scapegoat

— Это все ужасно неудобно, — сказал Рафаэль, сцепляя ладони за спиной и больше всего на свете желая оказаться где-нибудь в другом месте. Азазель (лежащий на земле с песком в волосах и связанный по рукам и ногам, но умудряющийся выглядеть так, будто ситуация целиком и полностью находится под его контролем) сверкнул бледно-желтыми глазами с козлиными горизонтальными зрачками и пожал плечами — по крайней мере Рафаэлю показалось, что он пожал плечами, поскольку руки Азазеля были связаны у него за спиной, что крайне сильно ограничивало его мобильность в данный момент. — Никаких проблем, дорогуша, — сказал Азазель с легкой улыбкой, которую посторонний даже мог счесть доброжелательной. — Кто я такой, чтобы противиться воле Господней? — Нгк, — ответил Рафаэль и принялся суетливо рассматривать пещеру в поисках удобного для возлежания камня. Считанные мгновения назад он сидел в своем кабинете («оранжерее», таково было рабочее название), попивал воду из перемолотых семян кофейного дерева и пытался сообразить способ применения акации катеху в быту — на будущее; миньоны, ответственные за написание отчета о тестировании пары новых видов растений для «Австралии», трещали на фоне. С тех пор, как проект Эдемского сада убрали в долгий ящик по крайней мере до Второго Пришествия, дел было совершенно невпроворот, и Рафаэль старался не затягивать с их выполнением, практически не выбираясь наружу — а потом вдруг в голове загудел Ее голос: отправься туда-то, схвати того-то, свяжи, оставь в пещере (в пустыне!) на камне, заклей глаза и пойди обработай все местное население. Рафаэль проглотил все неуместные вопросы (он что, похож на Сандальфона?) и послушно отправился в назначенное место, с растерянностью обнаружив, что объектом «схвати-свяжи» оказался его старый приятель. Действительно, неудобно. Он отлично помнил, каким ангелом когда-то был Азазель, и видеть, что произошло с ним, да еще и из-за какого-то пустяка, было больно. Путь до Дудаэльской пустыни был непримечательным. Азазель, искуситель, к своей чести, сопротивляться не стал и даже дал несколько советов по технике узлов, попутно задавая замаскированные под похабные комментарии вопросы о его рабочих буднях. Дело оставалось за малым — подыскать «грубый и острый», согласно Ее пожеланиям, камень, который станет демону последним ложем… Рафаэль выругался себе под нос. Глаза Азазеля сощурились, оставляя видимыми только узкие зрачки. От его прежней нервозности и беспокойства за каждую малейшую деталь не осталось и следа — Азазель был воплощением невозмутимости и даже некоторой вальяжности. — Что-то не так, сладкий? Рафаэль со стоном опустился на песок. Он ненавидел песок — настолько, что даже спихнул работу над флорой местных экосистем на помощников. — Ты ведь не останешься здесь до самого Суда? — спросил он, встречаясь с Азазелем взглядом. Тот снова сделал странное движение плечами. — Вельзевул, конечно, не придут меня вызволять. Я, может, и важная шишка, но Внизу подсидеть кого-то — дело, прости за выражение, святое. Думаю, выкарабкаюсь через несколько десятилетий, — рассудил он небрежно. Сволочь. Рафаэль насупился. — И ради этого меня отрывают от важных дел, — пробурчал он. — Можно подумать, ты сделал что-то, чего они сами не планировали. Ну, показал людям оружие — давно пора! Габриэль только и треплется о независимой подрядчице, которую наняли… сам знаешь когда. На губах Азазеля вновь заиграла та странная улыбочка. — О, дорогой, но я ведь повинен не только в этом. Земля тонет во грехе благодаря мне. Снизу уже пришла похвальная грамота. Одна беда — не успел пропить премиальные, — сказал он нарочито расстроенным тоном. — Благодаря тебе? — Рафаэль достал из песка несколько маленьких белых камешков, похожих на зубы, и бросил их в противоположную от Азазеля сторону. — Я видел отчет — дюжина фигурантов. Магия. Почему-то астрономия, — а я тебя знаю, господин Что-Такое-Туманность, к этому ты точно непричастен. Но послали все равно только за тобой. — Кооперация, я полагаю. Пока Внизу дела с сортировкой грешников плоховаты, Наверху приходится искать того, на кого повесить все самое худшее, — рассудил Азазель, часто моргая. — А я, очень удачно, в некотором роде козлик. — Тебе разве не полагается проклинать Небеса? Для демона ты звучишь уж слишком… терпимым. — Старые привычки отмирают медленно, — тихо сказал Азазель. Рафаэль вскочил с земли, как на шести порциях кофе, и метафорические шестеренки в его голове завертелись. Связанный демон лежал в пещере — может быть и не на соответствующем сверхъестественным Божественным стандартам камне, но в рыхлом песке, который, согласно личному опыту Рафаэля, доставляет куда больше неудобств, чем большинство известных видов ландшафта, — половина работы была сделана. Что до всего остального — Небеса так сильно недоукомплектованы, что никто в здравом уме не пошлет народ проверять качество работы по пленению какого-то там демона одним из архангелов. Особенно, когда демон под вопросом собирался поделить всю эту работу на ноль в самое ближайшее время. Особенно, когда у Рафаэля были другие, более важные дела. Он щелкнул пальцами, и путы на ногах и руках Азазеля спали. — Дорогуша, — разочарованно протянул он, поднимаясь с земли и отряхивая одежду. — А я уж было подумал, что мы приближаемся к чему-то интересному. Часть про кляп звучала так многообещающе… — Послушай меня, — Рафаэль постарался придать тону властности и величия — кичиться своим положением он не любил, так что к задействованию ауры прибегал крайне редко. — Сейчас я уйду отсюда. Ты тоже — и будешь сидеть тихо, следующие несколько, как ты сказал, десятилетий, пропивая свою премию. Никому из нас не нужны неприятности, а они непременно настигнут, если об этом узнает кто-то вроде Габриэля. — Акт милосердия к демону? От самого архангела Рафаэля? — Архангел Рафаэль просто пытается делать свою гребанную работу, — архангел Рафаэль фыркнул. — Так что, будешь столь любезен, герцог Азазель? Выражение его лица смягчилось до такой степени, что стало казаться почти нежным. — Для тебя, милый, я бы на самом деле просидел в этой пещере лет пятьдесят. Но если это правда так важно — что же, придется поработать из дома какое-то время, — Азазель расправил полы своих одежд в последнем усилии привести себя в порядок после не самого комфортного перемещения. Рафаэль заметил в светлых кудрях остатки песка, и кисть его руки непроизвольно дернулась вперед — он тут же зарегистрировал странную неполадку человеческого сосуда. — Возможно, и из этого когда-нибудь выйдет что-то хорошее — то есть, разумеется, что-то плохое. Ох уж эти фигуры речи. Рафаэль промолчал. Он чувствовал, что уже заработал себе целый ворох неприятностей просто потому что позволил этому разговору случиться, а не поступил в точности как Она велела ему. Скорее всего, Ей было все равно. Приди сейчас ему в голову прочитать молитву (извинение), та останется без ответа, но, конечно, такая мысль уже не посещала его — с тех пор, когда Она в последний раз отвечала на его молитвы, прошло достаточно времени, чтобы даже пытаться. Иногда эти односторонние отношения порядком огорчали его. Большую часть времени он старался о них не думать. Азазель все еще рассматривал его — долго, испытующе, с губительным любопытством. Возможно, ожидая реакцию на свою предыдущую ремарку — Рафаэль не мог сказать наверняка, думая об абсурдном жаре, который вызывал этот взгляд. Говорить им больше было не о чем. Спустя много мгновений Азазель тоже это осознал. — Ладненько, — сдался он. — Возвращайся к своим делам. Рафаэль уставился на свои ноги. — Рафаэль? — Не напорись на Габриэля на обратном пути, — сказал