***
― Хорошо! ― кричит Ники, входя в номер, ― сегодня суббота! У всех нас была чертовски трудная неделя! Пора валить отсюда! Никто не согласился. В конце концов, сегодня суббота, а выходные – для Колумбии. Колумбия и «Райские сумерки» чтобы отпустить неделю, выпив немного. Эндрю берет свои ключи и ждет у двери, пока все остальные одеваются. Первым одевается Нил, который напяливает на себя те же несколько нарядов, которые Ники покупал ему для похода в «Райские сумерки» в прошлом: те же брюки-карго и топ без рукавов с высоким вырезом, в котором он был в прошлый раз. Те же ботинки, покрытые грязью и царапинами. Волосы взъерошены и вьются, когда он не убирает их назад. Эндрю горит и разрывается на части при виде его. ― Когда-нибудь тебе понадобится новая одежда, ― говорит он вместо этого. Нил нахмуривает брови: ― Почему? ― он выставляет перед собой ногу. ― Эти еще в порядке. Они все еще впору. Они в порядке. ― Люди будут думать, что ты бедный. ― А мне какое дело? К тому же, я появляюсь на Мазерати. ― Моей Мазерати. Нил ухмыляется: ― Купленной на мамины деньги по страховке жизни. Эндрю ненавидит его и ненавидит, что на самом деле это не так. В основном, он ненавидит то, что чувствует себя так, будто он Кэт Стратфорд, пишущая поэму о Патрике и о том, как она его не ненавидит, даже близко, даже чуть-чуть, даже совсем не ненавидит. Ему нужно выпить. Их обычный столик, притулившийся в углу, оказывается свободным, когда они приходят в клуб. Нил – единственный, кто остается с ним, когда им приносят напитки, и предпочитает колу вместо одного из шотов, которые заказал Эндрю. Все остальные уходят танцевать, Нил прижимается прямо к руке Эндрю, а Эндрю еще не достаточно пьян. ― Ты можешь пойти потанцевать с ними, знаешь ли, ― говорит он. Он говорит это каждый раз. Нил улыбается ему так нежно, как будто Эндрю глуп, что даже предложил это. Может быть, так оно и есть. Эндрю вообще много глупит, когда дело касается Нила. ― Я бы предпочел быть здесь, ― говорит он, покачав головой. Глупо. ― Ты же знаешь, мне нравится наблюдать за людьми вместе с тобой. Эндрю еще не настолько пьян, чтобы его лицо горело так, как сейчас. Он прячется за виски, ведет себя так, будто хитро высматривает людей, чтобы их осудить, – занятие, за которое Аарон не раз их ругал. Однако это занятие объединило их, когда Нил был новичком в их группе, и Эндрю не знал, как к нему относиться. Нил обратил внимание на кого-то на танцполе, пытавшегося подлизаться к Кевину, и самым монотонным голосом, который Эндрю когда-либо слышал, кроме своего собственного, назвал его "невежественным, мокрой тряпкой, которой никто не станет подтирать задницу". Эндрю чуть не лишился чувств. ― Они, ― говорит он. В баре сидит парочка, которая, как он знает, устроит Нилу настоящий праздник. Они одеты слишком причудливо для «Райских сумерек», забрели сюда случайно, возможно, их привела сюда неподтвержденная бронь в другом месте. На женщине темно-синее платье в обтяжку и прищуренная улыбка, когда она бездумно потягивает свой напиток. ― Посмотри, как глубоко расстегнута его рубашка, ― говорит Нил, ― и какой искусственный загар отпечатался на воротнике. ― И на манжетах рукавов тоже. И еще пятно на локте. ― О нет, она только что положила руку на его предплечье, это может ее запятнать. Я чувствую, что должен пойти и предупредить ее. ― Боюсь, уже слишком поздно, ― говорит Эндрю, пригубив остатки своего напитка, ― она только что размазала помаду по подбородку. Она заразилась. Нил фыркает в свою содовую, пузырьки поднимаются в нос и опускаются по шее. Вряд ли это привлекательно, и все же Эндрю хочется провести языком по сладкому липкому сиропу и почувствовать под ним вибрацию губ Нила. С ним что-то точно не так. Он