Трещины

Трещина змеилась по окну так причудливо, что если смотреть на нее из разных углов комнаты, в ней виделось разное. То раскидистое дерево, то оплетенное мелкими притоками русло реки, то какие-то уж совсем фантастические видения. На самом деле, починить стекло руной было можно, что Петя регулярно и делал. Правда, некоторые, кхм, обстоятельства каким-то совершенно немыслимым образом то и дело стирали ее действие, и трещина на единственном окне в комнате Голоса Минска появлялась вновь и вновь. Женя каждый раз смущенно краснел, но поделать с собой ничего не мог. Хотя никто бы не обвинил его в том, что он не старался. Старался, и еще как. Просто… Просто бесконечно сложно было заставить себя молчать, когда небольшая институтская комната тонула в мягком, золотистом от света лампы на столе, полумраке. Когда Петины ладони, шершавые от меча, мягко скользили по бокам вниз – к поясу штанов. Женя закинул руки за голову, цепляясь за металлическое изголовье, и уткнулся лицом себе в предплечье, сжимая зубы и сдерживая стон. От Петиных касаний, пока еще совсем невинных и сдержанных, прошибало током. Это чувство безумно хотелось выкричать, но окно было жалко. Поэтому приходилось терпеть. Сердце гулко отдавалось в ушах, и этот звук накладывался на собственное тяжелое дыхание, поэтому звон пряжки и вжикание молнии Женя расслышал с трудом. Джинсы расстегнули, но снимать не стали, только слегка приспустили, обводя большими пальцами выступающие тазовые косточки. Петины руки вновь поползли вверх, щекотно проходясь по низу дрогнувшего и напрягшегося живота, пальцы пересчитали выступившие ребра, будто по клавишам фортепиано прогулялись. Потом сжали, потерли и выкрутили затвердевшие соски. Женя с силой прикусил губу, чувствуя на языке солоноватый привкус крови, и невольно выгнулся в спине. Петя надавил раскрытой ладонью ему на грудь, заставляя снова лечь. Сам улегся рядом, притеревшись вплотную крепким горячим телом. Запустил руку Жене в волосы, наматывая длинные кудри на пальцы, и слегка потянул, заставив повернуться. Заметил прикушенную губу, огорченно покачал головой и потянулся поцеловать. Целовался Голос Минска всегда так, будто пытался душу через рот вытянуть. Женя, забыв и про кровоточащую губу, и про неудобно давящие джинсы, отвечал, выпустив, наконец, железные прутья изголовья и обхватив Петю за обнаженные бугрящиеся мышцами плечи. Лежать так, переплетаясь руками и ногами, было бесконечно хорошо. Петино каменно-твердое бедро проехалось по ширинке, задевая прижатый джинсами член и посылая короткую ударную волну по всему телу. Это удовольствие хотелось смаковать и смаковать, сколько возможно. Петя вдруг отстранился, вгляделся Жене в лицо. Светлые брови нахмурились, и Петя провел большим пальцем Жене по нижней губе, стирая кровь. Женя невольно облизнулся. Губы саднило. Особенно ранку. −Нет, так дело не пойдет. – негромко заметил Петя, изгибаясь и дотягиваясь до прикроватной тумбочки. Из нижнего ящика, где вообще-то хранилась смазка с резинками, появился красный шарик с ремешками. На боку сверкнула голубым похожая на иероглиф руна, кажется, из тех, что отвечали за прочность. Женя с любопытством следил, как Петя деловито расправляет ремешки и переводит оценивающий взгляд с шарика на Голос Петербурга. −Все во имя целых окон. – хитро прошептал Петя. – Открой рот. Шарик оказался из какого-то странного материала. Женя на пробу прикусил его, и зубы как будто в мягкую безвкусную резину погрузились. Две сквозных дырочки давали возможность дышать ртом, но сглатывать слюну было не очень удобно. Мягкие ремешки обхватили щеки, и Женя приподнял голову, давая Пете застегнуть кляп. Вновь уронил голову на копну встрепанных волос и улыбнулся уголками губ. Было странно и непривычно. Но Петя смотрел такими глазами… −Тебе очень идет. – прокомментировал Петя, и во взгляде его мелькнуло что-то хищное, как у рыси. – Если станет совсем неудобно, дай знак. Женя согласно кивнул и тут же зажмурился, глухо замычав, потому что Петя без предупреждения скользнул рукой вниз, коротко сжимая член прямо сквозь джинсы, и все-таки стащил их прочь. Кляп исправно глушил все звуки, кроме невнятного мычания. А прикусывать его оказалось намного удобнее, чем собственные губы. Женя вновь вцепился руками в изголовье, напрягаясь всем телом и выгибаясь навстречу Петиным губам, бессовестно медленно скользившим щекотными поцелуями от пупка и ниже. Широкие ладони огладили бедра, заставив шире развести ноги. Губы все-таки коснулись головки, обхватили, заставив дернуться всем телом и застонать. Ловкий юркий язык скользнул вкруговую, пощекотал щель. Петя плавно опустил голову, принимая на всю длину и слегка втягивая щеки. Прутья изголовья скрипнули под пальцами и, кажется, слегка прогнулись. Или это просто так показалось, потому что реальность постепенно и мягко сужалась до горячей и влажной мягкости Петиного умелого рта, до глухо пульсирующего внутри, затягивающегося плотным узлом удовольствия. От него вставали дыбом волосы на загривке, пробегали колкие мурашки вдоль хребта, ныли потревоженные соски. Из-под опущенных век