он. — И… до встречи. В этот раз слов для ответа не нашлось у Азазеля. Все та же наполовину насмешливая-наполовину угрожающая улыбка играла на его устах, когда он, сияющий волосами-нимбом и больше-не-голубыми глазами, с легким кивком исчез в песчаном вихре, поднявшемся с пола пещеры, но по неизвестной причине обошедшем Рафаэля стороной — мелочь, а приятно. С тех пор, когда Она в последний раз отвечала на его молитвы, прошло достаточно времени, чтобы даже пытаться, — но время от времени ему нравилось баловаться мыслями о том, что было бы с его существованием, если бы в один из памятных дней он бы не был занят и обратил больше внимания на прошедшую мимо пресловутую независимую подрядчицу с мечом на изготовке (с его точки зрения это было внесение некоторых крошечных изменений в проект «людей» для обеспечения безопасности его собственной работы, с точки зрения бедняг, занятых людьми — корпоративный саботаж; к тому моменту, когда первую партию выпустили в Сад, неполадку еще не заметили — и, вероятно, не заметили бы, если бы Рафаэль лично не пришел удостовериться, что Адам с текущим носом отшатывается от большинства цветущих растений, как будто они заразны. Рафаэль позаботился о том, чтобы исправить внесенное изменение мог исключительно встроенный процесс эволюции, но за прошедшие сотни лет он даже не задумался о том, чтобы хотя бы начать пытаться. Тысячи лет люди в сердцах кляли бытовые аллергии деятельностью адских сил, не догадываясь, насколько далеко от правды на самом деле находились). В последствии решений, принятых в тот день, Рафаэль получил поощрение от начальства. Миллионы ангелов получили вечное проклятие. Божественное пренебрежение никогда не казалось таким же впечатляющим, как тогда. Несколько десятков лет спустя после истории с пещерой Рафаэль перестал ходить на цыпочках вокруг этой ситуации и попросил официального перевода на Землю. Все эти архангельские дела, может быть, и очень интересные, но Рафаэлю все чаще казалось, что он не приносит никакой пользы, сидя в офисе, — и потом, он все еще ангел духов людей. Невозможно сказать, что его присутствие поблизости кому-то повредит — предупреждение демонических козней всегда эффективнее, чем устранение их последствий. Скептическое отношение Габриэля к этой идее постепенно оттаяло, и он даже загорелся идеей создать новенький отдел по связям с Землей, из-за чего Рафаэлю пришлось прибегнуть к некоторому количеству убеждения и неприятной беседе с Михаил — ангелу духов людей рангом повыше и потенциальной главе упомянутого отдела вследствии. На навешивание лапши на уши этим двоим ушло куда больше времени, чем Рафаэль бы предпочел, но результат его вполне удовлетворил — Габриэль согласился перевести его работать в большой мир, и каждая новая ложь оставляла в несуществующей душе Рафаэля куда меньший осадок. Вероятно, он плохой ангел. Эта мысль не остановила его от употребления неизмеримого количества веселых напитков из дрожжей и перебродивших фруктов, которыми его щедро угостили местные жители деревеньки, каждого жителя которой Рафаэль на радостях благословил на избавление от всех болезней в свой первый вечер на Земле. Как и от маленького потворствования нуждам сосуда, время от времени нуждающегося в перезагрузке, заключающейся в коротеньком перерыве на сон — всего на десяток лет. (Большинство существ во вселенной забывают про него на это время. С точки зрения ангелов на Небесах, за некоторым исключением не понимающих хода течения времени, он все еще может пытаться устроиться, так что опасений на счет беспокойства Рафаэль не испытывал. Но большинство — не все, понял он, когда, проснувшись, почувствовал знакомый демонический отпечаток на чудом не сползшем одеяле). Азазель, по собственному признанию, идею с работой из дома не оценил, решив бросить ее в долгий ящик до момента, когда