бросается к бару под предлогом захвата салфеток, но там заказывает еще два виски и колу, не обращая внимания на то, как Роланд смотрит на него. Без этих напитков ему не прожить и ночи. Просто Нил все время наклоняется поближе, чтобы прошептать Эндрю свои шутки, как будто кто-то, о ком они говорят, может услышать их за шумом клуба. Его грудь прижимается к руке Эндрю. Эндрю не может определить, чье сердце бьется. Все, что он чувствует, – это запах Нила, пота и пряностей его одеколона, который Эндрю купил ему на последний день рождения, апельсина, шафрана и Нила. Это ошеломляет. Может быть, выпивка не помогает, но, возможно, если он выпьет достаточно, она начнет помогать. Может быть. Может быть, если Эндрю сосредоточится на бордовых углях, которые ударяют в горло, это сожжет все эти чувства, бурлящие в груди, когда дыхание Нила касается его шеи. А может быть, если он сделает достаточно большой глоток, то все это утонет, заполнит легкие так, что он не сможет дышать, пока его мозг не затуманится настолько, что он не сможет различить каждую веснушку коричневого сахара, усеивающую щеки Нила. А может быть, он просто невероятно напьется. ― Дай мне свои ключи, ― говорит Нил. Протягивает руку, ожидая, пока Эндрю передаст их. ― Ты не поедешь домой в таком виде. Наверное, это разумно. Все немного размыто по краям. И стоять тоже трудновато: конечности тяжелые, особенно голова. Он шарит по карманам в поисках ключей, чувствуя себя медленно и глупо, пока ключи не оказываются в руках Нила, и его ведут к его собственной машине. Он садится на пассажирское сиденье, остальные теснятся и дремлют на заднем сиденье. Улицы проносятся мимо, и Эндрю почти тошнит, но кажется, что прошло совсем немного времени, прежде чем они подъехали к дому Колумбии. Все остальные уже подошли к парадной двери, в машине остались только он и Нил. Воздух направлен прямо на него. Он немного щиплет глаза, но в то же время кажется очень приятным и отрезвляющим. Ему хочется остаться здесь навсегда, и он думает, что это было бы неплохо. ― Нам нужно отнести тебя внутрь, ― говорит Нил. Эндрю застонал. Спотыкаясь, Нил, обхватив его за талию, ведет на кухню к стакану с водой, а затем в спальню, где помогает Эндрю вылезти из ботинок и джинсов, по возможности не прикасаясь к ним. Горит только прикроватная лампа, мягкий оранжевый оттенок которой освещает шрамы Нила, веснушки, которыми усыпаны его щеки, и розовый цвет его улыбки, когда он складывает брюки Эндрю у подножия кровати. Когда он встает, мысль о том, что он собирается уходить, охватывает Эндрю необъяснимой паникой, и он хватается за подол рубашки Нила, чтобы удержать его на месте. Он шепчет: "Останься. На ночь". Он не успокаивается, когда Нил говорит: "У меня есть своя комната, помнишь?". Как будто Эндрю настолько пьян, что забыл о чем-то столь важном. ― Тебе все же лучше остаться, ― говорит он, ― а то вдруг меня вырвет во сне и я умру. Нил гримасничает. ― Это отвратительно. ― Вот почему ты должен остаться, ― он все еще держится за рубашку Нила. Под его пальцами ткань мягкая и изношенная. Глаза Нила обшаривают комнату. Он переминается с ноги на ногу, и Эндрю хочется закричать во всю мощь своих легких, что он хочет до конца своих дней спать только с Нилом Джостеном. ― Мне нечего надеть, чтобы спать. ― Одолжи одну из моих рубашек, ― он не знает, когда он стал таким отчаянным. Утром, когда его будет тошнить в туалете, он пожалеет обо всем, что было сегодня ночью. ― Останься. ― Хорошо, ― говорит Нил через некоторое время. Это не более чем вздох, но этого достаточно. Он берет рубашку наугад из одного из ящиков Эндрю. Эндрю не комментирует, как Нил в ней плавает, он стройнее Эндрю, чего он никогда не замечал до сих пор, когда