Апрель

Такая хорошо знакомая улица — почти не освещенная, как и старые дома вокруг; контингент тоже из прошлого столетия большей частью, не многолюдно; но он и без света найдет дорогу к нужному дому, такому же не новому, невысокому, но все еще крепкому, пусть и совсем неприметному. Очень не такому, по сравнению с тем, в котором он живет теперь. Хотя между ними не больше пяти минут пути на машине. Но сегодня он идет пешком. Так привычнее. Словно вернулся на три года назад, и ничего не поменялось. Хотя вокруг уже другие вывески, и, что называется, «деревья стали большими». Три года — не так уж и много, но у него жизнь буквально с ног на голову перевернулась. И если поначалу была эйфория, то теперь, как следствие, все более частые головные боли и тошнота. И помочь сможет только этот невысокий дом, потертый подъезд и пустая одинокая квартирка, от которой он ни за что не откажется. По-крайней мере, пока. И сегодня именно такой вечер — он проведет его здесь один. Он вспомнит и погрустит, порадуется и посмеется, поплачет и отпустит. И завтра снова вернется в другую квартиру, огромную и красивую, где он тоже счастлив, но по-другому. Счастье, оно ведь разное бывает. И хочется этого разнообразия. Иногда. Саша привычно открывает чуть заедающий замок и заходит в темную прихожую. Скидывает кроссовки, вешает косуху и сразу направляется в комнату, включает свет. И едва не вскрикивает. Точнее, у него получается не совсем крик, а скорее прерванный вдох и всхлип. Потому что он точно не был готов увидеть в своей прошлой съемной квартире ближе к полуночи Ярослава Баярунаса, сидящего на полу с бутылкой вина перед ноутбуком, с опухшими красными глазами и дрожащими губами. И поскольку Саша резко включил свет, то Ярик тоже издал какой-то непонятный звук, вытаращил глаза, а потом быстро закрылся руками, зажмуриваясь. — Выключи, изверг. Пожалуйста, Саш. И вот это трогательное и жалостливое «пожалуйста, Саш» подействовало до похолодевших ладоней и спины. Что он тут вообще делает? Да еще и в таком виде? Пришел напиться и пореветь — это очевидно. Но в чем причина? Ярик не из тех, кто тратит время теперь на такие глупости. Он взрослый, серьезный и очень занятой человек. Он вообще в Питере должен быть, наверное, а не здесь. Что-то тут явно не так. — Ярик, ты что тут делаешь? Точнее, что случилось, блин? — А ты что тут делаешь, Казьмин? Саша, конечно, сразу свет выключил и заметил, что в углу горел ночник, который когда-то он сам и купил, а потом присылал фотки Ярику — «потому что, ну, красивый такой, магический, фиолетовый»; так же и от ноутбука исходил неяркий свет. Но легче не стало — потому что в этом освещении Ярик выглядел еще хуже: осунувшийся, похудевший, с растрепанными редкими волосами, с огромными синяками под глазами и почти впалыми щеками. И подбородок заострился, словно ему снова чуть больше двадцати. Однако они же виделись совсем недавно, и Ярик был в норме. Вроде бы. — Это, вообще-то, все еще моя съемная квартира, я за нее плачу. — Но ты же здесь не живешь. Я офигел, когда старый комп и монитор увидел. — Не переводи тему, Баярунас. Ярик чуть приподнял голову и смог наконец-то прямо посмотреть на друга, хоть и с трудом, и будто не замечая, как вновь из глаз потекли слезы. Саша мысленно выругался, опустил рюкзак на пол и шагнул к дивану, возле которого и устроил на полу себе «уют» Ярослав: скинул плед, одеяло, подушки — неплохое «гнездо». А рядом с бутылкой стояла еще и кружка, из стареньких, давно забытых в недрах этой кухни — еще с «Привидения». И ведь Ярик и тогда любил из нее пить. Хотя потом появился «Иуда», «Иисус» и другие. Кружки множились, и Баярунас успел выпить чаю из них всех, кажется, в этой самой квартире. И с таким количеством сладкого, что и вспомнить страшно теперь. — Ладно, понял, сейчас свалю, Казьмин. Не смотри только так на меня. Ладно? И Ярослав хотел было уже встать, но зацепил ногой кружку, и та упала с грохотом и откатилась прямо к Сашиным ногам. Но на удивление Саши ничего не разлилось, хотя бутылка была уже начата. Ясно, понятно, Баярунас уже выпил немного. Хреново. Очень. Саша молча поднял ее, сразу почувствовал терпкий запах — а чего он, собственно, сомневался еще, что ли? — и поставил рядом с Яриком. Тот только растерянно захлопал ресницами, едва сдерживаясь от новых рыданий. И сжал руки в кулаки. — Я тебя не прогоняю. Я сам уйду сейчас, если хочешь. Ты явно никого не ждал. — Тебя — точно не ждал, Саш. Прости меня. — За что? Я же сам сделал тебе когда-то ключ. И часто ты приходишь сюда? — Первый раз за последние пару лет. А, нет, ночевал как-то после какого-то мероприятия. На поезд билеты неправильные купил. И все. А ты? И тут вдруг голос и взгляд Ярика кардинально изменились: они настойчиво требовали ответа. И Саша вновь не смог противостоять им, чувствуя, как мгновенно начинает сильнее сжиматься сердце, а к горлу подкатывает ком. Вот же чертов Ярослав. И ведь сидит сейчас на полу, весь жалкий и зареванный, застигнутый