Personal Jesus

Наце удивлённо прислушивается. Обычно от здешних выступающих у него вянут уши, но сегодня всё иначе. Эти ребята очень даже ничего. Лёд в шейкере звенит как будто в ритм — или это у Наце, работающего третью ночь подряд, уже едет крыша. — Ваш «Дайкири». Наце привычно улыбается, и сидящая за барной стойкой девушка улыбается в ответ. В её взгляде мелькает интерес — он не обращает на это внимания. Не то настроение. Зато музыка — та. Группа «Joker out» — кажется, так написано на неприметной афише — держится уверенно. На них хочется смотреть. И Наце смотрит, пока есть свободная минутка. Они играют как слаженный механизм. Такие разные, но вместе выглядят гармонично. Забавно: донельзя милый вокалист соседствует с задумчиво-загадочным гитаристом. Наце разглядывает его дольше, чем других. Жгучий брюнет в чёрном кожаном пиджаке, весь такой убийственно-стильный. Магнит для девчонок, наверное. Про таких говорят: «В тихом омуте…» Наце чудится, что гитарист поймал его взгляд. Становится неловко, он тут же отворачивается. А потом коллега хлопает его по плечу. — Земля вызывает Наце! Тут клиенты ждут. Он возвращается в реальность — у бара очередь. Наце старается не допускать косяков. Стоять и пялиться на гитариста, каким бы интригующим тот ни казался, не входило в его планы. Ругая себя, он тянется за джином для «Негрони». Впереди целая ночь. * Порой он ненавидит свою работу, порой — обожает. Например, в такие моменты, как этот. Концерт подходит к концу, в баре приглушён свет, людей уже не так много. Со сцены доносится завораживающее гитарное соло: это всё тот брюнет. Играет самозабвенно, растворяется в музыке — и заставляет окружающих растворяться вместе с ним. Волшебно. Сейчас бы глотнуть виски, но нельзя. Смена ещё не закончена. Да и вообще… Наце обещал себе не пить — не только на работе. Конечно, иногда обещания идут ко всем чертям. И он нутром чует, что сегодня сорвётся. Полетит в пропасть — или, быть может, — это от музыки мурашки по коже? — уже летит. Если так, то останавливаться он не желает. Музыка затихает. Остаются только самые отчаянные. Дольше всех за стойкой бара сидят те, кому нечего терять. Те, чья боль въелась так глубоко, что никакой алкоголь её не вытравит. Всё, что у них есть, — слова. Им даже не нужны ответы, достаточно просто быть услышанным. Наце умеет слушать. Знает, как сделать так, чтобы человек ощутил: он не один в этом огромном мире. Правда, порой он сам чувствует, что один. Меньше клиентов — больше мыслей. Наверное, за стенами бара погасли почти все окна. Наце забыл, что такое «режим», забыл, каково это — спать по ночам, как все нормальные люди. Только сейчас даже спать не хочется. Хочется чего-то… Он сам не знает, чего. Почувствовать себя живым, например. — Виски. Чистый. Низкий убаюкивающий голос вырывает его из размышлений. Наце вздрагивает, а миг спустя, подняв взгляд на клиента, вздрагивает ещё раз: это он, гитарист со сцены. Когда их взгляды встречаются, он как будто смущённо добавляет: — Пожалуйста. Нужно ответить, но слова вдруг исчезают. Кивнув, Наце отворачивается и хватает бутылку лучшего виски. Он чувствует чужой взгляд спиной. Стекло холодное — руки тёплые. — Ваш заказ. Собственный голос звучит инородно. — Спасибо. Гитарист улыбается. Эта улыбка — из вежливости, но Наце улавливает в ней тепло. Тут же ускользнувшее, как слабый удар тока. Его ждут клиенты, что-то рано он расслабился. Идя дальше, он сдерживает желание обернуться. Наце украдкой поглядывает на гитариста. Он смотрит то в телефон, то в никуда, то тактично отшивает подходящих к нему девушек. Он очень старается никого не обидеть. Соблюдает ту грань, где вежливость не переходит во флирт, но и не скатывается в излишнюю холодность. Заметно, что он устал от этого. Он разглядывает бокал, накручивает прядь волос