудь глупое-глупое, дорогое-дорогое. - Меня это пугает, Марьян. Всё это. - Знаю, чувствую. И так приходит нежный толчок, от которого трогается и катится душа. И открывает дверь в поглощающую манящую неизвестность, не думая о векторах её реализации. Поцелуй, невыносимо хрупкий, всплеск ощущений, захлестывает тело. Нет слов, только ощущение, плавное ощущение. Марьяна чувствует себя бессильной, внезапно обкуренной. Вика целует ее. Она целует Вику. Они стоят посреди номера, даря и получая каждый поцелуй. И Вика зарывается в шатёр ее рыжих волос, задыхаясь, захлебываясь, погружаясь в запах Марьяны. Непослушными, подрагивающими губами ведёт по её коже. Теряет ощущение реальности, думает, что её выкидывает в другое измерение, и каждым сухим горячим прикосновением отчаянно пытается доказать себе, что это взаправду плечи Марьяны, ее шея, ее ключицы, ее родинки… Марьяна мягкая, обволакивающая. - Вика, ты, действительно, этого хочешь? - Да, я, действительно, этого хочу. Прямо сейчас. Смотрит на Вику со смесью недоверия и желания. Верит не верит Не верит верит Часть Марьяны хотела -  жаждала этого момента, - но в то же время она медлит. Понять не может. Но не придумав ничего лучше, она прижимается к Викиным губам. Окунается в пропасть, и это её выбор. А поверит – уснуть не сможет. На мгновение Вика осознает, как Марьяна чувствует её тело, как она регистрирует его, его внутренние отзвуки, её внутреннюю волну, тянущуюся к ней. И обе впадают в свои накладывающиеся волнения, как волны от отдельных бурь, сначала затухая, потом усиливая друг друга. Вибрирующим крылом накрывает приятный мандраж. Каждое прикосновение, каждое движение вызывает электрический разряд, крошечный резкий удар, пронизывающий ее тело. Вика видит вспышки света, мимолетные образы. Как будто теряет сознание, сходит с ума, умирает. Ей кажется, что она перестает контролировать тело: скелет и мышцы словно не помещаются под кожей и распирают ее, грозя прорвать, сердце пульсирует в глотке и в кончиках пальцев, в мозгу что-то гудит и зовёт. М-а-р-ь-я-н-а Не понимает, в какой момент оказывается прижатая сверху на кровати. Марьяна стягивает с Вики кофту, майку, джинсы.   Освобождает Вику от одежды, которая мешает страшно обеим, нестерпимо. У застёжки на лифе внезапно замирает, отрывается. Хочет оставить в памяти этот образ Вики. Разгоряченной, распаленной, будоражащей. Настоящая Верховная жрица в своём высшем страстном проявлении. Можно писать мистическо-интригующий портрет в стиле темного сюрреализма. Марьяна проводит волосами по её глазам. Слегка кусает за плечо. Указательный палец влажными губами смачивает, ведёт по впадинке над Викиной ключицей, спускается к ложбинке между грудями, на животе останавливается, водит какие-то замысловатые узоры, словно эскиз набрасывает. Тело реагирует охотно, податливо. Вику берёт дрожь, пронзает табун мурашек. В попытке хоть как-то сохранить рассудок, даже в этом полубреду, хватает Марьяну за талию, рывком меняет их местами. А та не сопротивляется. Смотрит на Вику. Завороженно. Вдохновенно. Азартно. Цепочка с заветной буквой В раскачивается прямо над лицом Марьяны. Дразнит. Провоцирует. Марьяна хватает её ртом. Металл обжигает, энергией пробивает. За прыжок на запретную территорию. Но Марьяна лишь удовольствие получает. Рыжая, дикая, огненная. И совсем не боится. Вика чувствует какую-то собственническую нежность. Она пульсирует вместе со страстью в висках. Хочется шептать столько трепетных, ласковых слов, но всё кажется бессильным перед этой пленительной сверхъестественной красотой. Хватает лишь выдохнуть куда-то в шею: - Дико красивая… И звук Викиного голоса заставляет все тело Марьяны дрожать, дрожь бежит по спине, перехватывает горло, и появляется чувство, слабое, как смутное воспоминание, будто падаешь с высоты. Вика изучает Марьяну нежно-нежно. Прикусывает мочку уха и целует, целует, целует, оставляя горячие влажные следы. А потом делает что-то гораздо более интимное, чем самый страстный глубокий поцелуй. Она обнимает, вжимает в себя Марьяну с тою силою, которая пытается вместить другого, любимого человека внутрь своей нуждающейся души. Цепляет кончиками пальцев ткань