Только ты и я

С праздничным звоном вылетело стекло, и языки огня радостно выплеснулись наружу, вгрызаясь в навесные цветочные горшки. Мерзко запахло горящим пластиком, и Халед отшатнулся назад, прикрывая лицо краем куфии и неотрывно глядя, как съеживаются в пламени лиловые венчики каких-то неизвестных ему цветов. Субботнее утро было невозможно жарким, и пожары наполняли стоячий воздух дымным зноем, но Халед все стоял у пылающего дома, чувствуя, как потрескивает едва не тлеющая борода, а во всем теле бурлит почти животное упоение. Как они кричали… Эта, кудрявая, с простреленными ногами. В дурацкой пижаме с пчелами. Ползла к детской, оставляя за собой блестящий красный след, а он неторопливо шел за ней. Те, в детской, были слишком малы, чтоб что-то понять, но они видели, как она ползет к ним по ковру с утробным воем, и тоже кричали. Двое – прижавшись друг к другу, забившись в угол у разрисованного единорогами белого шкафа, а третий еще не умел ходить, и надрывно плакал в кроватке. Халед сплюнул наземь: горите теперь там, среди ваших ковров… белых шкафов… пижам… Это из-за них у Халеда ничего этого никогда не было. Все из-за них… Отец так говорил… Растущая у самого дома пальма с полыхающей верхушкой застонала и начала крениться к земле. Убийца отскочил назад, будто очнувшись: в голове бродил тяжелый сытый угар… Он развернулся, готовый идти в следующий дом, и вдруг встретился взглядом со стоящей позади него женщиной. Старуха в зеленых шароварах и грязной белой блузке просто стояла посреди разгромленной улицы, только тени клубов дыма скользили по лицу, да колыхались от горячего ветра седые волосы. Она случайно уцелела – Халед сразу это понял. Огонь выкурил ее из укрытия, и она замерла, ошеломленная, растерянная, знающая, что бежать некуда. Усмехнувшись, убийца не спеша двинулся к старухе… Он так и не успел понять, в какой момент в смуглых морщинистых руках возник автомат. Сухая очередь ровным швом прострочила Халеду грудь. Последним, что он увидел, тяжело грянувшись оземь и с бульканьем вдыхая хлынувшую горлом кровь, была удаляющаяся спина в грязной белой блузке. *** Майя думала, что знает, что такое страх. Пусть она и не служила в армии из-за врожденного порока сердца, но годы работы в больнице закалят кого угодно. Однако в то утро Майя поняла – ничего, ничего она не знает о страхе, об адском, выжигающем ужасе. Еще вчера живущая по соседству Лея, такая же мать-одиночка, как сама Майя, приходила к ней на ужин – ее дети гостили у отца, и ей скучно было коротать вечер в одиночестве. Они засиделись допоздна за разговорами, Майя даже посуду не помыла – рухнула спать, едва почистив зубы. А сегодня утром, проснувшись от ракетного обстрела, она увидела сквозь стеклянные двери террасы, как полыхает дом Леи, а гортанные голоса, несущиеся с улицы, перемежаются отчаянным криком. Это было безумно глупо… Нельзя было высовываться, нельзя… Но непослушные ноги сами вынесли Майю на террасу, и она увидела, как Лею закалывают… Улыбчивую, полноватую, ярко одевающуюся, никогда не унывающую… Просто так, ножом… у нее на кухне такой есть, она на прошлый праздник купила с хорошей скидкой… Превозмогая тошноту, на ватных ногах отступая в дом, Майя вдруг заметила на столе вчерашние тарелочки от домашнего торта. Мазки шоколадного крема, крохотные ложечки, подарок покойной свекрови… Полторта в холодильнике… Полторта есть – а Леи, готовившей его вчера, уже нет… Эта дурацкая мысль вдруг отрезвила Майю не хуже подзатыльника. Она опрометью ринулась в первую детскую – но та была пуста. - Шани!!! – завизжала Майя, распахивая вторую дверь и едва не падая, - Мия!! Обе дочери съежились под одеялом. Четырехлетняя Шани блестела растерянными карими глазами, двенадцатилетняя Мия одними губами спросила: - Мама, что там? - Там враги, - прошелестела Майя, - надо в убежище… - Мам, там замок сломан. Майя ощутила, как кровь ледяными иглами заколотилась в голове: - Значит… значит надо что-то придумать… Что-то придумать… Сейчас… Одевайтесь!! – вдруг рявкнула она. …Это было безумие, но в тот момент, когда в гостиной разлетелось окно, и на любимый ковер упала бутылка с зажигательной смесью, та окончательно поняла – мир рухнул. Рухнул окончательно. Подхватив под руки рыдающих