Горький шоколад

Маленькая комната озарена кроваво-алым сиянием - молодой мафиози постарался. Белая постель усыпана алыми лепестками. Несколько из них упали на пол вслед за краем одеяла. В стороне лежит тонкая красная верёвка. На тумбочке и полу стоят свечи. Их пламя ярко сияет, колышется, словно вот-вот потухнет, но этого не произойдёт. Ближайшие часов пять точно. Впрочем, воск уже начал плавиться и стекать вниз на тарелку, где находится свечка. Высокий юноша убирает свой чёрный плащ в шкаф. Он поправляет ворот рубахи и жабо, смотрится в зеркало. Его кожа бледна, он сам выглядит слегка болезненно. Он действительно болен, но сейчас его недуг отступает. Знакомство, случившееся несколько месяцев назад, полностью изменило его жизнь. Раньше юноше было незачем нести бремя своего существования, а теперь он отчаянно цеплялся за него, не желая отпустить. Сегодня его можно назвать самым счастливым человеком. Он обязательно станет ещё счастливее. Осталось подождать. Совсем немного. Буквально пара мгновений разделяла его и неимоверное счастье. Раздался щелчок. Дверь скрипнула и послышался тихий, вымученный голос. – Рюноске, я вернулся. Нас отпустили раньше на полчаса. – Светловолосый юноша улыбнулся и принялся снимать обувь. Акутагава неспешно вышел к нему. – Рад слышать. – Мафиози коснулся пылающих от мороза щёк Ацуши, стараясь их согреть. Накаджима попытался отмахнуться, сказать, что это лишнее, что нет нужды его греть и он совсем не замёрз. Акутагава никогда не вёлся на эти уговоры. Он знал, как парень любит его прикосновения. И не важно какие они - грубые, до синяков, или нежные, до ужасного осторожные. Рюноске наркотик. Встретившись с ним однажды Накаджима уже не сможет уйти. Нет разницы, что это принесёт. Пусть боль. Пусть заботу. Пусть самую чистую, искреннюю и нежную любовь. Любовь, не оскверненную болью и страхом. Хотя, возможно ли не осквернить её, если Акутагава - мафиози. Юноша каждый день ходит на грани миров. Он петляет между жизнью и смертью. Водит Деву с косой за нос, скрывается от своего ангела. Акутагава не даёт ни одной и минуты на передышку. Он всегда наготове. Всегда нервничает, говорит колкости. Жаждет нежности. Как и все в мире. – У меня есть сюрприз. – Шепчет Рюноске. Изящные, совсем не походящие для альфы руки закрывают глаза-фиалки. Ацуши вздрагивает. Послушно следует за ним. Потом чувствует ткань на глазах. Акутагава завязал их. Тонкие пальцы расстëгивают пуговицы белой рубахи. Развязывают галстук, снимают подтяжки с уставших плеч. Скользят по бёдрам. Вот Накаджима уже чувствует, как его заставляют принять горизонатальное положение на кровати. Мягко. Приятно. Осторожно. Трепетно. Так умеет только Рюноске. Только Акутагава имеет на это право. Ацуши больше никому такого не позволит. Он - избранный судьбой. От него пахнет кровью. Для других. Для Ацуши он пропитан горьким шоколадом. Сладостью на любителя. Личной сладостью Ацуши. Конечности опутывают верёвки. Накаджима не против. Связанным он становится по-настоящему свободным. Он свободен с Акутагавой. Один он не сможет чувствовать это. Рюноске развязывает глаза. Яркие фиалки выделяются в красном свечении. Они - драгоценности. Они то, ради чего готов стараться мафиози. Грустные фиалки. Фиалки, ради которых ещё хочется жить. И он будет жить. Будет жить ради фиалок, преданно смотрящих на него сейчас. Влюблённых, доверчивых и таких родных... – Ты не против? – Спрашивает мафиози на одном дыхании. – Нисколько. Я люблю тебя. – Прекрати. Не говори так, будто я достоин любви. – Горестно отвечает Акутагава. – Прекрати отрицать. Все люди достойны. – Ацуши