почувствует себя особенно мстительным. Впервые после своей примечательной последней встречи они столкнулись друг с другом ровнехонько на тысячелетнюю годовщину ухода Адама и Евы из Сада. — А это все что значит? — на горизонте собирались грозовые тучи. Сыновья Ноя завершали последние приготовления. Азазель появился за спиной Рафаэля белокурым призраком. Рафаэль поджал губы. — Из того, что я слышал, Всемогущая была очень неудовлетворена мерами, принятыми для устранения последствий вашей с коллегами… эскапады, — его рука дернулась в невнятном жесте. — И Она решила взять все в свои руки. — И «взять все в свои руки» в данном случае означает?.. — Большу-ущий потоп. — Насколько большой? Вместо ответа Рафаэль предпочел сосредоточиться на убегающем от Сима единороге. Очень жаль — эти твари были одними из немногих созданий отдела фауны, которым он искренне симпатизировал. — Всех? — продолжал допытываться Азазель. Рафаэль кивнул, как можно сильнее стараясь не выдать свое неудовольствие. — Только местных, подвергшихся влиянию… демонической деятельности. — Подвергшихся влия… Но ведь сменилось уже три поколения! — Попробуй объяснить это Ей, — предложил Рафаэль. — Если подзабыл, что твое заточение, будучи частью плана по Прощению, не состоялось, потому что я пренебрег прямым приказом, а ты этим охотно воспользовался. Радуйся — пальцем о палец не ударил, но можешь сообщить начальству о крупном успехе. Вышло гораздо жестче, чем Рафаэль планировал, и Азазель стушевался. — Ты несправедлив, — холодно заметил он, но укол совести настиг Рафаэля раньше, чем эти слова. — Ты прав, — признал он. — И я прошу прощения. Я просто… — Я просто, — исправил Азазель куда более спокойным тоном, — козлик, помнишь? И сегодня тебе повезло, дорогой, — кажется, я все еще очень хорош в прощении. Рафаэль издал звук («нгк»), но невысказанное вслух «спасибо» и без того повисло в воздухе. Начни Рафаэль благодарить его, вечер, образно говоря, перестанет быть томным. Сыновья Ноя закончили погрузку животных на борт ковчега как раз к тому моменту, когда в затылок Рафаэлю зарядила первая крупная капля дождя. Изменение погоды заставило окружающих их взрослых обменяться сварливыми взглядами и чрезвычайно воодушевило предвкушающих игры в лужах детей. Рафаэль почувствовал, как у него влажнеют глаза. Какую-то сотню лет назад он бы воспринял это как очередную неполадку, но, кажется, время, проведенное с людьми, кое-чему его научило. Постепенно они остались наедине. — Если бы я только мог что-то сделать, — сказал он, чувствуя, как сдают связки. — Кто ты такой, чтобы противиться воле Господней? — спросил Азазель. — Что сделано, то сделано. Решив не наказывать меня, ты посчитал, что поступил правильно — все так, как тебя учили, нет? И потом, план Господень… — Если ты скажешь «невыразим», я не могу гарантировать, что не распущу руки. — … Батюшки, архангел Рафаэль нарывается на скандал! — Азазель всплеснул руками. — Возможно, я имел в виду что-то подобное, — ушел от ответа он. — То, что я пытаюсь сказать: ты не можешь со стопроцентной уверенностью утверждать, что не можешь ничего сделать. Возможно, ты уже сделал, и сделал все точно так, как было необходимо, просто ты еще этого не понял. — Если взять за аксиому то, что у нас, как и у всех остальных Ее созданий, нет свободы воли, — сказал Рафаэль, утвердительно кивая. — Но тебе эта идея не нравится, — заключил Азазель, всматриваясь, должно быть, в изменения в мимике Рафаэля, которого начало мелко трясти — разговоры о Боге оказывали на него такое влияние, да и дождь усиливался. — Снимает кучу ответственности. С тебя даже больше, чем с меня, — признал он. — Но как приятно было бы думать, что все наши ошибки — ничего более, чем просто наши ошибки, не находишь? За этим вопросом последовала долгая тишина, в минуты которой Рафаэль осознал, что