дочерей, Майя рванулась из горящего дома на улицу, ревущую выстрелами и разноязыким матом. Несколько тел лежали прямо на проезжей части, на углу у магазина догорал мотоцикл с газовскими белыми номерами, еще два дома на улице полыхали, живые изгороди рассыпали вихри искр. Она не думала, куда бежать – нужно было лишь бежать, и она бежала, волоча Шани на руках, как вдруг… Он стоял посреди улицы – маленький, не больше пяти лет, одетый в пижаму, растерянный, даже не плачущий, лишь озирающийся огромными смятенными глазенками. Майя снова ни о чем не успела подумать. Она просто бросилась к малышу и подхватила свободной рукой, уже видя, как к ней широко шагает кто-то… без лица, только с зеленой повязкой вокруг слепой черной головы… Он поднимал руки, и что-то блестело на солнце, и Майя знала – не успеть… И тут кто-то толкнул ее в сторону и повалил наземь, сжимая худыми жилистыми руками, а по ушам полоснул звук автоматной очереди. Те же руки подняли Майю с земли, и она увидела долговязого парня лет восемнадцати в окровавленной футболке. Спиной к ним над трупом террориста стояла старуха в зеленых шароварах. Обернулась – в руках дымился старый автомат. - Ого… - Майя поежилась под оценивающим взглядом старухи, - отчаянная ты. Эти нелепые слова прозвучали так обыденно, что Майя бессмысленно моргнула, а парень осторожно взял у нее из рук мальчика. - Бегом, - сухо скомандовала старуха, и Майя побежала, не видя, только чувствуя, как старуха бежит за нею, держа за руку Мию. Мию, которая никогда не подавала руки незнакомцам. …Майя не знала, чье это убежище. Сухое, пыльное, заставленное неудобными стульями. В углу торчал допотопный вентилятор. Не меньше восьми детей сидели там и сям, и Майя видела – все это соседские ребятишки из разных семей. Одни плакали, другие молчали, закаменев в своем потрясении, только всхлипывали порой, обводя убежище беспомощным взглядом. Смутно знакомая женщина в религиозном головном уборе поила Шани колой, мелко дрожащая Мия нервно грызла крекеры. Парень, поваливший ее на улице, сидел рядом, обнимая малыша. Поймав взгляд Литаль, он улыбнулся мягкой, странно не юношеской улыбкой: - Моти, - спокойно, будто в гостях, представился он, - а это… Эль, - добавил он, приглаживая волосы ребенку. Малыш же посмотрел на Литаль задумчиво и вдруг очень мягко, не по-детски серьезно сказал: - Ты хорошая. Не бойся. И Майя невольно улыбнулась в ответ. Мия же оторвалась от крекера: - А вас как зовут? – несмело спросила она старуху, сидящую у двери с автоматом между колен. Старуха секунду помолчала. - Зови бабуля, - сухо, но без резкости предложила она, и Майе снова стало не по себе. Медленно текли минуты, вязкие, словно финиковый мед. С улицы неслись звуки выстрелов, заставляя женщину вздрагивать. Соседка беззвучно шептала молитву: Майя узнала ее, это была золовка живущей напротив Бэки, приехавшая с семьей на выходные. А потом что-то произошло. Заревели моторы, приближаясь, и Бабуля поднялась с пола: - Идут, - коротко сказала она и хищно улыбнулась. Обернулась к Моти: - Мне пора. Береги тут всех. - Куда вы? – всполошилась Майя, и соседка тоже прервала молитву, залопотала что-то, по-наседочьи прикрывая руками детей, своих и чужих. Но старуха бестрепетно распахнула дверь, выходя наружу. Литаль не поняла, откуда во второй руке Бабули оказался второй автомат. - Запритесь, - рявкнула она, вскидывая стволы и идя к двери дома. Рев моторов стал оглушительным и вдруг стих, сменившись ревом десяток глоток и автоматных очередей – это на улицу въехала вереница машин, полных вооруженных людей в зеленых повязках. В салонах машин виднелись окровавленные лица избитых людей. А кавалькада убийц остановилась, недоуменно глядя на стоящую посреди улицы одинокую старуху с двумя допотопными автоматами в руках. А та усмехнулась, вскинула стволы и открыла огонь… …Они не успели закрыть дверь в убежище. Не успели, хотя шестеро разом шагнули к двери. Они не успели и понять, как маленький Эль вырвался из рук Моти и ринулся наружу. - Стой!! – заревел Моти, - стой, только не сейчас, не опять, нет!!! А ребенок несся на улицу, заливаясь слезами и крича: - Не стреляй!! Не убивай никого, они же хорошие!!! Они же не понимают, не стреляй!!! - Стой, отец, умоляю!!! – Моти мчался