смотрит на него. Он знает. Знает, что Рюноске станет отрицать, что он не примет этого, что не может подтвердить свои чувства словами. Но сегодня нет. Сегодня он не спорит. Он гладит румяные щеки. Целует ключицы, шею, губы... Запускает руки в снежные волосы, перебирает каждую прядку. Взгляд падает на одну-единственную чёрную. Она - изюминка. У Рюноске несколько прядей на концах белые. Они будто связывают их. В светлых волосах Ацуши тёмная прядка - тень, которая есть в каждом, даже самом хорошем человеке. У Рюноске наоборот. Белые пряди - свет, сокрытый в душе. Руки скользнули ниже. Погладили ягодицы. Акутагава принялся целовать внутреннюю часть бедра. Иногда покусывал, оставляя отметины своих зубов. Не до крови. Для вида. Рюноске развел ему ноги. Связаны только руки. Только для иллюзии связывания. Язык оставил влажный след на анусе, смачивая его слюной. Пальцы скользнули внутрь. Колечко мышц сжалось от неожиданности. Ацуши в такие моменты всегда дрожал. Не от страха или боли. Нет. Он старался брать от них всё. Каждый раз мог стать последним. Любой миг мог стать последним. Сладкие минуты растяжки - самые любимые у обоих. Накаджима чувствует абсолютно все самые незаметные движения. Дрожит и просит ещё. Акутагава слушает. Голос омеги сводит с ума. Заставляет повторять с удвоенной силой. Пальцы ловко гладят промежность, готовят податливые стенки ануса. Ацуши резко выгибается. Рюноске нашёл её. Нет, не так. Он не искал. Он знал, куда надавить, но не собирался прикасаться до тех пор, пока Накаджима не начнёт молить об этом. Ацуши всхлипывает. Приятно до изнеможения. Ноги сводит от наслаждения. Глаза закатываются. И всë-таки мало. Ещё. Больше. Нужно ещё больше. Акутагава шепчет что-то про феромоны, про свою отвратительную сущность, про то, что им нельзя, про ванильный запах Ацуши, превращающий альфу в сумасшедшего. Поглаживания и растяжка сменяются ритмичными движениями. Чувствительность Ацуши, будто издеваясь, заставляет его стонать, срывая горло. Да, неправильно. Да, постыдно. Да, нужно скрыть. Чтобы никто не видел и не слышал такого его. Акутагава не останавливается на толчках. Он начинает гладить усеянную багровыми цветами-пятнами грудь. Гладит розовые бусины. Накаджима на пределе, но ему нельзя. Его мафиози не разрешал. Это правило Ацуши придумал сам. Держаться до последнего. До того, как Акутагава не скажет спасительное: «Можно.» И оно звучит. Белая жидкость течёт с впалого живота на постель. Несколько толчков выбивают парочку стонов, но они уже не такие сладко-дразнящие. – Я люблю тебя. Я такой идиот. – Шепчет Рюноске. Из серых, обычно суровых глаз капают слезы... – Ты не идиот. – Ацуши плачет и прижимает к себе жабо, надеясь почувствовать запах горького шоколада. Попусту. Его уже нет. Запах выветрился и больше никогда не вернётся. Как и хозяин этой вещи. Он умер. Сегодня пошли сороковые сутки. Погиб на задании. Похорон не было. У мафиози не могло быть похорон. Его просто кремировали, а прах закопали. Где Накаджима не знает. Ему об этом сказал один из членов исполкома. Акутагава словно чувствовал. Перед миссией он встретился с Ацуши. Не сказал ни слова. Просто отдал излюбленный аксессуар ему и улыбнулся. Сказал, что жабо не даст ему забыть. А вот забыть о чем - не сказал. Но это и не нужно было. Теперь ведь Накаджима знал. Ацуши вздрогнул. Знакомый запах вновь ударил в лёгкие. Нет. Рюноске не воскрес. И жабо тоже больше не пахло им. Горьким шоколадом пах сам парень. Это точно была не метка, которую Рюноске поставил тем вечером. Это был запах кого-то маленького и живого. Кого-то, кто был под сердцем.