увидел, как рубашка спадает до середины бедра Нила, но это близко. Его язык тяжело ворочается во рту, когда Нил забирается в постель рядом с ним, не слишком близко, но так, что от него все еще исходит тепло. Расстояние, каким бы коротким оно ни было, кажется простором всех Великих озер вместе взятых, а Эндрю никогда не умел прыгать в глубину. Придвинувшись к нему, он спрашивает: ― Да или нет? ― протягивая руку между ними. ― Да, ― шепчет Нил, ― иди сюда. Эндрю немного ненавидит себя, когда проникает в тело Нила, и утром он будет жалеть об этом, но ему это необходимо. Ему нужно поиздеваться над собой, над тем, чего у него никогда не будет, над тем, что у него не будет ни единого шанса, если все когда-нибудь закончится. Ему это нужно, хотя бы на одну ночь.***
Нил Джостен настолько запретен, что вокруг него можно было бы намотать желтую предупреждающую ленту, но Эндрю все равно хочет его, даже зная этот прискорбный факт. Возможно, он немного сходит с ума. Он задается вопросом, знает ли Нил, когда смеется с непривлекательным писком и фыркает над всеми шутками Эндрю, что он может делать. Знает ли Нил, что каждый раз, когда он ловит на себе пристальный взгляд Эндрю, это происходит только потому, что Эндрю представляет себе, как будет выглядеть рука Нила, вложенная в его руку? Или как его рот будет двигаться под ртом Эндрю? Каждый раз, когда он улыбается кому-то другому, это режет что-то глубоко внутри Эндрю, на что у него нет абсолютно никакого права. Каждую секунду каждого дня Эндрю хочет Нила Джостена, и то, что он не может ничего сказать, заставляет его кричать об этом еще сильнее. Это становится жалким, он знает, какие кульбиты выделывает его желудок каждый раз, когда Нил входит в комнату, но Нил никогда не должен об этом знать. ― Ты должен сказать ему, ― говорит Рене, ― это съедает тебя заживо. Эндрю не удостаивает ее ответом. Он накалывает вилкой пенне и скребет зубами по металлу, наблюдая за тем, как она и Кевин вздрагивают от шума. ― Она права, ― говорит Кевин. Эндрю ненавидит эти ужины в четверг вечером, на которых они настаивают. Только они втроем, независимо от того, кто еще присоединяется к их маленькой компании, и он не знает, когда это началось и почему он продолжает ходить туда, как бы он ни настаивал, что ненавидит это. Вот только он ненавидит. Абсолютно ненавидит. А еще это единственный раз, когда он получает домашнюю еду, пусть даже от Кевина и его нелепых спортивных журналов. ― Я понятия не имею, о чем ты говоришь, ― он набивает рот слишком большим количеством макарон и страдает от последствий. Все же это лучше, чем вести этот разговор. ― Я не понимаю, о чем ты беспокоишься, ― продолжает Кевин. Никогда не знал, когда нужно оставить все как есть. ― Это Нил. Вы, ребята, уже практически замужем. Стол Рене исцарапан, испещрен сколами и пометками от ручки, которые Эндрю выводит, потому что не хочет вести этот гребаный разговор. Они вдвоем знают больше, чем следовало бы, без всякого его признания. Благодаря их собственным любопытным наблюдениям и ласкам, когда он пьян или под кайфом. Он впивается ногтем большого пальца в одну из канавок стола и тянет до тех пор, пока не ловит шальную занозу, которая неглубоко врезается в кожу. ― Эндрю, ― голос Рене спокойный. Понимающий. Эндрю ненавидит ее. Он ненавидит их обоих. ― Это никогда не сработает. ― Что ты имеешь в виду? ― Нил и я. Это никогда не сработает. Даже если бы он чувствовал то же самое, мы бы никогда не продержались. ― Почему ты так говоришь? Эндрю задыхается от смеха. ― Мы оба слишком заморочены. Никто из нас не знает, как строить серьезные отношения. Мы испортим друг друга. ― Думаю, именно поэтому ты и сработаешься, ― говорит Кевин. Эндрю ненавидит его бесцеремонный тон