врасплох, а смотрит так пронзительно, что нельзя ему отказать ни в чем. По-крайней мере, Саша никогда не мог. Точно не сможет и сегодня. — А я тоже пришел приятно провести вечер. В одиночестве. И у меня тоже с собой вино. Белое, правда. — Ты? Саш, теперь я тоже должен спросить. Что случилось? — Только после тебя. И Саша открывает рюкзак, достает ту самую бутылку вина, а также пару упаковок то ли чипсов, то ли печенья. Ярик смущенно и молча протягивает ему штопор. Ситуация приобретает совсем иной характер, но кто Саша такой, чтобы отказывать себе? В конце концов, его квартира и его законный вечер в одиночестве с вином и воспоминаниями. И кто ему помешает? Внезапно нарисовавшийся тут хмельной Баярунас со своими личными проблемами? Да никогда. — Саш, так мне уйти все-таки? — выдает почти шепотом Ярик, наблюдая, как друг начинает и вправду открывать вино. — Ага. На кухню. Принеси, пожалуйста, и мне кружку. А то из горла обольюсь, неудобно. Еще на одеяло попадет. И Ярик уходит, и приносит ему кружку с Иудой. Ну, конечно же. Саша молча наливает себе почти до краев и садится на одеяло, так же спиной к дивану, поднимает кружку над головой и кивает, приглашая Ярика вернуться на место, теперь, правда, уже рядом с ним. И тот покорно садится. — Рассказывай, Баярунас. А я пока буду пить. Медленно, смакуя. Таблеток я прихватил, не переживай. — Я и не переживаю, Саш. Саш, странно так все это. Я был здесь, один, мне очень надо сегодня было, потому что… ну, просто надо было. А теперь ты тут. Офигеть. Мне, может, все-таки уйти? — Ярик. Честно? Уже надоел. Сам выбирай. Я тебя никуда не прогоняю. Хочешь уходить — уходи. Я тебя держать не стану. Но я, черт возьми, твой друг. И я застал тебя в таком хреновом состоянии. Я, блин, волнуюсь и хочу знать, что у тебя стряслось. И помочь сразу, если могу, конечно. — Ты мой друг, Саш? После всего, что я тебе сделал? Я думаю, что ты меня тихо ненавидишь. До сих пор. А когда узнаешь, что случилось, возненавидишь еще больше. Черт. Саша заметно напрягается и поворачивает голову, смотрит на опустившего взгляд Баярунаса, готового снова провалиться сквозь землю. И только кружка, вновь наполненная красным терпким вином, еще держит его в этой реальности. Но пальцы заметно подрагивают. — Что бы ни случилось, поверь. Говори давай. Раз уж я пришел именно сегодня и застал тут тебя. — Да уж, совпадение, что ты пришел именно сегодня. А ты часто здесь бываешь, Саш? Теперь. — Бываю, Ярослав. Не часто. На меня тоже, знаешь, просто накатывают иногда разные…чувства. — Саш, прости. Это личное, наверное, да? — Очень личное. Да. Так как мне заставить тебя говорить, а? — Ты же знаешь, что никак. Но я сам уже захотел, Казьмин. Так что считай, что сам напросился. Ярослав глубоко вздохнул, глотнул вина и закрыл глаза, слегка запрокидывая голову. — Я остался один, Саш. Теперь уже окончательно и бесповоротно. Я снова обжегся. А ты меня предупреждал еще два года назад. — Ярик, блин. Драматизируешь? Помиритесь. А я уж испугался, что что-то серьезное случилось. — Случилось, Казьмин. Случилось. Не помиримся. Теперь уже точно все. Это и так все затянулось на месяцы. Неопределенность. А недавно мне было сказано конкретно, что все. И я и сам это уже успел почувствовать. Вот так все хреново, Казьмин. Очень хреново. Когда любовь заканчивается, ничего не остается. Я все еще в шоке сижу, что ты пришел сюда именно сегодня. Ведь я не выбирал день. Я просто поддался порыву. Блин. Черт. Как фигово-то. Саша не увидел, боясь повернуть голову, а почувствовал кожей, что Ярика снова немного накрыло на эмоциях. На языке все еще вертелись не сказанные слова, что, мол, все будет хорошо, ты ошибся, и снова идиотское «помиритесь», но после услышанного сразу же закралось сомнение. Похоже, что да, не помирятся. И Ярослав тоже все для себя решил. А страдает все еще по инерции будто бы, не может сразу отпустить, накатывают воспоминания, сам себя добивает рефлексией. Но какого черта он приперся страдать и напиваться именно сюда? Больше негде? А как же его съемная? Хвастался ведь, что в этот раз она большая и красивая, светлая, с огромной лоджией и близко к центру даже. Никаких больше остановок у Савченко и прочих, хочется личного пространства и полной свободы действий, так как работы выше крыши. И что, больше апартаменты с лоджией не устраивают? — Да, фигово. Саша тоже вздохнул и слегка повернулся к Ярику. Тот несмело ткнулся лбом ему в плечо, то ли все еще плача, а то ли уже нервно посмеиваясь. — И от вина меня развезло, Казьмин. А теперь давай, твоя очередь. Ты чего сюда пришел? — Сказал же, моя квартира, прихожу сюда иногда… — Ага, с бутылкой вина и без причины. Саш, я тебя хорошо знаю. Тоже ведь личное, да? — Знаешь, тогда чего спрашиваешь, Ярик? — Блин. Тоже фигово. Но ты держись, Саш. Нельзя одному. Нельзя. А меня реветь опять тянет, ну что за хрень-то такая? — Ну так реви. Я тебе запрещаю, что ли? Или пей молча. Ярослав вновь взял кружку, стукнулся ею о