следом, оскальзываясь в кровавых ручьях. А Эль выскочил наружу, бросился через улицу и охватил ноги старухи руками: - Не стреляааааай! – вопил он… Автоматы захлебнулись, и Моти уже был в нескольких шагах, когда раздалась длинная очередь, и Эль, прошитый насквозь, рухнул на руки подоспевшего парня. …Майя не видела этой сцены. Она лишь слышала крики, плач, стрельбу. Лежа на полу и обнимая дочерей, она молилась, давясь слезами. Она не видела, как посреди улицы пылающего поселка седоволосая Дьявол в зеленых шароварах поливает убийц огнем из двух стволов, а у его ног Смерть размазывает по лицу слезы и сажу, держа в объятиях бездыханное тело Господа. *** Спустилась ночь. Поселок дотлевал последними пожарищами. Все еще слышны были выстрелы и рев армейских джипов, горизонт был затянут стелющимися клубами горького дыма. Дьявол и Смерть сидели на колючей траве изглоданного летним солнцем косогора. Все еще неподвижный Господь лежал меж них на расстеленной армейской куртке, на нежном детском лице, припухшем от слез, подрагивали отдаленные всполохи огня. Смерть устало отерла лоб, оставляя на коже мазки сажи. Дьявол молча сидела с дымящейся сигаретой в пальцах. - Зачем он каждый раз это делает? – тихо спросила Смерть, словно боясь нарушить хрупкое спокойствие, - зачем защищает каждую мразь? Сколько раз уже мы вот так ждали его воскрешения. Когда же он наконец повзрослеет? - Он не повзрослеет, - Дьявол сбила с сигареты столбик пепла, - и это правильно. - Правильно? – губы Смерти искривились, словно усилием сдерживая рвущееся наружу негодование, а Дьявол обернулась, глядя юноше прямо в глаза: - Этот мир создан ребенком, Моти. Только поэтому он таков. Только дитя могло так ярко его раскрасить и населить таким разнообразием существ. Лишь дитя могло больше думать о красоте и радости, чем о пользе. Только дитя могло тысячелетиями рисовать радугу и северное сияние, расписывать птиц, вылеплять кораллы, не уставая и не повторяясь. И только дитя могло поселить в каждом своем творении неизбывную жажду любви и неистребимую надежду. Лишь дети бестрепетно верят в добро. Даже бессмертные и всемогущие. Иногда слишком верят, увы... - Что ж он не держит свои творения в узде? – Смерть была бледна, на лбу блестел пот. - Да потому что он творец, - устало пояснила Дьявол, - он может только создавать, в этом его суть. А для разрушения хватит и двоих взрослых. Нас с тобой. - Нас не хватит! – Смерть вскочила на ноги и, прихрамывая, зашагала взад-вперед, - ты обличаешь и наказываешь пороки век за веком, а их лишь становится больше. Я не успеваю отсекать гнилые ветки, избавлять от страданий, защищать от непоправимых преступлений. Чем яростнее мы сражаемся, тем гуще колосится зло! Мы не справляемся! - Тише, милый, тише, - Дьявол отбросила давно потухшую сигарету и мягко удержала Смерть за руку, - сядь. Да, мы не справляемся. И я не знаю, наша это вина или наш творец не до конца продумал игру в жизнь. Но… Дьявол запнулась. Вздохнула, отодвигая ногой автомат. - Ты видел их сегодня, Моти. Ты видишь их каждый день с начала времен. Хрупкие, нелепые, бестолковые. Смертные. Они вовсе не понимают этой игры, не знают правил, не учат уроков, не слышат подсказок. И они все равно справляются. Каждый по-своему. И те, которых мы сумели сегодня выхватить из огня – они тоже справятся. Отплачут, отвоюют, оттерзаются- и будут жить дальше, даже не зная, как нам страшно за них. А сейчас хватит себя жалеть. У нас скоро будет много работы. Смерть подняла глаза, красные то ли от дыма, то ли от слез, а Дьявол кивнула во тьму. В ночном мраке едва различимо светлел край разделительной стены, из-за которой меньше суток назад в Израиль хлынул ад. - А как же Творец? – тихо спросила Смерть, - он снова начнет умолять тебя не стрелять. Я не вынесу его слез. Но Дьявол усмехнулась, и в морщинах залегли тени: - Богу там не место, - жестко отрезала она, - туда пойдем только мы. …Первые краски рассвета позолотили траву на косогоре. Творец очнулся, озираясь: несколько ангелов, что берегли его сон, вскочили с земли, радостно виляя хвостами и подставляя лобастые головы под детские ладони. Над горизонтом все еще стоял дым, и потому Творец не увидел, как Дьявол и Смерть рука об руку шагают к сектору Газа.