туники, тянет вверх, задирает, скользит ладонью по линии талии и выше. Невольно издаёт не то рваный полустон, не то шумный полувыдох, когда осознаёт, что нет под верхнем одеянием больше никакого элемента одежды и не встречают пальцы никакого препятствия, натыкаясь на две мягкие округлости. И снова вихрь поцелуев, объятий, ласк. Вика изучает на вкус траектории бедра, зажигая каждым прикосновением внутренние фейерверки, пробивающиеся наружу вместе с хриплым дыханием. Опускайся ниже-ниже Марьяне кажется, что в этот момент она чувствует себя, свое тело только через Вику. Кожа существует только там, где Вика ее касается. Они сейчас своеобразный сплав божественной сладости и звериной дикости, арена борьбы двух начал: одно - ограниченное, эгоистическое, а другое - бесконечное и бескорыстное. Они как в трансе - медленные, ритмичные, плавные, двигаются вниз-верх по телам друг друга, став одним целым. Они - тайна слияния двух душ: каждая берёт от другой самое лучшее, но лишь затем, чтобы вернуть этот дар вдвойне. Это сродни таинству. Это сродни мистерии. Как будто бы сейчас разгар Самайна, а не его преддверие. Танцующая, электрическая энергетика. Густое, мятежное пространство. Пятна лунного света на полу. Туман. Лихорадка. Возбуждение. Охваченная жаром кожа, кажется, становится более чувствительной, почти обретая высшую силу воспарения. Худое тело Марьяны, иссушенное, но в то же время полное силы, напитывает Вику необъяснимой нежностью, обостряет чувства до немыслимой остроты. Внезапно и резко Вику пронзает сладкая судорога. Её как будто поднимают в воздух. Она выплывает на поверхность сознания, прежде чем снова нырнуть. Веки вздрагивают. - Марьяна, я чувствую такую энергию… - Я тоже. - Это…твоя Сила? - Это наша Сила, Вика. Внезапное, умопомрачающее ощущение того, что они принадлежат друг другу, на данный момент, целиком и безраздельно принадлежат, наполняются друг от друга ведьмовской силой, красотой, мощью, пронзает острыми лучами каждую клеточку их сплетенных тел. И капли жизни, крутые и горячие, растворяются в простыне.

***

Утро ранее, неспешное, дымное. Мерным гулом дрожат стекла. Вика с трудом разлепляет глаза. Несколько минут блуждает взглядом где-то за тысячу километров от реальности, и вдруг обухом – события вечера, перетекающего в ночь. Она у Марьяны в номере. Потом в её объятиях. Потом… Ей же не приснилось? Не может понять. Не может, потому что была в состоянии полного беспамятства, одурения, опьянения. Не может, потому что другая половина кровати безжалостно холодна и пуста. Ей нужно хоть какое-то подтверждение, черт возьми. Она же не сошла с ума. Окидывает взором комнату, в надежде найти доказательства. Цепкий взгляд тут же выхватывает стул, с которого небрежно-дразняще свешивается шаль. Марьянина шаль. Тут же окатывает волной глупого счастья. Вика испытывает странное ощущение. Ощущение, когда имеешь кого-то в своих руках и все еще тоскуешь по нему, а потом вдруг лежишь и чувствуешь, как тоска медленно утихает, когда в замке слышен звук вставляемого ключа и эта женщина не просто заходит в номер, но поднимается, разливается по ногам, груди, шее. Это практически на уровне рефлекса. Как сосательного или глотательного. Неугасаемого, можно даже сказать - неугасимого. Марьяна здесь. Марьяна рядом со Викой - следовательно, Вика существует. - О, уже проснулась. Доброе утро, Вик. Заходит так беззаботно-обыденно, произносит фразу так буднично-нормально, словно они с Викой не ведьмы-соперницы, пребывавшие всю ночь в экстатическом безумии, сладком падении, тантрическом ритуале. А словно они супружеская пара, поехавшая на пару дней отдохнуть от суеты в богом забытой придорожной гостинице. - Доброе, - отвечает хрипло. - Я почти не спала, поэтому решила не лежать бездельно и сходила нам за свежесваренным кофе. Всё это так странно, почти сюрреалистично. Они оказываются в одном номере, занимаются любовью. После всего, что было в их противоречивых, запутанных взаимоотношениях. Марьяна уходит за кофе, перед этим целуя спящую Вику в висок. И сейчас, видя такую домашнюю, такую уютную Марьяну в дверном проёме, растрепанную, немного запыхавшуюся, но в то же время