Сашину и сделал глоток. И уставился перед собой. И так они просидели в тишине несколько мучительно долгих минут. Но тишину разрушил неожиданный всхлип. — Ярик. Блин. Саша не выдержал, разумеется, и притянул друга к себе, заставляя уткнуться мокрым лицом в плечо. Легко коснулся затылка и погладил по вздрагивающим плечам. Но Ярик не стал обнимать его в ответ. — Прости, прости. — Да реви, чего уж там. Раз хочется. Я вспомнил, как в этой же квартире ты вот точно так же ревел у меня на плече, когда тебя в «Шахматы» не взяли. И тоже пьяный. Трезвый ты долго держался, конечно. — Пиздец. А я помню, Саш, что ты меня успокаивал и после расставания с той дамой, которая у меня была, ну… с которой я к тебе еще тогда в Москву катался и приставку дарил. — А, помню-помню. Она еще ходила с тобой на мой концерт в бар. — Да. Ходила. Интересная была, я думал, что у нас надолго, — Ярик шмыгнул носом, вытирая кулаком щеки, и отодвинулся от Саши. — Но нет. И после нее я стал меньше доверять женщинам. — Ага. И стал чаще напрашиваться ко мне на стримы. Ярик вытаращил глаза и все-таки слегка улыбнулся, пихая друга в плечо кулаком. Не больно, но ощутимо. Саша же привычно поморщился и крикнул защитное «ай». — Я думал о нашей с тобой растущей популярности. Нас хотели видеть вместе. Я работал на фанатов. — Ага. И шутки шутил двусмысленные тоже для них? И стриптиз устраивал тоже им? — Казьмин, ну ты вспомнил, блин. Стриптиз. Да я просто переволновался перед камерами и твоей аудиторией, вспотел, хотел кофту снять. — Переволновался он. — Саша. А ты мог бы и потише реагировать, придурок. Потом такого там нарезали, ужас. Но весело было. Да. — Да. Было весело. — А сейчас вот что-то не очень. — Да. Не очень. Они вновь встретились взглядами и замолчали. От вина уже вело и дурманило голову, но разговаривать захотелось еще сильнее. И оба прочитали это в глазах друг друга. — Саш, а что ты еще помнишь? Из этой квартиры, про нас? — Эм. Что именно, Ярик? — Веселое что-нибудь. — Да с тобой всегда было весело тут. Всегда было и стыдно, и весело, и хорошо. — Хорошо, Саш? — Да. Очень хорошо. Мне с тобой всегда хорошо. — Мне с тобой тоже, Саш. — Иди сюда, снова обниму. — Саш, зачем? — Потому что хочу. Потому что запьянел и хочу обнимашек. А ты в них нуждаешься, чудо. Саша и правда уже захмелел, почти не заметив. Но он смог Ярика немного расшевелить, вывести из мрачной и влажной от слез печали. Он не остановится на половине пути. Даже если с каждым шагом будет становиться все больнее и больнее. Но именно так ведь и будет, Саша знает наверняка. И все равно тянется к Ярославу. Тот неловко пододвигается и поворачивается, улыбается трогательно и ждет, когда же его вновь обнимут. И его осторожно сначала гладят по плечам, успокаивая. — Ты понимаешь, что все неслучайно, Ярик? Ты — здесь. И я — тоже здесь. — Это то самое соулмейство, да? — Да, похоже. — Саш, а было б проще, если бы мы были… ну… другой ориентации? — Чего? — холодный пот выступает на спине и ладошках мгновенно. — Ты все понял, Казьмин. — Не знаю. Вряд ли. Но мы бы определенно чаще виделись вне сцены. — Да? — Конечно. Дружить можно и на расстоянии, по телефону, в мессенджерах, а любовника хочется касаться, целовать, обнимать, быть рядом. — А мне сейчас очень хочется потрогать твои волосы и поцеловать тебя в висок. Потому что ты такой хороший, Саш. Так меня успокоил. Отвлек. — Ярик, у тебя всегда были проблемы с двусмысленными фразами. Но сейчас я очень хорошо тебя понял. — Обними меня, Саш. И Саша крепко прижал к себе самого дорого человека и прикрыл глаза. От вина все еще кружилась голова, но от тепла рядом мысли будто бы прояснились окончательно. Что бы ни произошло, кто бы ни появился в их жизнях, соулмейт у него один. Такой вот трогательный, нежный, нелепый, красивый, талантливый и ужасно плаксивый. Сегодня особенно сильно, так как Саша вновь чувствует, как Ярик тихо всхлипывает у него на плече, и тут же хохочет, при этом крепче прижимаясь в ответ, и шепчет на самое ухо. — Прости меня, Саш. Прости. — Господи, да за что опять-то, Ярик? — За то, что, ну, я твоя родственная душа. Был бы девушкой красивой, ты бы уже давно был счастливо женат и наверняка имел двоих или троих детей. — Ярик, ты серьезно в это веришь? Глупости. — А разве нет, Саш? Это ты первый в это соулмейство поверил и придумал. А теперь, вот, страдаешь. Постоянно успокаиваешь меня после очередных неудач на любовном фронте. Но Саш, я тебе обещаю. Я знаешь, что тебе пообещаю? Ярик даже отпрянул от Саши, но рук не убрал, продолжая крепко сжимать сильные плечи. Зато взгляд почти прояснился и загорелся привычным огоньком. — Что? Ярик, не надо ничего обещать. Я и так счастлив, правда. — Я тебе обещаю, что больше не буду вестись только на первые обманчивые чувства, на влечение и страсть. Я буду разум подключать. Благо, он у меня теперь, вроде, есть. И тебе больше не придется меня утешать после очередного разочарования. — Ты уверен, что разум у тебя есть? Ибо