на палец, убеждает самого себя, что всё в норме. Наце привык не лезть, если человек сам не просит, но сейчас ему мучительно хочется подойти и предложить свою жилетку. До закрытия всего ничего, он должен сообщить об этом. Чувствуя себя первоклассником, которого вызвали к доске, он произносит: — Мы закрываемся через пятнадцать минут. Гитарист неопределённо хмурится — то ли вот-вот рассмеётся, то ли расплачется — и, смотря мимо Наце, тихо выдыхает: — Не хочу домой. Звучит как-то обыденно. Так, словно они давно знакомы. Будто Наце — его закадычный друг, а не случайный прохожий. Случайный бармен, если быть точнее, но суть одна. Наце сначала думает, а потом говорит, но в этот раз слова опережают здравый смысл. Примерно тем же обыденным тоном он выдаёт: — Если хочешь, поехали ко мне. * Не выказав ни малейшего удивления, гитарист кивает и едва уловимо бормочет «угу». Впечатление такое, что он готов поехать куда угодно, хоть в гости к самому дьяволу. И в то же время… Наце не уверен, что он ушёл бы с одной из тех девушек. Наце хочет думать, что он согласился вот так, без всяких сомнений, не от отчаяния. Что пары взглядов и слов хватило, чтобы почувствовать, что ему можно доверять. А, может, он вовсе и не собирается к нему ехать. Так, кивнул по инерции, даже не услышав абсурдное приглашение Наце. Закрывая бар, он почти не сомневается, что вернётся домой один. Что незнакомец так и останется незнакомцем. Наце вздрагивает, обнаружив его за своей спиной. Мгновение они смотрят друг другу в глаза. Ладно, не мгновение — два, три, четыре — уже дольше, чем полный вдох и выдох. Наце не из робких парней, но эти гляделки выдерживает с трудом. Темнота чужих зрачков затягивает. Незнакомец смеётся одним взглядом, словно проверяя его на прочность. — Предложение ещё в силе? У Наце мурашки от этого вкрадчивого почти шёпота. Хорошо бы съязвить, показать, что его не так-то просто смутить, но духу хватает только на «да». Подъезжает такси, незнакомец садится назад, Наце — вперёд. Понимает, что выглядит это странно, но таков первый порыв: куда угодно, только не рядом. Он скроллит ленту новостей, но не может сосредоточиться. Хочется одного — взглянуть в зеркало и найти в отражении лицо человека, который так близко, но и так далеко. Почему-то Наце необходимо его увидеть. Он будто боится, что там никого нет. Наце не смотрит, лишь крепче сжимает телефон, — корпус чудом не трескается. Они молчат всю дорогу. * Дверь лифта закрывается; Наце больше не в силах молчать. Он перебирает в голове фразы, которые могут быть уместны в этой ситуации. И не придумывает ничего лучше, кроме как спросить: — Как тебя зовут? Теперь, озвученным, вопрос кажется таким глупым, что впору провалиться сквозь землю — то есть в шахту лифта. Секунда, две, — незнакомец не отвечает. Воздух словно электризуется: с каждым мигом молчания напряжение всё выше. Но — три — он неторопливо поднимает голову, смотрит Наце в глаза и произносит: — Ян. Он мимолётно улыбается, уголки его губ приподнимаются буквально на долю секунды, но, чёрт, это так заразительно, что Наце улыбается в ответ — куда очевиднее и шире. Перед ним больше не незнакомец — у него есть имя — такое короткое, так легко выдыхается — Ян, Ян, Ян — послевкусие оседает на губах. Ян — затишье перед бурей. Ян — обжигающий кофе в морозный день. Ян — шелест травы, шёпот чащи, лабиринты троп, поверни не туда — заблудишься и никогда уже не выберешься. Он не спрашивает в ответ «а тебя?» — и Наце уже готов обидеться, как ребёнок, — глупо, ведь Ян и не обязан им интересоваться, но… Он словно читает его мысли и вкрадчиво сообщает: — Я помню твоё имя. Слышал в баре. Наце. Проговаривает по слогам, со всей тщательностью. Какой внимательный. Из уст Яна его имя звучит чарующе. Наце понимает, что смотрит на его губы. А ещё — что лифт