ему стоило бы высказывать свои соображения на счет «ошибок» с большей осторожностью. С войны прошло всего ничего — наверное, для Азазеля тема все еще являлась больной, в чем Рафаэль все больше убеждался с каждой тягостной секундой. Очередные слова раскаяния уже готовы были сорваться с его уст, но Азазель, как будто почувствовав этот момент, вновь повернулся к нему с четко различимым «не нужно» в глазах. — Признаться честно, мне больше по душе первая мысль, — ударил гром, и вместе с ним, с равной степенью неожиданности, на губах Азазеля заиграла странная улыбка, — Только представь, как Она сейчас над нами смеется, если свободы воли все же нет. А если однажды ты, скажем, все же захочешь остановить еще один всемирный потоп, то лучше будет заняться этим немного заранее и обязательно не в одиночку. Ты знаешь, где меня найти. Рафаэль, не сдержавшись, улыбнулся в ответ. В первый (тогда Рафаэль еще не знал, что он положит начало чудесной традиции) вечер беседа завела их в таверну — Азазель утверждал, что Рафаэль обязан попробовать местную настойку из инжира, пока возможность не уплыла, и Рафаэль, в скорбном настроении, согласился. Настойка оказалась очень приятной, а компания даже лучше, и сложно было вспоминать о том, что это едва ли не одна из их первых встреч. К тому же Азазель, будучи также сверхъестественной природы, оказался первым употребляющим алкоголь созданием, способным пить с Рафаэлем наравне. Вполне естественным развитием событий было то, что они продолжили встречаться. Иногда (раз в пару столетий или после очередного приятельского загула по тавернам) Рафаэлю страшно хотелось задать Азазелю вопрос о падении. Они, разумеется, были знакомы и до него — воспоминания об ангеле рядом с ним в момент включения Света никогда не покидали его надолго: «Это очень красиво», «Ты проделал великолепную работу», изумленное сияние голубых глаз. Не менее часто он думал и о последующем за этим разговоре: «Я бы не хотел, чтобы из-за этого у тебя были неприятности». Рафаэль не был первым кандидатом на попадание в божественный черный список — показавшаяся радикальной его приятелю идея с ящиком для предложений была детским садом по сравнению с тем, о чем в обеденные перерывы болтали его коллеги. Но все же неприятности настигли Азазеля раньше, и временами Рафаэль зависал в пространстве собственных мыслей с единственным волнующим его вопросом: почему? Он никогда не позволял себе задать его — и сомневался, что однажды придет время, когда он сможет на это решиться. Азазель, пусть и с тяжестью от безнадежности, принимал свое положение с трагичным и красивым достоинством, по собственной воле подчиненный воле Божьей, свободный от ярости, гордыни и мести, что Рафаэль заметил в Люцифере в их последнюю встречу и часто замечал в себе. Азазель был слишком хорош для Преисподней, но Небеса его попросту не заслуживали. Азазель был демоном, но это не мешало Рафаэлю наедине с собой боготворить его. Он пришел к этой мысли с первобытным ужасом, сменившимся паническим весельем, которым его заразил Азазель: если свобода воли есть, то он ответит за каждый свой поступок, приди только время. А если свободы воли нет, и его рассуждения об этом предвосхищены и бессмысленны, то что же — смейтесь сколько влезет. К тому моменту, когда Азазель заговорил о соглашении, ставшем вскоре Соглашением, они уже какое-то время были более-менее постоянными резидентами городка Лондон. Место было приятное и, самое главное, находилось на острове, что обеспечивало легкое оправдание задержкам в исполнении периодически поступающих приказов Сверху, если Рафаэль так чувствовал. Азазель держал в центре города книжную лавочку и с завидным успехом обеспечивал своим приток грешных душ, злостно отказываясь управлять ей так, как торговцу положено управлять своим предприятием — открывался в