несешь ты что-то явно неразумное. — Саша, блин. Я серьезно. Я очень серьезно. — Ну, ладно. Ты уже взрослый, сам разберешься. И кстати, разумный, время давно позднее. Ты тут остаешься? — А мы еще поговорим и повспоминаем? Пить больше совсем не хочется. И спать тоже. — Поговорим, конечно. Разве ж тебя теперь заткнешь. — Не бурчи, как дед, Казьмин, твой праздник еще через неделю. Лучше найди нам нормальные подушки, если они тут, конечно, еще есть. — Есть, не переживай. Разговор закончился, когда они оба улеглись на пледы, плечом к плечу, и затихли, оставив и недопитые бутылки, и недосказанность в воздухе над головами. И ведь Саша почувствовал, что Ярик не просто повспоминать захотел. Разве ж обманешь этого невозможного человека? Он ведь не просто так завел всю эту тему про соулмейство. И смотрел так пристально, прожигая насквозь, до мурашек и очередной легкой дрожи. Но в висках стучала боль, отдаваясь в грудь, в сердце. Саша лежал с закрытыми глазами, стараясь не прислушиваться к дыханию рядом, что окончательно сбивало с мыслей. Вино немного отпустило, выветрившись с прохладной водой — никто не пьян настолько, чтобы забыть умыться и почистить перед сном зубы. И посмотреть на себя в зеркало с тихим: «О, господи, за что мне все это сегодня?». Но улеглись в одежде прямо на одеяла: совершать подвиг и раздвигать диван никто не решился. И никому не показалось странным желание лечь спать рядом на полу. Ведь есть же еще одна комната, спальня — но там ведь нет общих воспоминаний. Тогда зачем? Ярослав не спал, Саша буквально слышал, как он думает. И это не предвещало ничего хорошего. Определенно. Но если все же притвориться спящим, вдруг получится избежать вопросов? — Ты не спишь Казьмин. Я знаю. И прекрасно. Я почти трезв, проревелся, пришел в себя немного и теперь готов жить дальше. А значит, нам надо все выяснить, Саш. — Мы разве что-то не выяснили? — Я не идиот, Саш. Да, ты не хочешь отвечать на мои вопросы, все как обычно. Ровно так, как было все прошлые года. Игры, шутки, подколы и очень-очень редко разговоры по душам… — Ярик, мы уже часа два, наверно, по душам тут с тобой общаемся. Вспоминаем всякое. — Нет, Казьмин. Это другое. Это все прошлое. Прекрасное, светлое, веселое и беззаботное, наше с тобой общее, но прошлое. А сейчас пришло время поговорить о настоящем и будущем. — Эм, ты уже пообещал мне, что больше не будешь вестись на страсть и влечение, так ты, кажется, говорил? — Ага. Но это было еще до того, как ты захотел меня вновь обнять. — И? Что? Что-то изменилось? — Все изменилось, Саш. — В смысле? И Саша не выдержал первым и сел на полу в темноте, выпрямляя спину. Голова немного кружилась, но плевать, сейчас надо просто всеми силами остановить Ярика перед очередным необдуманным поступком. А то будет поздно. — Я повторюсь, Саш. Я не слепой. Не дурак. И не наивный придурок. Усек? И Ярослав тоже сел, скидывая плед с ног и разворачиваясь. Но в темноте почти ничего не было видно. Саша сейчас мог только догадываться, что же за эмоции на лице Ярика. Но голос звучал уверенно для того, кто еще пару часов назад пил вино и ревел в три ручья от очередного удара судьбы. — Я и не считаю тебя придурком… — Это выражение такое. Саш? Саша? — А? — Я тебя ни фига не вижу, а хочу дотронуться. — Может, тогда ночник опять включим? Спать, похоже, ты не собираешься. — Ага. Вновь атмосфера вернулась: что-то между откровенной романтикой и мистическими посиделками с другом; на полу, в одеялах и пледах, глубокой ночью, без желания узнавать, а который уже, собственно, час? Саша сел перед Яриком, но не близко, оставляя приличную дистанцию, и заметил, как у того теперь озорно сверкнули глаза. Он был все такой же уставший, похудевший и растрепанный, но на губах мелькнула улыбка. И во взгляде, за всей той глубиной и недосказанностью, за пережитой болью, вдруг появилось и что-то еще. Опьянение ведь ушло, верно? — Саш. Ну раз уж мы сегодня так странно нарушили планы друг друга, давай, что ли, будем честными до конца. До самого, самого конца, Казьмин. — Давай. Но ты ведь уже давно понял, зачем я сюда пришел. И почему вообще прихожу. Верно? — Я понял до конца, только когда ты меня обнял. Сам. Меня словно током поразило, блин. — Вот как? Ну, ясно. — Ясно? Просто — ясно? Саш, ты точно протрезвел? Между нами такое происходит, вот прямо здесь, сейчас. — Ярик, ничего не происходит. Успокойся. Да, если хочешь, мы еще немного поговорим… — Нет-нет, Сашечка. Нет. Очень даже происходит. Я когда твои губы на щеке почувствовал, на ухе, твое дыхание… Ты еще никогда меня так не обнимал, Казьмин. — Ну, прости, ладно? Прости. Больше не буду. Обещаю. Это все вино… Ярослав весь вдруг резко подался вперед, и схватил друга за руки, крепко сжимая пальцы, и замотал головой. — Нет, не вино, Саша. Не вино. Ярик чуть ослабил хватку, погладил тыльные стороны ладоней и поднял на Сашу глаза, улыбаясь. И вновь потянулся вперед, приближаясь к лицу. Саша замер и напрягся. Что еще за шуточки такие