остановился чёрт знает сколько секунд назад, дверь уже открылась и вот-вот закроется снова. — Дом, милый дом. Наце пытается выглядеть невозмутимо, только выскакивает из лифта как ошпаренный. Ян спокойно выходит следом. * Переступая порог своей квартиры, Наце думает, всё ли в порядке, не валяются ли на полу носки — и дальше по списку. Достаточно ли хороша его квартира для Яна? Достаточно ли сам Наце хорош? С чего он вообще взял, что думать о чём-то таком уместно? Да, несколько лет назад, когда у него были проблемы с лишним весом, он мог пожаловаться на неуверенность в себе. Но всё уже в прошлом. По крайней мере, так он считал до этого момента. Сейчас, глядя на Яна, Наце с ужасом понимает, что в глубине души он всё ещё тот парнишка, на которого никто не обращал внимания. Квартира вдруг кажется слишком тесной, слишком неуютной, слишком… Он неловко шарит по стене, словно сам оказался здесь впервые, и нажимает — не специально, честное слово — не на тот выключатель. Вместо верхнего света в комнате загорается гирлянда. Вот же подстава: можно подумать, он включил её специально, чтобы создать интимную обстановку, но… — Красиво, — заявляет Ян, замерев в дверном проёме. И улыбается — так красиво, что, кажется, его улыбка озаряет комнату ярче, чем череда мерцающих лампочек. — Хочешь чего-нибудь? — спрашивает Наце, надеясь остановить поток дурманящих мыслей. Звучит двусмысленно — и в подтверждение этому Ян приподнимает брови. — Выпить, — поспешно добавляет Наце. — А что у тебя есть? Хороший вопрос. — Сейчас узнаем, ты пока устраивайся. Наце подходит к дивану и сканирует обстановку, поправляет разбросанные подушки. Одна — в форме сердца — остаётся в его руках. Обнимая её, он так и идёт к кухонной стойке. Ян садится и следует примеру Наце: берёт в руки вторую подушку-сердце. Замерев у шкафчика, Наце смотрит на своего гостя. И думает, что вот для этого момента он покупал эту дурацкую (а теперь она уже и не кажется такой дурацкой) гирлянду, эти подушки, этот диван. Для этого момента создана вся его квартира. Вся его жизнь словно ждала его — и дождалась. Непонятно, правда, что теперь со всем этим делать. — Итак, обнаружен ром, ликёр и вино. Красное сухое. Наце готов поставить все свои (не такие уж большие, но всё же) сбережения на то, что Ян предпочтёт последнее. — Вино. Ответ почти опережает мысль Наце. Он довольно ухмыляется, открывая холодильник. Не найдя там ничего, кроме пустоты, спрашивает: — Есть хочешь? — Спасибо, не голоден. После концерта урвал немного пиццы. — Отлично, а то у меня как раз ничего нет. Если что, можем заказать… — Всё хорошо. Заметив волнение Наце, Ян улыбается. Мол, успокойся и давай уже пить вино. Наце чувствует себя неуклюжим, слишком большим для этой маленькой квартиры. А вот Ян вписывается в неё идеально. Он в том же пиджаке, в котором был на сцене, но футболку успел сменить: с бордовой на белую. Белый выгодно контрастирует с его волосами, глазами, цветом кожи. Настолько выгодно, что Наце едва не проливает вино. Тоже мне бармен. Протягивая бокал Яну, он хочет будто случайно коснуться его руки, но решает, что это слишком. — Тяжёлое будет утречко, — говорит Ян, сделав первый глоток. До Наце не сразу доходит, что он имеет в виду: вино после виски. Он садится на приличном расстоянии от Яна — даже слишком приличном. Так далеко, что, может, это его и выдаёт. Он старается показать, что у него нет особого интереса к Яну, но как раз поэтому весь его интерес как на ладони. — За встречу, что ли, — Ян поднимает бокал и придвигается чуть ближе. Наце скромно кивает. Они чокаются. У Яна блестят глаза — очевидно, что он пьянее. Только это не помогает его прочесть. Нужно завязать разговор, но Наце молчит, и с каждой секундой прервать молчание всё сложнее. Ян делает всё за него. Слегка откинув голову