голоса, такой чертовски самоуверенный. ― Да, но что ты знаешь? ― Эндрю... Он не ждет, что они скажут, ему все равно. Он просто выметается из маленького домика Рене за пределами кампуса, и ему только немного не по себе от того, как дребезжит дверь в раме. Они просто ничего не знают, и это не их вина, но Эндрю не хочет этого слышать. Он и так постоянно слышит это от Би, Аарона и их обоих, но он знает, что тот прав, что они с Нилом были бы обречены с самого начала, если бы вообще существовала такая возможность. Но этого не происходит. Нил не мечется. Нил Джостен под запретом, и Эндрю влюблен в него до такой степени, что это смешно и жалко. Ноги сами несут его обратно в общежитие, потому что он знает, что Нил будет именно там. Потому что он всегда ходит к Нилу, и все это слишком сильно бурлит в горле. Может быть, если бы Эндрю действительно мог признаться себе в этом, он просто устал от дневных грез, от расстояния и от того, что сдерживает все это. Нил лежит на диване и смотрит «Экси». Он свернулся калачиком в углу, поджав колени к груди, завернувшись в одну из толстовок Эндрю, которую, как он утверждает, он не крал. ― Я влюблен в тебя, ― говорит Эндрю. Нил вздрагивает. Он смотрит на Эндрю широко раскрытыми глазами, смущаясь, а затем не веря, что Эндрю действительно находится перед ним. Возможно, Эндрю следовало написать ему, что он вернется пораньше. ― Что? ― Я влюблен в тебя, ― повторил он, слишком глубоко погрузившись в свои мысли. Он смутно ощущает, что у него трясутся руки и он чувствует какую-то пустоту, ту пустоту, которая бывает перед тем, как потерять сознание. ― Но я знаю, что ты не отмахнешься. Я не хочу ничего взамен. Ты просто должен был знать. Медленно Нил начинает качать головой. Сердце Эндрю падает на пол, и он делает шаг назад, потянувшись к двери. Обычно Нил любит бегать. Внезапно Эндрю видит в этом призыв. Но прежде чем он успевает это сделать, Нил оказывается перед ним с недоверчивым и почти раздраженным видом. ― Ты ничего не хочешь взамен? ― Нет, ― шепчет Эндрю. ― А что, если я все-таки хочу тебя? Все как бы... Останавливается. Наклоняется. Язык у Эндрю сухой и слишком толстый для его рта. ― Прости? ― Ты бы хотел меня, если бы я хотел тебя? ― Ты не хочешь. Нил окидывает его взглядом, который приковывает его к месту. ― Я хочу тебя. Я хочу тебя уже несколько месяцев. Это бессмысленно, и Эндрю на секунду задумался, не ударился ли он головой где-то между домом Рене и этим местом и не снится ли ему весь этот сценарий. Конечно, это было бы не в первый раз. Но никогда еще он не чувствовал себя более бодрым. Или более растерянным. ― Ты сказал, что не мечешься. ― А я и не думал, ― на нижней губе Нила появилась трещинка, когда он с тревогой прикоснулся к ней. ― До тебя. До тебя. Я и не думал. До тебя. До тебя до тебя до тебя. ― Ты не можешь хотеть меня, ― пытается повторить Эндрю, пытаясь вспомнить, почему это плохая идея. ― У нас ничего не получится. ― Ты не знаешь, что, ― возражает Нил. Всегда бросает вызов всем остальным. Как и Кевин, он никогда не знает, когда нужно оставить все как есть, но разница в том, что Эндрю не хочет Кевина. Эндрю отчаянно хочет Нила. Жаждет его. Тянет Эндрю к нему. Несмотря ни на что, он снова предупреждает себя, что при правильном наклоне головы их носы соприкасаются. Нил задыхается, его дыхание сбивается в горле, а кончики пальцев танцуют вокруг запястий Эндрю. Это плохая идея, возможно, самая плохая идея, но он никогда никого не любил так, как любит Нила Джостена, и не может перестать думать о том, как Нил сказал, что хочет его. В последний раз он все же пытается: ― У нас нет шансов. ― По крайней мере, позволь мне попытаться. Эндрю не знает, что ответить. Но, возможно, ему это и не нужно.