от Баярунаса? — Яр, ты чего? — Саш, этот мир ставит и ставит нам подножки. И мы спотыкаемся, ударяемся, чувствуем боль и забываем о другом, о важном. О своих чувствах. — Но ты точно не забываешь, Ярослав. — Но я многого не замечаю. Не успеваю увидеть в этой бесконечной гонке. Саша, Саша. А ты ведь такой безумно красивый. Я всегда это знал и видел. И даже ведь говорил тебе раньше. Без придури, — Ярик ласково коснулся щеки, что буквально вспыхнула под его дрожащими пальцами. И Саша сглотнул. — Яр, ты? Что за игры? Яр, — Саша почти шептал уже имя друга. Потому что тот оказался совсем близко, едва уже касаясь его носа своим. И весь мир теперь уменьшился до размера больших ясных глаз с длинными светлыми ресницами, смотрящих на губы напротив. — Саш, а мы ведь никогда, за столько лет. — Что — никогда? Баярунас, отпусти меня, ладно? — Отпущу. Если скажешь мне сейчас, глядя в глаза, что не хочешь, Саш. Что я ошибся. Вновь. И я тогда уйду отсюда. И мы больше никогда не вернемся к этому моменту в нашей жизни, — Ярик перестал хрипловато шептать и вдруг немного отпрянул, но руку переместил на плечо, слегка сжав. — Давай, Саша. И как можно было сомневаться в этом человеке? Ведь он же, правда, его соулмейт. Иначе, как еще объяснить такую уверенность сейчас? И ведь ставит на кон, не задумываясь, практически все, что у них есть, все, что сложилось за эти прекрасные годы невероятной дружбы и совместной работы. И лишь едва губы вздрагивают от волнения. Саше бы сейчас просто наброситься на него, срывая все сомнения, прижать к себе и не отпускать больше никогда. Но он не может так с Яриком поступить. И колеблется, поджимая губы. — Ярослав, ты ведь только недавно рыдал тут от потери… — Да блять… Ярик сам притягивает его к себе за загривок и впивается в губы, жадно и нетерпеливо, сминает их своими, требуя любого ответа и реакции. Вторая рука скользит с плеча на шею, на горячую влажную кожу. И Сашу срывает. Он чувствует горячие жадные губы, он ловит их своими и давит, подчиняет, задает темп. Он обнимает Ярика сразу за талию, заставляя прогибаться, укладывает дрожащие руки на пояснице. Потом несмело ведет по спине вверх, оглаживает бока через футболку. И не может остановиться. Ярослав отвечает и обнимает, встает на колени, чтобы было удобнее целовать, и нависает теперь немного сверху, заставляя Сашу запрокидывать голову. И тут же ловко перебирается поцелуями на открывшуюся шею, прихватывает кадык и цепляет зубами мочку уха, тяжело дыша. — Я знал, я всегда знал, что целоваться с тобой, Саш — это круто. — Яр, стой. Подожди. — Саша упирается ладонями в плечи, но буквально не может остановить это начавшееся безумие. Они, что, правда только что целовались? Взасос? — Ярик. — Что? — Ты правда? Правда этого хочешь? Мы сейчас, как бы... Блять, Яр. — Ну, ты чего? — Экспериментируешь? Ищешь утешения? — Саша. А ты разве не хотел? Почему ты на меня сваливаешь, Казьмин? Вообще-то, это я пришел сюда бухать и оплакивать свою неудавшуюся личную жизнь. А вот ты какого хера пришел? Кажется, Ярослав всерьез разозлился. Но пока очень умело сдерживался. И даже почти не повышал голос. Почти. — Я тоже пришел оплакивать свою неудавшуюся личную жизнь. — Так может нам хватит реветь и бухать, Саш? И надо просто… — Что, Ярик? — Послать все на хер и получить удовольствие. И почему мы раньше с тобой не целовались? — Может, потому что ты был всегда в отношениях и даже не думал об этом? Ярик, вспомни, даже когда мы только познакомились, у тебя была девушка. У тебя всегда кто-то был, насколько я помню. — Ну, не прибедняйся, Казьмин. Тебя тоже всегда все вокруг хотели. И ты выбирал. — Да уж. Выбирал. Довыбирался. И Саша сел вновь спиной к дивану, натягивая на себя одеяло трясущимися руками и кусая губы. — Я тебя ненавижу, Баярунас. Знал бы ты, как сильно. — Саш. Саш, прости. — Рядом садись. И помолчи немного. Ладно? Ярик тут же сел рядом, как велели, но не касаясь. И тоже вцепился в плед. Хотелось вновь выпить, но тянуться за бутылкой через Сашу совсем неудобно будет. Черт возьми. И снова воцарилась гробовая тишина. Пока Саша не сделал глубокий вдох и не повернулся к Ярику. Тот несмело поднял глаза, поджимая губы. — Я с тобой окончательно полысею, Казьмин. Скотина ты. — Простишь? Саша улыбнулся и сам коснулся висков друга, повел до затылка, приглаживая волосы. Никогда ведь так не делал, а оказывается, хотелось. Ярик зажмурился и выдохнул. — Трэш. Так уже нельзя ходить. Но на Гик энд мьюзик я буду с прической. Мы с моей гримершей все придумали. — Ты и лысый будешь самым красивым артистом мюзиклов. — Издеваешься? Еще скажи, как Серич. — Ну, да. — Нет, так не хочу. — Ну, тогда делай, как решил и считаешь нужным. — И сделаю. А тебе скоро возраст Христа стукнет, а ты так и не сказал любимому человеку главных слов. Ярик хитро улыбался, зараза, ждал и даже не скрывал своих желаний. И Саша понимал, что тянуть больше не стоит. К тому же, ночь же не бесконечная. А днем они вновь ведь расстанутся на