назад и проведя рукой по волосам, выдыхает: — Дома, наверное, по мне скучают. — Вторая половина? — Наце пытается не показать ревность. Это вообще-то глупо — ревновать едва знакомого человека к кому бы то ни было, но… — Можно и так сказать, — Ян усмехается. — Кот. Наце смеётся, чувствуя нелепое облегчение. — Показать фотки? Наце кивает. Не то чтобы ему очень интересно, как выглядит кот Яна, но сейчас он согласился бы посмотреть хоть на его детские рисунки, хоть на коллекцию пакетиков сахара. Ян придвигается ещё чуть ближе. Хотя нет, это уже не «чуть». Теперь до него можно дотянуться рукой. Можно даже почувствовать запах его духов. Наце не разбирается в парфюмерии — это что-то цветочное? Древесное? В любом случае ему нравится. Ян показывает фотографии чёрно-белого кота. Наце больше смотрит на его хозяина: как заботливо тот держит кота на фото, какой он тут домашний, каким уютом веет от снимков. Как это не похоже на того загадочного гитариста со сцены. Их плечи соприкасаются — Наце замирает. Ян до сих пор в пиджаке, это не прикосновение кожа к коже, и всё равно по спине бегут мурашки. Ян смеётся, жестикулирует, продолжая то и дело поправлять свои чёртовы волосы. Вроде бы ничего такого не происходит, но Наце словно погружается куда-то в бездну. Наце тонет. И когда кажется, что ему уже не выплыть, Ян резко отодвигается. Только что он веселился, рассказывая об Игоре (да-да, именно так зовут его кота, и, пожалуй, лучше не спрашивать, почему), а теперь поник, думая о чём-то своём. Ян странный. В хорошем смысле, но у всего есть минусы. Похоже, быть с ним рядом — те ещё американские горки. С Наце наоборот. Все считают его воплощением стабильности. Надёжный, добрый, заботливый. Прямо подарок. Он мысленно повторяет: у всего есть минусы. Идеальных людей не существует, но существует идеальный продукт их творчества. Точно. Он понимает, что не сказал самое главное. — Кстати, вы круто выступили. — О, рад, что ты оценил. Только выглядит Ян не очень радостным. Он тянется к бутылке, чтобы наполнить опустевший бокал, но это кажется не лучшей идеей. Наце опережает его, предупреждая катастрофу. Он специально наливает поменьше: Яну лучше сбавить обороты. Наце не говорит об этом, он сама тактичность, но его задача, как и всегда, — сделать так, чтобы гость ушёл на своих ногах. И, желательно, не сломал эти ноги по дороге. — Хотел бы я, чтобы нас услышало больше людей, — с грустью признаётся Ян. — Кто-то скажет, это всё глупости, но… Какой музыкант не мечтает стать знаменитым? Понятное дело, я не исключение. Мы не исключение. Только нам до Стожице — как до луны. Ян считает, что в этой жизни они едва ли станут известными. Только сейчас, смотря на него, Наце почему-то уверен — станут. Однажды он увидит этого парня по телевизору. И никогда больше — в своей квартире. Наце не говорит Яну, что понимает его лучше, чем можно себе представить. Что в соседней комнате по его рукам скучает бас-гитара. Ему неловко рассказывать об этом, он будто стыдится: то ли из-за синдрома самозванца, то ли из-за того, что предпочёл музыке «стабильную» работу, оставив любовь всей жизни пылиться в углу. Он сомневается в своём решении каждый день. И чем больше сомневается, тем реже играет. По правде говоря, он даже не помнит, когда в последний раз касался струн гитары. * — Веришь в параллельные вселенные? — ни с того ни с сего спрашивает Ян. Сейчас Наце верит в одну вселенную: ту, что в глазах Яна. Вне всяких сомнений, она бесконечна. В неё можно вглядываться и вглядываться, замечая всё новые галактики. В ней так легко потеряться. — Не особо, — честно отвечает Наце. — А что, хочешь сказать, ты оттуда? Он шутит, но Ян так серьёзен, что Наце становится не по себе. — А это тебе решать. На самом деле... Только представь, сколько вариантов развития событий. Всё, что