не успел

       Конни никогда и никуда не торопится — со стороны может показаться, что совсем наоборот, он парень гиперактивный и активный, но нет, совсем нет. Конни любит медленно расхаживать по коридору, долго расчёсывать гриву своему коню, самым последним выходить на построение, потому что просто не торопиться собираться.       Конни не торопиться говорить важные вещи, считая, что скажет как-нибудь потом, успеет ещё.       Он никогда так не ошибался.       Он не успел насмотреться на янтарные глаза, на широкую улыбку, на краснеющие щёки, не успел наслушаться заразительно смеха, громкого голоса, тихого плача в плечо. Не успел обнять ещё раз, не успел получить от неё шуточный удар, не успел в очередной раз поесть с ней посреди ночи украденную с кухни кашу.       Не успел сказать, что любит её.       Он хотел, настраивал себя на этот разговор, но не успел — в их жизни появился Николо. И Саша, кажется, полностью в нём погрязла. В нём, в приготовленной им еде, в его руках, постоянно пахнущих мясом, в его речах, которые, казалось, совсем её одурманивали. Саша сходила с ума каждый раз, как слышала его имя, а если слышала его голос, то казалось, что ещё чуть-чуть и она совсем упадёт в обморок.       Конни сильно себя винит за то, что ещё тогда не успел. Радуется за неё, искренне, всем своим разодранным сердцем радуется, но где-то в глубине души ненавидит Николо просто за его существование, за то, что Саша полюбила его. Его! Проклятого повара, чёрт возьми откуда появившегося.       Но в то же время Конни ему благодарен — Саша поистине расцвела, как первый ландыш ясным майским днём. В медовых глазах кроме пережитого на поле боя ужаса наконец-то появилась хоть искра чего-то позитивного. Искра настоящей Саши, какой она была до вступления в разведку.       Саша счастлива. И Конни счастлив за неё. Но не за них самих.       Подушка каждую ночь впитывает в себя бесконечное количество горьких слёз. Принимает в себя беззвучные крики, глухие удары, всхлипы. Конни рыдает ночами, но старается делать это максимально тихо, чтобы Жан с соседней койки этого не услышал. Он и без того выглядит дурачком на его фоне, а если вдруг Жан ещё и узнает, что Конни рыдает, как маленькая девочка, то позора ему не избежать. Как минимум, для самого себя.       Хотя, Конни и Жан даже чем-то похожи. Один умирает, видя свою Сашу, сидящую на кухне с Николо, а второй готовится убивать, видя, как Микаса в очередной раз носится за Эреном.       В одну из очередных ночей Конни не выдерживает и решается выговориться Жану, хоть и боится его реакции.       — Жан, — тихим, хриплым голосом, — Жан!       Для верности бьёт ногой по спинке его кровати и наконец-то слышит шевеления и недовольное мычание.       — Чего? — максимально сонным, уставшим голосом, — Быстрее, пока я тебя не прибил.       — Ты можешь меня выслушать? — Конни поднимается и садится, поджав под себя ноги и накрывая их одеялом, — Я тебя прошу.       — Ты плачешь? — Жан подрывается, в эту же секунду оказываясь на кровати Конни, — Это из-за Саши, да?       До кровавого рассвета за окном Конни рассказывает о том, как винит себя за то, что не успел признаться Саше в любви и как сильно ненавидит Николо за то, что он вообще появился. Жан, внимательно слушая, лишь понимающе смотрит то на него, то в пол, и сочувствующе хлопает его по плечу. Кое-как подбирает пару слов, что винить себя не стоит и вообще, вроде бы, у Саши и Николо ещё не настолько всё серьёзно, чтобы доходить до любви.       — Он просто готовить умеет, — усмехается, пытаясь разрядить атмосферу, — поэтому она и приклеилась к нему. Ты же её знаешь.       — Ты думаешь, мне стоит научиться готовить? — спрашивает Конни, потирая болящие из-за слёз глаза.       — Дурак, — Жан бьёт его в колено, — я думаю, тебе всё-таки стоит с ней поговорить.       — Когда? Жан, когда?! Она постоянно с ним.       — На днях, когда полетим в Марлию. — Конни одаривает его непонимающим взглядом из-под нахмуренных бровей, — Совсем уже забыл? Когда полетим домой, поговори с ней. Признайся, а то ты как хлюпик. Подари ей что-нибудь, не знаю, кольцо какое-нибудь.       — Где я найду кольцо? Я уже ничего не понимаю.       — Из говна и палок слепи, — скалится Жан и тихо смеётся, чтобы не разбудить никого в соседних комнатах — тихо смеяться он не умеет, — не знаю, придумай что-нибудь, ты у нас креативный.       — Как думаешь, что она ответит? — Конни опускает взгляд в пол и прикрывает глаза — бессонная ночь, проведённая в истерике, даёт о себе знать сильной головной болью.       — Почему-то мне кажется, что она ответит тем же. Знаешь, смотря на ваши отношения, я бы уже сказал, что она тебя любит. Но дружески или нет, ответит она сама. Как минимум, — Жан тянется к Конни и крепко обнимает за плечи, — друг, ты ей точно дорог. И это, как по мне, самое важное. Я такого не испытываю.       — Мы чем-то похожи, — усмехается Конни ему в плечо.       Жан опускает руку и поднимается с кровати, начиная хрустеть шеей, крутя головой в разные стороны.        — Да уж, я догадывался, конечно, что ты эмоции за смехом скрываешь, но чтобы настолько… Ты почаще выговаривайся, тебе же самому легче станет.       