случайные часы и проводил большую часть недели, зарывшись в собственные книги, будучи заядлым коллекционером Нечестивых Библий (некоторые из которых были, на вкус Рафаэля, просто уморительными, хотя он упорно пытался поддерживать репутацию создания, не испытывающего интереса к книгам), книг пророчеств (Рафаэль изо всех сил старался не думать о мотивах Азазеля для их коллекционирования) и некие книги с неизвестным содержанием, хранящиеся в ящике, всегда завернутом в вязаное одеяло, от которого очень странно пахнет (Рафаэль отказывался признавать его существование). Книжная лавочка Азазеля однако была достойным местом, если им хотелось оказаться наедине и пообщаться о делах в компании кувшина чего-то приятного. — Они опять отправляют меня на материк, — когда Азазель волновался, его демоническая природа проявлялась особенно сильно — в голосе возникали какие-то блеющие нотки. — А я ведь только-только вернулся из Марселя. Какой смысл быть герцогом Преисподней, если они считают, что могут позволить себе в любой момент швырять меня куда попало? Рафаэль, недавно вернувшийся из длительных каникул в Кутаиси, только покивал, крутя в руке бокал. В отличие от Азазеля, личности в Лондоне довольно (и печально) известной, он находился в городе как частное лицо, в основном присматривал за своим садом и чаще, чем хотел бы, практиковал медицину. — Странности бюрократии, — сказал он. — Я уже девятьсот лет пытаюсь втолковать Габриэлю, что от его отдела по связям с Землей нет смысла, если полевые агенты будут постоянно перемещаться. У вас, спорю, эта реформа займет куда больше времени. Азазель надулся от возмущения, отчего-то показавшись пьяному мозгу Рафаэля чрезвычайно привлекательным, но ничего не сказал. Рафаэль, чьи конечности были разбросаны в кресле в произвольном порядке, попытался собрать их в кучу, не разлив вино. — А куда ты, между прочим, едешь? — Росас. — Нгк, — сказал Рафаэль. — Моя следующая командировка — Севилья. Если хочешь остаться дома, то так уж и быть, заверну за тебя по пути… Это предложение Азазель встретил хороводом нечитаемых эмоций. Недавно в целях конспирации он начал носить на лице «очки», сильно затрудняющие Рафаэлю жизнь — по множеству причин. — Дорогуша, — сказал он. — Ты имеешь хоть малейшее представление о том, в какой беде окажешься, если твои об этом услышат? — Помощь ближнему — благое дело, — уверенно возразил Рафаэль, — К тому же, я могу ожидать от тебя ответных одолжений, и в случае чего выставить это так, что я переманиваю тебя назад, на «сторону света». Я же могу ожидать ответных одолжений, герцог? Азазель бросил очки на столик. — Дьявол тебя подери, — он правда очень хотел остаться в Лондоне. Может быть не сам Дьявол, но какой-нибудь демон, думал мозг Рафаэля, все высшие функции которого в настоящий момент испытывали неполадки. Рафаэль поехал и в Росас, и в Севилью — в ответ Азазель исполнил его поручение в Глазго, избавив от необходимости лишний раз общаться с лошадьми. В «обмене одолжениями» прошли все следующие века. К началу девятнадцатого Азазель купил целую улицу в Сохо и открыл новый книжный магазин, в который с помешательством тащил все, что плохо лежало, делая таким образом небольшой кусочек Лондона оплотом Ада, а Рафаэль успешно отвязался от Габриэля, который перестал убеждать его вернуться Наверх (он с удовольствием проспал пятьдесят лет после их последнего разговора). Двадцатый век встретил их множеством горестей и радостей, самой большой из которых был запуск производства автомобилей в промышленном масштабе, который он ждал с тех самых пор, как однажды Азазель упомянул, что у них разработали альтернативу перемещению на животных. В 1957 Рафаэль купил себе серебристый кабриолет «Феррари», в солнечные дни с гордостью демонстрируя всем на проезжей части своих «питомцев», и переехал в огромную