может произойти, где-то уже происходит. А вдруг в одной из вселенных мы знамениты? Нас знает вся Словения — и не только. Вся Европа. Весь мир. И ты… — Ян с необъяснимой жадностью смотрит на Наце. — Ты тоже в группе. Наце ошеломлённо ловит его взгляд. Кажется, Ян пьян совсем не так сильно, как можно было подумать. В глубине души Наце хочет в эту вселенную. Хочет с того самого момента, как услышал «Joker Out» в баре. Картинки так и лезут в голову — они на одной сцене, соединены нотами, творят волшебство вместе. — Откуда знаешь, что я тоже… музыкант? «Музыкант» отдаётся уколом в сердце. Он назвал себя так впервые за долгое время. — Не знаю. Предположил. Почувствовал. Последнее слово Ян произносит шёпотом, и это звучит так… мистически. — А ещё твои… руки. Свет гирлянды не очень яркий, но всё равно заметно, как щёки Яна покрываются лёгким румянцем. Наце чувствует, что тоже краснеет. Сейчас бы спрятать руки в карманы, но карманов нет. Заметив его смущение, Ян отрицательно качает головой, а потом — раз — оказывается ближе. И осторожно касается пальцев Наце своими. Гладит тыльную сторону его ладони. Сумасшествие какое-то. Наце машинально переворачивает руку ладонью вверх — и только потом понимает, что сделал. Но Ян, кажется, не против. Ян переплетает их пальцы, соединяет в замок, — и чёрт знает куда выбрасывает ключ. Два, три, десять. Они сидят, не разрывая прикосновение, застыв. И больше ничего не происходит. Наце даже дышать боится, таким хрупким кажется этот миг. Так хочется чувствовать Яна кожей ещё секунду. И в то же время он не выдерживает. — Параллельные вселенные, значит? Наце вздрагивает от звука своего голоса. Их руки уже не соприкасаются, но лежат рядом, на расстоянии мизинца. — И «Joker out» — властелины одной из них, — мечтательно тянет Ян. — Забавно, на миг я поверил, что всё возможно. Даже представил на сцене… нас, — признаётся Наце. «Нас» — горькой сладостью отпечатывается где-то внутри. Они смотрят друг на друга. Наце видит во взгляде Яна сильную, бьющую через края нежность, которую он целый вдох не пытается сдерживать. — Ты очень красивый, ты в курсе? — прерывисто выдыхает Ян. Наце смущается. Он и до этого смущался, но сейчас, наверное, вообще пунцовый. — Кто бы говорил. Его голос дрожит. Так себе попытка сделать ответный комплимент. – И ещё красивей, когда так смущаешься, — Ян прикусывает нижнюю губу. — Прекрати, а то я сквозь землю провалюсь. — Ладно, не хочу тебя терять, — Ян снова превращается в мистера серьёзность. — Знаешь, красота ведь не главное. Если честно, это моя больная тема. Всегда хотел, чтобы во мне замечали не только внешность. Наце становится неловко, ведь прямо сейчас он любуется Яном. Он готов многое отдать за то, чтобы любоваться им так ещё минуту, две, вечность. Потому что Ян потрясающий. Но дело не только во внешности. Наце видел много красивых людей — на одной внешней красоте далеко не уедешь. В Яне есть что-то ещё. Наце совсем его не знает, но чувствует: душа у Яна тоже красивая. Он хочет сказать ему об этом, но губы немеют. Он продолжает им любоваться, но не как скульптурой, не как зверьком в зоопарке — как человеком, живым, настоящим, со всеми достоинствами и недостатками, со всей бездной мыслей и нескончаемой борьбой тьмы и света внутри. Наце не хочет придумывать себе Яна, не хочет создавать идеальный образ, нет, — он хочет узнать его таким, какой он есть. — Ты видишь меня, — тихо говорит Ян. — А? Наце всё слышал, он уточняет скорее смысл этих слов. Ян улыбается, а в следующий миг — пора бы к этому привыкнуть — от улыбки не остаётся ни следа. Он вглядывается в Наце, словно тоже силится рассмотреть его душу, смотрит неотрывно. А потом повторяет: — Ты правда меня видишь. И целует Наце. Легко касается губами его губ, отдаляется, ища в глазах напротив разрешение. Наце