неопределенный срок. Что там в этих графиках безумных, разве ж кто помнит? — Любимый мой. Если я тебе скажу, то мне захочется тебя сразу же поцеловать. А поцелуи твои меня возбуждают, и останавливаться мне не захочется. И я ни за что не остановлюсь. Но я не хочу, чтобы ты отдавался мне из жалости, Ярослав. И вообще, тебе, скорее всего, не понравится. С каждым новым словом у Ярослава заметно вспыхивали и расширялись глаза. А в конце речи, и вовсе, рот приоткрылся. И Саша даже не сразу понял, что это от возмущения. — Ах, вот ты как все решил. Вот же ты зануда. Но я знаю, я очень хорошо знаю, с кем имею дело, Казьмин. Поэтому у меня к тебе другое предложение. Давай мне отдашься ты. И не из жалости, а по любви, Саш. Если, конечно, тут есть презервативы и смазка. Кто ж тебя знает, чем ты тут в одиночестве занимаешься. — Эм, Ярик. Ты уверен? — Уверен. Я хочу тебя, Саш. — Блять. — Это согласие или отказ, Казьмин? — Я в душ, жди меня, никуда не уходи. И… я все принесу. — Ну, вот, другое дело. Саша как-то по инерции, скорее, а не осознавая услышанное, чмокнул мягко Ярика в губы и свалил в ванную. Тут же зашумела вода. А Ярик развалился на пледах и подушках и прикрыл глаза. И никак не мог стереть улыбку с лица. — О, господи, Саша. Как же мне теперь не лишиться чувств раньше времени. Но не успел Ярослав начать представлять в самых ярких красках любовные сцены с Казьминым — «ну, богатая фантазия, никуда от нее не деться, как ни пытайся», — как рядом откуда-то сверху раздалось негромкое покашливание, и пришлось открыть глаза. И сделать вдох поглубже. Потому что теперь рядом стоял Саша после душа, в одном полотенце на бедрах — «вот же зараза!», — и смотрел прямо в глаза, но руки прижал по бокам. Все еще сомневался, хотя уже и разделся догола? И если верить приятным запахам и исходившему от его тела теплу — не постеснялся ведь подойти так близко, что Ярослав едва не уперся носом ему в бедро, возвращаясь в реальность из грез и пытаясь сесть поудобнее, — то не пожалел геля для душа. И что-то подсказывало, что не только его. Первые секунды Баярунас немного даже подвис, разглядывая явившееся к нему благоухающее чудо. Давненько он Сашку не видел вот так, почти в неглиже. Такое случалось несколько раз, когда Ярик еще любил ночевать у Сашки, залипая в игрушки почти до утра, на этой самой же квартире, разумеется. Но тогда разве ж он смотрел на друга так, как сейчас? Никогда. А вот в данный момент все было иначе. И очень горячо во всех смыслах начал волновать один вопрос: «а есть ли под полотенцем трусы?». Ярик непроизвольно облизал губы и коснулся колена, перемещая руку на бедро. Саша смотрел на друга, не отрываясь. И в прекрасных глазах читался немой вопрос: «ты уверен?». — Казьмин, сколько раз ты слышал, что красивый? — наконец-то выдал Ярик, всматриваясь не менее пристально в глаза напротив снизу вверх. — До хрена. В том числе и от тебя, бывало. — Ага. Но сейчас я скажу, что ты пиздец какой красивый, Казьмин. До потери пульса. И словно Иисус. Да, Иисус. — Чего? Эм, Ярик, как это понимать? — Да просто внешне, Саш. Ты в полотенце, как набедренной повязке. И возвышаешься сейчас надо мной, такой красивый, что живот сводит. — Живот сводит? — Да образно. Блин, — Ярик не выдержал, и слегка улыбнулся, и хлопнул Сашу по ноге. А потом чуть наклонился и положил и вторую руку на бедро сбоку точно ниже полотенца. — У меня все, я все, мысли путаются от тебя. — Я заметил, — Саша тоже как-то смущенно и снисходительно улыбнулся и коснулся кончиками пальцев виска друга. — Не так я представлял себе наш секс, если честно. Не можешь ты вот без Иисуса и прочего, Баярунас, да? — Это наши самые сексуальные роли, Саш, как бы странно это ни звучало. Искры, настоящая любовь и ненависть. Страсть. А что касается нашего секса. Был у меня сон как-то давно, я уже был влюблен в свою бывшую. И мне ты, Саш, приснился. Мы с тобой едва не трахались в какой-то темной гримерке у стены, почти голые, мокрые и горячие. И она нас увидела. И сказала, что не переживет измены и покончит с собой. Ты меня оттолкнул, орал на меня, чтобы я бежал за ней, догнал и успокоил ее. А я, представляешь, не побежал. Стоял в расстегнутых штанах, как вкопанный, у той стены и никуда не побежал. И сказал, что разрешаю ей умереть. Я потом охренел, когда проснулся, но долго над сном не размышлял. Но запомнил. А теперь, получается, что пророческий, да? Офигеть, Саш. Но Саша уже не может связно ответить — потому что Ярослав сопровождает свою долгую интимную речь чувственными поглаживаниями, ловко забираясь горячими ладонями под полотенце. И вскоре убеждается, что под ним ничего нет. Но это не останавливает, а заводит еще больше, придает уверенности. И Сашин первых всхлип звучит самым красивым звуком для ушей. Казьмин прикрывает глаза и сглатывает, не мешает себя ласкать, и не трогает Ярика. Что там он говорил? Не так себе все представлял? Не ожидал, что горячие пальцы окажутся столь умелыми и так быстро заставят