квартиру с мансардой и стеклянной крышей для растений, с легкой тоской вспоминая свою первую оранжерею в Раю. (Рафаэль испытывал проблемы с квартирой, пока в один день Азазель не устал от этого и не поговорил с банком. В тот же день в его квартиру заселилась древняя коробка с частью коллекции Азазеля — та самая, о содержимом которой он предпочитал не думать, и особенно успешная в том, чтобы отпугивать от него незваных гостей — в частности, других архангелов). Ясным летним вечером году в 2008 Рафаэль был по локоть закопан в почву, пересаживая капризное мандариновое дерево, когда услышал звук разъезжающихся дверей лифта на его этаже. Спустя минуту в поле зрения появился Азазель в пиджаке из черно-красной шотландки с кожаными накладками на локтях и в очках-авиаторах, похожий одновременно на профессора, пирата и бизнесмена. В двадцать первом веке он решил поэкспериментировать с внешностью, и образ дополняла отпущенная борода. Он выглядел хорошо. Рафаэль едва мог оторвать взгляд. Настроение у Азазеля было замечательным. — Столик в «Ритце», милый? Рафаэль тут же очистил руки от земли. Ему нравились их отношения с Азазелем. Если иногда он и хотел что-то в них изменить, каждый раз его останавливало опасение, что так хорошо, как сейчас, уже вряд ли будет. В конце ужина официант поднес Азазелю конверт из старой бумаги. — Сообщение, мистер Фелл. Азазель поблагодарил официанта и быстро проглядел записку, становясь все мрачнее и мрачнее. — Вечер только начался, — наконец сказал он. — Отвезешь меня кое-куда, милый? Мне кажется, тебе будет очень любопытно. Они выехали в сумерках; про просьбе Азазеля Рафаэль установил на «Феррари» крышу и позволил ему отойти по своим делам, немного не доехав до точного места встречи. Десять минут спустя бледный, как сама Смерть, Азазель вернулся в машину, держа на коленях корзинку, из которой доносились подозрительные звуки младенца. Рафаэль приподнял крышку и встретился взглядом с крошечным мальчиком. Закрыл крышку и осторожно убрал корзинку на заднее сидение. — Азазель, — сказал он, ощущая запуск работы мозга. — Помнишь, однажды ты сказал, что если я захочу остановить всемирный потоп, мне нужно начать сильно заранее и найти тебя? В результате остановки Армагеддона ни один ребенок не пострадал, хотя какое-то время Рафаэль серьезно был готов бросаться с кулаками и даже достать асклепий, чего не делал тысячелетиями за ненадобностью, а потом останавливать Азазеля, чутко уловившего его настроение и намеренного воплотить его мысли в реальность. Также в результате остановки Армагеддона Рафаэлю случилось побывать в Аду, после чего оно окончательно укрепился во мнении, что больше никогда, ни при каких обстоятельствах не позволит Азазелю вернуться туда. Возвратившийся из Рая Азазель оказался схожего мнения. И что-то в нем изменилось. Еще одним любопытным побочным результатом остановки Армагеддона оказался бежавший на Альфу Центарва с князем преисподней верховный архангел, что могло означать множество вещей, в список которых стоящий на пороге книжного магазина Азазеля Метатрон изначально не входил. Рафаэль почувствовал себя неуютно под этим зазывающим взглядом, и плотнее укутался в светло-серый кардиган, который носил с начала девяностых. Столетиями Богу не было до него никакого дела. Что-то в нем изменилось. — Архангел Рафаэль, — торжественно прогрохотал Метатрон. Эффекта, когда он был низеньким старичком, было куда меньше, чем если бы он явился в виде парящей в воздухе головы. Рафаэль открыл рот, но оказался перебит вальяжно развалившимся в кресле Азазелем. — Это частная территория, так что я бы не возражал, если бы вы покинули ее как можно скорее, — он махнул рукой на дверь. Метатрон слегка вздрогнул. — Я Глас Божий и Волю Божью изрекаю… — Давайте вы изречете ее на меня — на улице, если не возражаете, — он