В день полёта в Марлию Конни был вне себя из-за беспокойства. Ночь до этого он сидел за столом, из воска, который только что собрал с горящей свечи, лепил подобие кольца. Старался, обжигал пальцы, матерился себе под нос, но всё же доделал. Криво, косо, но доделал, даже ногтем нарисовал кое-какие узоры.       Лучше он ничего не придумал — из проволоки получится некрасивое и холодное, ветка быстро сломается, железо ещё надо найти и переплавить, домой скакать за кольцом — сердце окончательно разорвётся из-за вида матери, поэтому воск стал его последней надеждой. Утром, перед отлётом, он показывает кольцо Жану, держа его в руках так аккуратно, как самое сокровенное, что у него есть.       — Как тебе?       Жан нервно усмехается и поднимает взгляд в потолок, стараясь подавить в себе порыв смеха.       — Конни, ну, как бы тебе сказать…       — Всё совсем плохо?       — Не то, чтобы плохо, — Жан накидывает на себя рубашку и, не застёгивая пуговиц, берёт кольцо в руки, — просто очень креативно. Даже слишком.       — Ты мне скажи честно, будь ты девушкой, тебе бы такое понравилось? — Конни смотрит на него с такой надеждой в глазах, что Жан на несколько секунд теряется и не знает, что ответить.       — Да… — нагло врёт прямо в глаза и ни капельки не краснеет, — главное, что сделано оно своими руками, да и симпатичное, в принципе. Ей определённо понравится.       Таких слов благодарности Жан не слышал с самого рождения. Кем он только не стал в эти минуты — и спасителем, и солнцем в пасмурном небе, и котлетой в столовой среди чёрствого хлеба, и самым лучшим, и самым замечательным. Прерывает эту серенаду Леви, который громко стучит в их дверь и приказывает поторопиться.       Во время полёта Конни делает вид, что не собирается разговаривать с Сашей после операции. Они втроём, как обычно, сидят в самом дальнем углу и смеются со всего, с чего только можно, даже не думая о том, куда они летят и чем им предстоит заниматься. Неожиданно, посреди очередной шутки Конни, Саша вдруг мрачнеет и опускает голову в пол.       — Знаете, у меня какое-то предчувствие нехорошее, — роняет она, поправляя патронташ на груди, — что-то произойдёт. Что-то точно произойдёт.       Никто не придаёт этому значения. До момента, пока не раздаётся выстрел.       Конни навсегда запомнил звук, с которым пуля впивается в тело, и звук, с которым потом это самое тело падает на железный пол. На протяжении нескольких лет он не выйдет у него из головы — он будет с ним просыпаться, существовать, засыпать.       Одна пуля убила двоих. Сашу, которая после выстрела отправилась в лучший мир, и Конни, для которого мир стал адом и местом не для жизни, а для выживания.       Конни навсегда запомнил картину, как его Саша, ещё живая Саша, падает на пол и что-то хрипло пытается произнести. Как человек, который стал его первой любовью, как самый яркий человек, которого он знал, который только что надеялся, что по прилёту домой съест огромный кусок мяса, с каждой минутой становится всё тише и тише, холоднее и холоднее.       Он не успел. Потому что снова не поторопился.       Конни не помнит ни того, как они прилетели домой, ни похорон, ни последующую неделю — всё было, как в тумане. Всё было чёрным, таким чёрным, что глаза слипались, руки не слушались, слёзы текли, как смола, а крик в горле стоял острым камнем, не дающим даже спокойно дышать.       Спустя время он вспоминает лишь один момент с похорон. В какой-то момент он схватил Сашу за руку (такую страшно холодную) и, крепко сжав, положил в него кольцо. То самое, из воска, которое за время, пока он носил его в кармане, сильно деформировалось.       Больше ему ничего не вспоминается.       После похорон Жан всё свободное время сидит рядом с ним на кровати и, молча соболезнуя, сжимает его руку, смотря лишь на то, как слёзы бесконечным тихим водопадом льются из глаз. Конни уже не кричит, не проклинает весь мир — он просто молча рыдает, даже не всхлипывая. В какой-то момент приходит Армин, совсем немного стоит рядом, пытаясь выдавить из себя какие-то слова поддержки, но Жан просит его уйти. Конни этого не запоминает. Приходят, казалось бы, все, кто живёт в корпусе, но Жан всех выпроваживает из комнаты (даже Микасу), ссылаясь на то, что Конни сейчас не нужна большая компания и ему нужно побыть самому с собой. Конни каждый день приходит к ней на могилу. Каждый день приносит цветы, разговаривает с ней, плачет на бетонное надгробие, рвёт на себе уже отросшие волосы. Винит себя, кричит, даже не боясь, что его кто-то услышит. Стучит кулаком по могиле, как будто надеется, что оттуда, снизу, кто-то постучит в ответ. Всей душой надеется, что сейчас она засмеётся у него за спиной, скажет, что всё это ему приснилось, крепко обнимет, но нет.       Он и на могиле не с первого раза выдавливает из себя заветные слова. Мнётся, давится слезами, сжимает в руках огромный букет белых лилий, таких, которые она обожала. Но в итоге, собравшись с мыслями и наконец проглотив противный ком слёз, разрывая связки, не своим голосом кричит, казалось бы, на всю планету:        — Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!       Жаль только, что могильная плита разговаривать не умеет. Была бы такая возможность, она сразу бы ответила ему тем же.