его закусить губу, чтобы сдержать очередной стон. Ярик смотрит на него снизу, как завороженный. Глаза потемнели от накатывающего желания, щеки порозовели, несмотря на смелость рук, а дыхание сбилось. Он еще пару раз проводит по бедрам и члену горячей ладонью и подцепляет край полотенца с одним явным намерением — сорвать. Но Саша быстро меняет его планы, немного приходя в себя после исчезновения руки. Он легко касается влажного виска Ярика, склоняясь, и шепчет едва слышно. — Давай только не здесь. Пошли в спальню. — А? В спальню? В твою? — Яр, она тут одна всего. И да, в мою, бывшую. — Пошли. Баярунаса не стоит просить дважды: он смело встает и идет за Сашей, как заколдованный; привыкший сам всех водить за собой на ниточках, как марионеток, следует беспрекословно. Хотя они оба будто под гипнозом друг друга, под сильнейшим влиянием, которому всегда боялись дать объяснение. С первой встречи, буквально. Казьмин сразу же разворачивается и сам снимает полотенце, оставаясь обнаженным. Смотрит вопросительно, со значением, пусть и немного смущенно. — А на тебе еще слишком много одежды, Ярослав. Ярик в ответ громко хмыкает и тут же обнимает Сашу, вновь целуя. Похоже, пока инициативу именно по поцелуям он берет исключительно на себя. Но Саша и не против. Он крепко прижимает его к себе и сразу же забирается ладонями под футболку, настойчиво оглаживает поясницу, ведет вверх, по бокам, чувствуя мурашки и то, как сильнее теперь Ярик к нему льнет, вздрагивает, продолжая вести в поцелуе. А потом мягко давит на плечи, заставляя лечь на кровать. И тут же оказывается сверху, нетерпеливо ерзая и вновь завладевая губами. И касается смело и без стеснения, прерываясь лишь на мгновение, чтобы стянуть футболку, а затем и все остальное. Саша как-то умудряется откинуть в процессе покрывало и раскидать подушки, коих тут оказывается целых три. Надо же, он и забыл, хотя спал здесь всего неделю назад. И думал о недосягаемом Ярославе. А теперь тот целует его в шею, лижет кадык и за ухом, оглаживает грудь — и это лучше всяких грез. Это ненормально и сумасшедше-прекрасно. Это заставляет сильнее выгибаться и крепче цепляться за одеяло. Потому что какого черта так все правильно и идеально? Пока что. А Саша ведь нервничал и сомневался, когда быстренько свалил в ванную и встал под душ. Знакомая глянцевая плитка на стенах и на полу, все та же шторка полупрозрачная, шкафчик, где хранились кое-какие лекарства и смазка, — все было, как и тогда, три месяца назад, когда он тоже якобы решился. Ведь так же почти сразу после пары поцелуев сбежал в ванную за смазкой. И тоже стоял под душем, вздрагивая от волнения и перенапряжения. И вел ладонями по груди, задевая чувствительные соски, по поджатому животу, по полувозбужденной плоти, аккуратно себя лаская. И мысли так же быстро путались. И становилось странно, когда размазывал по пальцам лубрикант, а потом заводил руку за спину. И вздрагивал, и глубоко дышал, хватаясь за скользкие стены, чтобы не упасть. И тихо матерился под нос, ловя первые вспышки необычного удовольствия. В ванной все было ровно так же, а вот в спальне — совсем иначе. Потому что сейчас он с Ярославом, и не надо пытаться его представлять вместо другого, с которым было неимоверно стыдно и пришлось прерваться, извиниться и попросить оставить его одного. И потом полночи мучиться от разрывающегося грудную клетку сердцебиения и обиды на самого себя. Что так жестоко ошибся, поверив, что сможет заменить, отвлечься и получить удовольствие. Не смог. Саша смело раздвигает ноги и кладет ладонь на макушку Ярика, когда тот с самой своей хитрой улыбочкой сначала осыпает его подрагивающий живот поцелуями, умудряясь что-то шептать себе под нос, очень отдаленно похожее на «сашкамойсашка», а потом уверенно проходится горячим языком по стволу и засасывает головку. С Яриком необычно легко: и когда он сверху, инициативный и смелый, и когда оказывается ловко перевернутым на спину и обхватывает Сашу всеми конечностями, тут же стремясь вновь поцеловать, куда дотянется. От такого доверия и открытости, честности — «Саш, а можешь еще так погладить? И посильнее», — от искреннего желания в потемневшем взгляде ощущения еще ярче и острее. И возбуждение гуляет волнами по телу от кончиков пальцев до макушки. Ярик снова оказывается сверху, целует глубоко, настойчиво, тихо стонет и сильно сжимает ягодицы, едва стоит только Саше слегка приподнять их над постелью. — Саша, Сашенька. Ярик такой же, как и всегда: не может сдержать слов от чувств. Смотрит в глаза, гладит по вискам, целует в губы и скулы, нежный и трепетный в одно мгновение, а после — вновь требовательный и нетерпеливый. — Саш? — М? — Хочу тебя. Сильно. — И я. Да… давай. И ни одной мысли, из которой могла бы родиться самая пошлая шутка, в голове не остается. Кровь уже давно прилила к члену, оставляя главенство лишь желаниям, лишь инстинктам. И Саша поддается им с огромным удовольствием. О том, подходят ли они с Яриком друг другу в