невольно потекли слезы. Петя вдруг поднял голову, с пошлым причмокиванием выпуская изо рта каменно-твердый потемневший от прилива крови член. Лукаво улыбнулся яркими потерявшими очертания губами и вытащил что-то из кармана своих штанов, которые почему-то даже не снял. Приподнявший голову Женя только и успел возмущенно вякнуть, когда по напряженной пульсирующей плоти медленно скользнуло темное гладкое кольцо. Плотно обхватило у основания и слегка завибрировало. От приглушенного кляпом не стона даже, а почти крика, по стеклу скользнула новая тонкая трещина. Обернувшийся на еле слышный треск Петя изумленно покачал головой и погрозил Жене пальцем. −Разиэля ради. – с веселой укоризной проговорил Голос Минска. – Жень, держи себя в руках. Хотя… Знаю я тебя. Опять полезешь этими руками торопить события. Нет уж, лежи. – прикрикнул он на почуявшего неладное нефилима. Стило с адамасовой рукоятью будто само прыгнуло хозяину в руку. Петя в одно долгое резкое движение вывел руну прямо в воздухе. Женя дернул руками, но сделать уже ничего не мог. Запястья плотно обхватило широкой и прочной не то веревкой, не то лентой. −Другое дело. – улыбнулся Петя в ответ на возмущенный взгляд. – И не надо на меня глазами сверкать. Я твои мысли отсюда слышу. Женя глухо фыркнул в кляп и несильно лягнул устроившегося на коленях между его разведенных ног Петю. Тот только усмехнулся в ответ и потянулся, наконец, за смазкой. Жене все происходящее напоминало изысканную пытку. От вибрации проклятого кольца член, кажется, твердел еще сильнее. Но вибрировало оно слишком слабо и сжимало надежно, не давая сорваться. Петя, наконец-то тоже скинувший свои штаны и щеголявший не менее заметным возбуждением, как будто вовсе не испытывал никаких неудобств. А уж улыбался так легко и ясно, словно очередной урок вокала проводил. Растягивал он тоже медленно и вдумчиво, заставляя дергаться, подаваться навстречу в бесплодной попытке насадиться на пальцы и глухо мычать в кляп. Даже несильно шлепнул разок по бедру, призывая к порядку. Путы на руках врезались в запястья, не больно, но ощутимо. Растянутые вокруг кляпа губы горели. Мышцы, кажется, натянулись до предела. Внизу все и вовсе ощущалось одним нечеловеческим напряжением. В глазах снова вскипели слезы. Петя мимоходом задел простату, помедлил и коснулся снова, на этот раз уже специально. Женю выгнуло дугой над смятой неширокой кроватью. Член отозвался тяжелой почти болезненной пульсацией. В глазах ненадолго потемнело. Момент, когда пальцы сменились плотью, Женя едва не пропустил, потерявшись в ощущениях, которых стало вдруг слишком много. Шумно вдохнул через нос, крепче стиснул зубами кляп и долгим волнообразным движением подался навстречу, принимая на всю длину разом. Обхватил склонившегося над ним Петю ногами за пояс и все-таки открыл глаза. Петя смотрел на него потемневшими совершенно шальными глазами. Легкие светлые волосы падали ему на лицо, и Женя почему-то только сейчас рассмотрел тонкую сеть похожих на трещины морщинок у Пети на лбу и в уголках глаз, с удивительной ясностью осознав, насколько же Елфимов старше. Сколько всего видел за свою долгую для нефилима жизнь, какую тяжесть пережитого нес. И так же ясно понял еще одну вещь. Ему не хотелось, чтобы часть этой тяжести оказалась и на его плечах. Не здесь, не сейчас. Петя толкнулся как-то особенно глубоко и резко, заставив приглушенно вскрикнуть и податься бедрами навстречу. Зажатый между их телами член, безжалостно стиснутый кольцом, разрывался от напряжения. Сильные размашистые движения внутри отзывались уже почти болезненным удовольствием по всему телу. Петины губы прижались к шее, втягивая кожу и оставляя сладко пульсирующий засос. Голос Минска конвульсивно дрогнул, вцепившись одной рукой Жене в бедро и наверняка оставляя синяк, а второй сжимая сбившуюся простынь. Долго и облегченно застонал у Жени над ухом. У Жени все еще плыл перед глазами какой-то туман, когда Петя плавно выскользнул, стаскивая и завязывая невесть когда надетый презерватив. Осторожно потянул прочь демоново вибрирующее изобретение и, несильно обхватив, скользнул ладонью по освобожденному члену. Женю подбросило над кроватью, выгибая почти в мостик. Невыносимо хотелось закричать от хлестнувшего раскаленной плетью удовольствия. Но получилось только задушено промычать, дергая скованными руками и растворяясь в слишком ярком и остром наслаждении. Прикосновение к щеке Женя ощутил как сквозь плотную ткань. Осторожная чуткая рука заставила повернуть голову, расстегивая и вытаскивая кляп. Женя судорожно сглотнул, но по подбородку все равно потекла нить слюны. Пересохшие губы пекло. Петя над чем-то удивленно хмыкнул и ласково потрепал Женю по волосам. −Ну ты даешь. – с мягкой насмешкой проговорил Голос Минска. Женя с усилием моргнул, возвращая миру четкость. Лежавший на раскрытой Петиной ладони шарик с хорошо заметными следами Жениных зубов пошел глубокими трещинами и явно не рассыпался прямо во рту только милостью Разиэля. Женя слабо усмехнулся и перевел глаза на окно. Ну хоть стекло было на месте. Пусть и покрытое густой сетью таких же трещин.