умиротворенную и благостную, Вика словно смотрит кино. Не может поверить, что это происходит с ней. Но всё по-настоящему. А главное - это настоящее ни в какие слова не влезет. От настоящего - Вика немеет. Все, что в жизни происходит важного, - выше всяких слов. - А я спала как убитая. - Я заметила, - улыбается широко. - Ну и хорошо, набралась сил. Я всегда говорю, что самое главное состояние, восполняющее ресурс - это наслаждение. - Когда открыла глаза и не увидела тебя, подумала, что мне приснился вчерашний вечер. И ночь. - И часто тебе такое снится, м? - Никогда. Не обольщайся, Романова. Просто не хотелось верить в то, что ты могла вот так просто уйти и исчезнуть. Не в твоём стиле. - Конечно, не в моём, Вика. Я не проститутка всё-таки. - Невыносимая. - Есть у кого учиться. Марьяна проходит к прикроватному столику, ставит на него кофе, неловко переминается, хочет сесть в кресло. Но Вика опережает, не даёт пути отхода, хватает за запястье и тянет на себя. Утягивает Марьяну в головокружительный поцелуй. Рукой перебирает рыжие пряди, проводит ладонью по ушной раковине, щеке. А Марьяна как нежный шелк струится между её пальцев. Всё и правда по-настоящему. Вика целует ее в шею и шепчет: - Спасибо, Марьян. За кофе. И не только. Марьяна шумно выдыхает. Держит глаза прикрытыми, а ладонь Вики прижимает своей к щеке. - Ты ужасно на меня влияешь, Вика… - Это я-то? - Да, ты. Раскайфовала меня слишком. Вроде сознание в полной свежести и ясности, но вообще не могу думать о предстоящем испытании. У Вики совесть скребёт. Что вот так вчера ворвалась, на Марьянину голову свалилась, о последствиях для неё, не подумав. А Марьяна впустила безропотно, покорно. Сама кусать не стала. Себя покусать дала с удовольствием. По собственной воле. Чтобы богиня оставалась рядом, требуется жертвы. Так ведь считается? А потом уже разве мыслимо было спать, когда рядом лежала Вика? Нет, сон в такой момент – непозволительная роскошь. Разве мыслимо было концентрироваться на чем-либо, кроме этого безмятежного лица всего в нескольких сантиметрах? Нет, концентрация в такой момент – невозможная в осуществлении. «Никогда я со своими соперниками не находилась так близко» «Опасное соседство» Вика садится, натягивает черную майку на голое тело. Идёт к окну, высовывает на воздух нос и дышит, ловит прикосновения ложной весны, на несколько дней опустившейся на осеннюю землю, к голой коже. А Марьяна смотрит на Викин силуэт. Налюбоваться не может. Надышаться не может. Хочет всеми органами чувств этот момент в памяти высечь. Скользит в порыве к окну, в паре сантиметров замирает, выхватывает жадно зрением темные локоны, беспорядочно разметавшиеся в разные стороны, выхватывает линию плеч, рук. Запоминает каждую мелочь. А потом зажмуривает глаза и кладет ладонь на лопатку Вике нерешительно. Перебирает невесомо шейные позвонки, проводит пальцами по позвоночнику. Вика тоже глаза закрывает. По телу предательски бежит рой мурашек. Шепчет ей: ты пропала. А Марьяна вдруг резко всем телом прижимается к её спине. Сердце колотится бешено. - Когда выиграешь в нашей тройке, жду, что мне победу посвятишь. Хотя бы в мыслях. - Так легко сдаёшься, Марьяна? Выдыхает рвано. - Нет. Не сдаюсь. Никогда. Просто зачем отрицать очевидное, Вика? Ты победишь. Вика оборачивается. Произносит твёрдо: - Мы победим. Целует. Нехотя бросает взгляд на настенные часы. Пора. - Надо идти. - Ага. Одевается наспех, берёт кофе, старается лишний раз не смотреть на Марьяну, хотя прекрасно чувствует её прожигающий взгляд на себе. Уже направляясь к двери, успевая проделать десять шагов – и никогда не признавая после, что считала каждый чертов шаг, слышит вдогонку: - Вика, только будь осторожна. А то встретишь на этаже Череватого и не отвертишься уже. С полуулыбкой закатывает глаза. А Марьяна смеётся, смеётся, смеётся. И смех этот словно подписывает Вике безоговорочный, не подлежащий обжалованию приговор. Он оседает у Вики в сердце, душе, сознании, теле. Татуировкой, которую не свести. Печатью, которую не сломать. Из рубрики спроси Райдос о любви: Действительно, трудно любить ведьму? Вика ответит: Действительно, трудно – это когда тебя не любят вообще.