постели, они поговорят как-нибудь потом. Взъерошенный и вспотевший Баярунас с безумным взглядом, принюхивающийся к смазке на пальцах, выглядит немного комично, но комментировать Саша уже не в состоянии. Да и Ярика плохо видно в полутьме. Зато очень хорошо ощущаются его откровенные прикосновения. И Саша прислушивается к реакциям своего тела, и последней ускользающей мыслью повисает в спальне над взлохмаченной макушкой любовника одна: «Пиздец, почему так хорошо?» В движениях и толчках Саша теряется окончательно, но его умудряются целовать, дразнясь и еще сильнее распаляя, отвлекая от тянущей боли внизу. И приходится немного вернуться в реальность, помочь себе самому, пока Ярик пытается справиться с собственными ощущениями, жмурясь и тяжело дыша. И не замечая, как крепко, до красноты, он вцепился в бедра любовника. — Саш? — Все круто. Давай, глубже, мой… аааах… хороший. — Ччеерт, как же… — Яр, не сдер… живайся. Ярик почти рычит, кидаясь вновь на Сашу с поцелуями, и тот вздрагивает под ним еще сильнее, тоже издавая полувсхлип-полустон. Оба уже на грани, остаются только почти механические движения, полностью занимая главенство, мысли уплывают окончательно. Саша очень хочет не просто увидеть, но и запомнить момент пика наслаждения любовника, и ему почти удается, сквозь пелену слегка мокрых ресниц и влажной челки, упавшей на глаза. И это отпечатывается вместе с протяжным стоном на веки вечные. Саша пытается удержать Ярослава, готового просто свалиться ему на грудь плашмя, так и не вышедшего из него и лишь слегка ослабившего хватку — пальцы все так же сжимают влажную кожу на бедрах. Но что сейчас с Баярунаса возьмешь, в таком состоянии? Поэтому Саша сам тянется к своему напряженному члену и проводит пару раз вверх-вниз с не менее отчаянным стоном, желая кончить. И чувствует, как почти сразу же подрагивающие горячие пальцы накрывают его кисть сверху, хотя голова Ярика уже покоится на его тяжело вздымающейся груди. — Сейчас… Саш, я могу… Саша зажмуривается в ожидании, и хватает всего нескольких точных движений: сегодня он, определенно, много открытий чудных сделал о своем теле. И о его реакции на Ярика. Одно дело — мечтать и грезить, прокручивая постоянно все лишь в голове, другое — стараться сейчас восстановить дыхание, чувствуя тепло и негу. Саша обнимает Ярика, устроившегося под боком, как-то машинально целует в макушку и прикрывает глаза. Если тот сейчас начнет что-нибудь говорить или — о, боже, только не это, —спрашивать, он сразу же его заткнет поцелуем: проверено, что надежно, так еще и приятно. Говорить не хочется от слова совсем. Атмосфера, запахи, ощущения, едва различимые звуки — все в едином моменте сливается в одно и утягивает в сон. Ярик тоже только закидывает на него руку, прижимается ближе и молчит. И отключается гораздо быстрее Саши. А вот просыпается, не находя никого рядом. Трет глаза и моргает, пытаясь побороть сонливость и головокружение, замутненный разум ищет ответы. И находит темную фигуру у окна. Пазл складывается, но шевелиться лень, тело не слушается. — Ка... Казьмин… Саша? — Спи. Я тут. — А ты чего? Ну. Встал. Я что-то… — Боже, Яр, спи. — Иди ко мне, Саш. — Иду. Саша снова забирается под одеяло, смаргивая оставшиеся слезы, позволяя Ярику вновь себя обнять и удобно устроить тяжелую голову на груди. И тот снова почти сразу засыпает — интересно, он вообще просыпался? Или говорил в полудреме? И Саша тоже пытается вновь уснуть: прикрывает глаза, расслабляется, жмется губами к теплому гладкому лбу на груди и выдыхает. Надо же, проснулся с такими сильными чувствами. Все еще не может никак поверить, что это случилось. Что Ярослав Баярунас теперь кто, его любовник? Его партнер? Его самый близкий во всех смыслах человек? Или же все еще не его? И что же дальше их ждет? Захочет ли Ярослав повторения, или для него это была разовая акция? Поделится ли впечатлениями? О, и этому невозможному человеку всегда ведь нужна обратная связь. А еще он, кхм, да, любитель рокировок. Захочет ли и здесь поменяться ролями? И когда? В безумных графиках так мало свободного времени. Но, наверно, без разницы теперь. Ведь вот он, спит на нем, обнимает, как любимую подушку. А как же хорошо с ним было, как легко, как правильно и как необыкновенно. И в прямом смысле почти до потери сознания. Ха. А сейчас снова сердце все никак не хочет успокаиваться. Чувствует, глупое, теплую тяжесть от щеки Баярунаса и вновь начинает бесноваться. Словно желает разбудить и докричаться, по-своему, по-сердечному, сообщить, что счастливо. И вдруг совсем внезапно на грудь ложится и небольшая изящная ладонь, греет. И слышен тихий вдох сквозь пелену уходящей ночи, вот-вот готовой смениться ранним утром. И всегда для Саши было что-то необыкновенное в этом времени, редком, когда встает солнце, таком неуловимом и волшебном. Но мысли о совместных рассветах уже уплывают, стираются вместе с уходящей ночью — он засыпает. И до его дня рождения остается на один апрельский день меньше.