сам подаётся вперёд за новым касанием, почти таким же осторожным, но уже более ощутимым. Он запускает пальцы в волосы Яна — этого никак нельзя было избежать — и дрожит, и задыхается. Ян забирается на диван с ногами, Наце обнимает его за талию, прижимает к себе, и это так головокружительно. И в этом поцелуе — всё: сплетение вселенных, нежность и страсть, смелость и страх. Страх потерять, страх, что это когда-нибудь закончится. — Ты такой… такой… — шепчет Наце Яну в губы, заранее зная, что не подберёт подходящее слово. Ян обводит контур его скул, смотрит так, словно пытается запечатлеть в памяти его лицо, целует — на этот раз в щёку. На миг задерживается у шеи, вдыхает запах кожи, опускает голову ему на плечо. Так близко, так доверчиво. Так, в полной тишине, они могли бы сидеть, кажется, всю оставшуюся жизнь. Только вряд ли это возможно. Ян смотрит на часы и сообщает: — Время заканчивается. — Ты что, блин, золушка? — А ты тогда принц? — Ян прочищает горло. — Ваше высочество, прошу меня простить, мне пора. Он не произносит слово «домой». Наце надеется, что рядом с ним Ян почувствовал себя как дома. Что Наце стал его домом на эту причудливую ночь. Он не просит Яна остаться, не спрашивает номер его телефона, не спрашивает, увидятся ли они снова. Просто чувствует: нет, не увидятся. В этой вселенной уж точно. Ян уходит — так, словно это обычное дело, словно ещё не раз вернётся, словно в их встрече не было ничего из ряда вон выходящего. Может, так проще, чем долгие объятия и оттягивание момента расставания. Ведь сколько бы ни было времени, достаточно всё равно не будет. Переступив порог, Ян только произносит: — До встречи на сцене, Наце. Смотря на Яна в последний раз, Наце видит это: полный зал, но они словно только вдвоём — и музыка, музыка окрыляет, музыка превыше всего. — До встречи, Ян. Он будто слышит эту мелодию. Когда за Яном закрывается дверь лифта, Наце думает, что даже сможет её сыграть. * Оставшись наедине с собой, Наце не понимает, что только что произошло. Это было похоже на сон. Ян вообще существует? Или он просто сошёл с ума? Наце замирает, кончиками пальцев касаясь своих губ. Вкус поцелуя на них говорит, что Ян реален. И он, Наце, тоже реален, — так странно вдруг поверить в собственное существование. Здесь, в этой комнате, звучали их голоса. Совсем недавно, только почему-то кажется, что уже целая жизнь прошла. Наце оглядывает комнату, словно ищет след присутствия Яна. Ничего. Грустно выдохнув, он садится на диван. И вдруг замечает лежащий на подушке-сердце медиатор. Маленький чёрный треугольник с надписью «Joker Out» и изображением солнца, выходящего из-за тучи. Наце берёт его в руки — быстро, словно промедли он секунду, и медиатор исчезнет — и крепко сжимает. А потом подходит к окну и смотрит на небо. Скоро рассвет, но ещё видны последние звёзды. Одинокие жёлтые точки разбросаны по необъятному космосу, прямо как люди по миру. Наце не перестаёт думать об уходящей ночи. Он помнит, как почувствовал, что возможно всё. Кажется, он уже ничему не удивится. Не удивится, если, попробовав найти что-нибудь о «Joker Out» в сети, не обнаружит ничего. Не удивится, узнав, что такой группы не существует — по крайней мере, в этой вселенной. Что Ян был послан ему из другого мира. Может, для того, чтобы Наце наконец понял, что ещё не поздно следовать за своей мечтой. Что никогда не поздно. Или не было никакой причины. Просто Ян там, в другой вселенной, скучал. Просто это случилось — ночь, которая перевернула его жизнь. Ночь, которая в самый тяжёлый миг вызовет улыбку, пусть и не без доли грусти. Грусть обязательно придёт — но не сейчас. Сейчас, держа медиатор, как самую дорогую драгоценность, он впервые за долгое время радуется новому дню. * Когда лучи солнца касаются земли, Наце касается струн гитары.

***