поднялся и в два шага преодолел расстояние до двери, бесцеремонно устраивая ладонь на его — Метатрона! — спине. — Милый, не поставишь чайник? И обе фигуры исчезли за дверями. Пока Рафаэль разбирался с чайником в задней комнате, его нашли Мэгги и Нина — забавные соседки Азазеля, виновницы некоторых произошедших за последние дни событий и, самое важное, люди с их непрекращающейся потребностью совать нос в чужие дела. — Чаю? — предложил он, не потому что был вежливым по своей сути, а потому что был ангелом. Нина и Мэгги отказались задержаться, но провели несколько бесполезных минут, объясняя Рафаэлю все то, что он и так уже знал на протяжении десятилетий. На выходе они столкнулись с Азазелем, который остановил их для светской беседы — потому что был довольно вежливым по своей сути, никак не связанной с его демонической природой. Рафаэль, устраивая чашки на подносе, покосился в сторону окон — Метатрона в поле зрения не было. Азазель, сияя превосходством, снял очки, бросая их на подставку, взял поднос с чашками и печеньем и отправился в угол магазина, служивший ему кабинетом. Взял чашку и с наслаждением сделал глоток; Рафаэль, отрицающий любые не содержащие алкоголь или содержащие слишком низкое количество кофеина напитки (он пил кофе с самого Начала, но энергетики стали для него настоящим откровением) присел на диванчик напротив и смотрел, как дергается его кадык с каждым глотком. Торопить его смысла не было — в каком бы нетерпении не находился Рафаэль, Азазель всегда все делал в одном и том же неспешном темпе. Рафаэль усвоил этот урок в шестьдесят седьмом. Закончив с чаем, Азазель поправил свой траурный черный жилет из середины тысяча восемьсот пятидесятых. — Ты сильно расстроишься, если я не расскажу тебе, чего хотел Метатрон? — спросил он. — Азазель! — Рафаэль подскочил в нетерпении. — Сильно, — понял он. — Наверное, все же не так сильно, как когда услышишь, чего он хотел. К сожалению, Рафаэль усвоил свой урок терпения не до конца. Вскочив, он схватил Азазеля за лацканы пиджака и заставил подняться. Хорошенько встряхнул и приблизился так, чтобы каждое слово было отчетливо слышно: — Что тебе сказал Метатрон? К сожалению, те времена, когда на Азазеля могли подействовать какие-либо угрозы Рафаэля, прошли уже очень давно. Вполне возможно, они даже не начинались — не с такой первой встречи, где угрожающий оставить тебя связанным в пещере на шесть тысяч лет внезапно находит в себе милость этого не делать. — Он предложил восстановить меня в должности. Моей ангельской должности. — Что? Краска сошла с лица Рафаэля, и если бы у него было сердце, оно бы точно перестало биться в тот момент. Азазель только улыбнулся. — Разумеется, как способ заманить тебя обратно на Небеса, о верховный архангел Рафаэль. Чувствуя слабость в ногах, Рафаэль покрепче ухватился на лацканы. — И что ты ответил ему? — спросил он с опаской. — Ты не хочешь этого слышать, — ответил Азазель, опасно сверкая глазами. — Азазель! — Ну если ты настаиваешь! — выдохнул тот притворно-раздраженно. — Я рассказал, что он может сделать со своим предложением: куда его засунуть, как, с какой частотой — даже взял на себя смелость посоветовать, чем его смазать. — Всемогущая! — Рафаэль толкнул его обратно в кресло, не в силах сдержать смех. Взгляд, которым окинул его Азазель снизу вверх, был парадоксально и нежным, и похотливым, поэтому, решил Рафаэль, устраиваясь на его коленях, момент был подходящий. Переполняющее ощущение — любовь, восхищение и благодарность — расползлось по всему его существу. — Помнишь про мою угрозу заткнуть тебя кляпом? Ту самую? Она еще в силе. Руки Азазеля заползли под его кардиган и обернулись вокруг талии. — Звучит как план. Впоследствии оказалось, что язык — куда более удобный и сподручный способ затыкать Азазеля, когда тот начинает нести свои шуточки.