Путь героя

      Сколько ему лет, под пятьсот? Ияр не спрашивал. На его памяти Ниалл, сын Энки, был всегда.       Сперва только песни о нём носились по земле, подхваченные ветрами: восхваляли красоту и ум, шутя поддевали излишнюю строгость, так сильно идущую вразрез с притворной открытостью и дружелюбием царственного отца. После, когда проклятая война выжгла на этой земле новые границы, когда мир заполнило лязгом доспехов, стонами умирающих и магическими взрывами, сотрясающими тканевые стены полевого лазарета — Ниалл выступил из легенд, обретя плоть и кровь.       — Спасибо, — говорит новоиспеченный генерал, на пробу двигая перевязанной рукой. Ияр замирает, не решаясь пошевелиться.       — Что?       Ниалл смотрит на него безмятежными зелеными глазами и объясняет:       — Ты помогаешь. Спасибо.       Ияр неловко отворачивается, ссутулив плечи — ну что ему ответить? Это мой долг — ложь; в ином случае повелитель Шамаш выдумает для меня наказание — правда, совсем его не красящая.       — Пожалуйста, — только и говорит, принимаясь тщательно отмывать руки.       Песни тогда зазвучали иначе: вместо пусть приукрашенной, но правды, они понесли по миру ядовитую, гадостную ложь. Она сочилась из каждого слова, из каждой преувеличенно-торжественной, прочно застревающей на подкорке мелодии.       Таких Ияр не помнил. Выселял из головы намеренно, если цеплялись. Никакие велеречивые стихи не перебьют запахов боя, боли и страха; никакая музыка не заставит замедлиться неотвратимо наступающую на каждого воина смерть.       Да и Ниалл бы не стал их терпеть в стенах своей драгоценной академии. В конце концов, он, в отличие от Ияра, жизнью едва не расплатился за эти сказки.       Руки сами потянулись к лире — верный инструмент не раз вытягивал душу из пучины безрадостных размышлений. Стоило только коснуться упругого деревянного корпуса, как тягости испарялись сами собой. Ияр задумчиво перебрал струны, нарочно выбирая самый легкий, воздушный мотив — такой, какого и не уловить, если не напрячь слух как следует; какой запросто спутать с переливами магии в воздухе или с движением тайной ночной жизни за окнами.       Но в этот раз и такая осторожность ему не помогла — зашуршали простыни на больничной койке, послышалась тихая ругань, так некстати выпадающая из образа строгого ректора.       — Удачно я отогнал от тебя Никкаль, — заметил Ияр, немедля поднявшись, чтобы переставить горящую свечу на столик рядом с кроватью. — Какие еще плохие примеры ты подаёшь студентам?       — Кто бы говорил, — буркнул Ниалл, мигом успокоившись и отставив всякую борьбу с гостеприимным окружением. Даже за сброшенным одеялом сам потянулся, только и согнуться не смог — удивленно охнул от накатившей боли и сполз обратно в подушки, сдавленно договаривая: — При студентах… я держу себя в руках.       — Не суетись, — осадил его Ияр, сам укрыл, задержав ненадолго ладонь на груди, чтобы колдовством унять боль. — И даже не думай меня судить. При студентах и я не позволяю себе лишнего. А вот при друзьях могу расслабиться. Как самочувствие, господин ректор?       — Глубоко дышать сложно, в груди болит. И голова кружится, — не стал лукавить Ниалл. Несмотря на свой болезненный героизм, Ияру-лекарю он о своем состоянии все-таки старался отчитываться честно: понимал, что чем раньше начнется лечение, тем быстрее пройдет болезнь.       — Помнишь что-нибудь?       — Кони, — подумав, ответил Ниалл. — Я как раз… пытался успокоить одного малыша.       — А малыш вместо этого успокоил тебя, — хмыкнул Ияр. — Копытом в грудь. Если бы ты не успел выставить воздушную защиту — отделался бы не обмороком, а вывернутыми ребрами.       Ниалл так и дернулся, попытался подскочить с кровати, но Ияр остановил его, бережно, но крепко удержав за плечо.       — Скажи мне, что с ним все в порядке, — потребовал Ниалл, схватив его за запястье. — Скажи, что его не успели ранить. Я приказывал обращаться с ним терпеливо.       — Уймись, — строго сказал Ияр. — Часть студентов собиралась тебя послушаться, часть возжаждали крови, все передрались, а конь твой ненаглядный сбежал под шумок. Сам найдешь.       — Хорошо, — выдохнул Ниалл, выпуская его руку. — Среди студентов пострадавших нет?       — Я со всеми справился, ничего серьезного, — ответил Ияр; он, в свою очередь, знал — пока Ниалл не удостоверится, что без него не рухнул мир — не уляжется. — А вот тебе придется отдохнуть. Под моим неусыпным наблюдением.       Успокоенный Ниалл смиренно опустил взгляд и коснулся ключиц четырьмя пальцами:       — Как пожелает мой врач.       — Сейчас твой врач желает узнать, какой лахаму гнал тебя к этому душегубу в обличье коня. Отослал бы его обратно в Ур, раз не справляешься.       — Я справляюсь, — проворчал Ниалл. — Он просто… наверняка рос в жестоких условиях. Такие кони проходят через долгую дрессировку — и неправильный метод может легко их сломать, как любое живое существо.       — А ты, значит, починить взялся?       — Ему нужно немного доброты, вот и все. Я найду подход.       — Как бы он тебя раньше не прикончил, — покачал головой Ияр. — Что за привычка у тебя — привечать всех подряд сирых и убогих.       Губы Ниалла дрогнули в улыбке, еще слабой на его бледном лице.       — Не тебе жаловаться, — мягко ответил он, и на это у Ияра уже возражений не нашлось.       Он протянул руку — уже совсем не как врач и даже не совсем как друг — коснулся пальцами светлых волос Ниалла, прибирая их с лица.       — Я и не жалуюсь, — сказал, пропустив сквозь пальцы мягкие пряди. — Я беспокоюсь о том, что следующее копыто может прилететь тебе в лоб.       — Ияр, — ответил Ниалл, прикрыв глаза в ответ на ласку. — Я живу не первую сотню лет. Я знаю, что делаю.       Ияр промолчал, протянул прикосновение к его щеке, пригладил прошедший по глазу шрам.       — Верю, — наконец сказал он и отстранился, возвращая ему покой. Отведя глаза, снова взялся за лиру. — Сыграть тебе, о древнейший?       — Сыграй, о бард, — милостиво поддержал его шутливый тон Ниалл. — Только негромко.       Ияр призадумался, пригладил тугие струны пальцем. Захотелось чего-то… особенного. Чего-то специально для Ниалла, упрямого добросердечного героя.       Когда они только встретились, Ниалл казался Ияру недостижимым идеалом: сильный и опытный маг, спустившийся со своих высот на безумную войну не ради такой же безумной славы, но ради того, что считал правильным. Тогда он даже не старался угнаться за ним; понимал — для такого великодушия человеческой жизни будет слишком мало.       А позже, когда Ияра самого перемолол и выплюнул Хаос, наделив такими дарами, о которых прежде и не смелось мечтать; когда Кингу, едва подняв на ноги, сбросил его непосредственно Ниаллу на совесть — тогда Ияр разглядел в нем: не только могущество, не только власть, но и стойкий внутренний свет.       Он сиял, как целый десяток звезд, он нес с собой свежесть утреннего бриза и тот ветер, который зовется ветром перемен. Ниалл был первым и единственным из магов, кто захотел — и смог — вдохнуть в Ияра надежду. Тем, кто указал ему верный путь.       — Ты — бард Энлиля? — спрашивает ректор Дома Льва, с любопытством ощупывая Ияра взглядом.       — Бывший бард, — отвечает тот, вновь не зная, как себя с ним держать.       Уголок губ Ниалла трогает шальная улыбка:       — Я наслышан.       Ияр чувствует прилив невероятной смелости и усмехается ему в ответ.       — Со мной будут проблемы.       — Оставь их мне. Научить музыке сможешь?       — Смотря кого, — вмиг теряется Ияр. Ниалл отступает на шаг назад и величественно приподнимает руку, невольно подражая отцу:       — Нынешний Дом Льва — это академия. Место, в котором молодые маги пройдут обучение, обуздают дремлющую в них силу. Но я против того, чтобы они знали только меч и магию. Я хочу, чтобы они понимали, к чему то и то может их привести.       Глаза Ниалла темнеют от воспоминаний, а Ияр в первый раз обращает внимание на белый росчерк, пересекающий его лицо.       Он долго смотрит на него, прежде, чем кивнуть.       Вот о чем хотелось сыграть: о надежде. О ветрах, прогоняющих грозовые облака, о солнечных лучах, рассеивающих мрачную темноту ночи, о герое, что бросается в бой, не щадя себя, чтобы вывести к счастью других.       Мелодия слетела со струн, как птица, подхваченная нежным воздушным потоком.       Ияр закрыл глаза — и тихо, вполголоса запел.