Спи, хён

Привычно открыть окно на проветривание — ведь говорят, что в прохладной комнате спится лучше. Привычно взбить подушку, чтобы она ощущалась мягким облаком. Привычно укутаться в тяжелое одеяло, потому что говорят, что это тоже способствует быстрому засыпанию и крепкому сну. Ни черта оно не способствует, думает Юнги. Ни черта не помогает. Считать овец, слонов, Сокджинов в розовых трусах со Спанч Бобом — всё это бесполезно. Юнги крутится по несколько часов, заставляет себя не тянуться к телефону, лежащему на прикроватной тумбочке, даже несмотря на привлекательные воспоминания об успокаивающих АСМР-видео на ютубе, на которых симпатичные кореянки моют голову другим симпатичным кореянкам или кто-нибудь поедает рамён с завидным чавканьем. Он бы посмотрел мокпан, но со временем понял, что видео, где люди впихивают в себя огромное количество еды в короткие сроки, вызывают в нем тревожность, а не предсонную негу и желание проспать часиков эдак десять. Чонгук со знанием дела советует купить беруши и маску для сна, мол, главное во всем этом процессе, чтобы ничего не отвлекало, не беспокоило и не портило настрой на сон. Намджун советует пить на ночь успокоительные травы и мелатонин, «гормон сна, настраивающий циркадные ритмы». Ромашковый чай перед сном способствует лишь хождению в туалет каждые тридцать минут, валерианка накапливается в организме в течение двух недель для достижения эффекта, но Юнги же хочет спать прямо сегодня и прямо сейчас. Сокджин ничего не советует, просто смеется над его огромными мешками под глазами, а Тэхен сочувственно гладит по спине с чрезмерно жалостливым взглядом и говорит, что ближайшую неделю поспит с Чонгуком, чтобы не мешать его попыткам уснуть. Юнги благодарит кивком и тихой улыбкой, но язык не поворачивается сказать, что Тэхен вообще-то и так очень тихий, по ночам не шумит, ходит тихонечко, не храпит и во сне не болтает. Хосок сочувственно кивает и пытается развеселить шутками и щекотками. Иногда даже получается. Чимин стандартно лезет обниматься и никак не комментирует ни хмурое настроение, ни болезненный вид. Юнги вздыхает. Все попытки бесполезны, несмотря на то, что он проводит много часов в студии или в тренировочном зале и удваивает нагрузки в надежде, приходя, вырубаться мертвым сном. Беруши и маску он все-таки покупает, но на третью ночь понимает, что от берушей болят уши, а маска неприятно давит на виски. В итоге, как обычно, вырубается почти с рассветом, скинув на пол раздражающие аксессуары для крепкого сна. В итоге, как обычно, утром не просыпается под звон будильника, а воскресает. В итоге, как обычно, отпаивается американо весь день. Это случается неожиданно. Юнги снова крутится, снова считает овец и Сокджинов, снова охлаждает комнату до двадцати градусов, снова борется с желанием залипнуть в телефон, когда дверь открывается и в проёме показывается взъерошенный Чимин с подушкой в обнимку и, на первый взгляд, полностью закрытыми глазами. Юнги морщится, но не может не пустить в голову мысль о том, что Чимин выглядит, как маленький взъерошенный цыпленок. — Мне не спится, хён, — бормочет он хмуро голосом хриплым ото сна. — И ты решил, что вдвоем не спать веселее, — хмыкает Юнги. — Нет. — Чимин ставит колено на его кровать. — Подвинься. Тэхен с Чонгуком играют по полночи и смеются под одеялом. — Он сокрушенно вздыхает и пробирается под одеяло. Юнги напряженно застывает, он вообще-то не любитель делить кровать с кем-то, тем более такую узкую, когда между вами расстояния нет совершенно. Чимину, кажется, все равно на его мнение, поэтому, когда Юнги отворачивается, отползая на самый край кровати, он забирается под его одеяло, обвивает его талию руками и с силой притягивает к себе. — Чимин… — Юнги бы возмутился, если бы у него были силы. Он бы возмутился, если бы хотя бы одну ночь мог поспать больше двух-трех несчастных часов, он бы возмутился, если бы Чимин не был таким идеально теплым и уютным и не ощущался бы так приятно, грея его спину своей грудью, а кожу под короткими волосами на затылке своим дыханием. — Спи, хён. Чимин утыкается лицом в его шею сзади, жмется всем телом, и Юнги чувствует, как сердце пропускает удар, насколько это нежно и мягко ощущается. Что удивительно, он и правда засыпает. Сам не понимает, как проваливается в сон и просыпается от будильника, выспавшимся и довольным, в том же положении, в котором уснул. Юнги шарит рукой по кровати, но Чимина не обнаруживает, и если бы не призрачный запах лавандового мыла и чего-то сладковато-цветочного на подушке, он бы подумал, что ему всё приснилось.

***

На следующий вечер все повторяется в точности так же: Юнги старается уснуть, а потом в комнату крадется Чимин со своей подушкой в огромной футболке и растянутых трениках. Он так же со спины жмется, так же умещает руки на талии, так же прячет нос в расстоянии между его шеей и надплечьем, чуть потираясь им. Юнги чувствует себя еще более странно, но ни слова выдавить из себя не может, боясь спугнуть атмосферу покоя и уюта, воцарившуюся в комнате. Чимин засыпает на удивление быстро, словно для него это самое привычное на свете дело — засыпать вот так с кем-то, в обнимку, напрочь забывая о личном пространстве. На этот раз Юнги не вырубается и отчетливо чувствует, как Чимин свои ноги с его переплетает, проезжаясь холодной пяткой по его обнаженной голени. На задворках сознания появляется мысль подарить ему теплые носочки, и где-то посреди нее Юнги все-таки проваливается в сон, который мягко окутывает сознание, точно так же как Чимин окутывает его словно всем своим телом. Это повторяется примерно с неделю. Чимин приходит, когда Юнги пытается уснуть, молча или сказав что-то вроде «спи, хён», обвивает его всеми конечностями, уже не стесняясь, жмётся сладко и спит бесшумно, утром точно так же бесшумно пропадая и заставляя Юнги просыпаться в пустой и неуютной кровати, успокаивая себя лишь остаточным ощущением тепла в постели и воспоминании о горячем теле, окутывающем коконом и прижимающим к себе маленькими, но крепкими руками. Просыпаться вот так совершенно не хочется, хочется, чтобы вместе, чтобы увидеть утреннего сонного и взлохмаченного Чимина, от которого, Юнги уверен, сердце пропустит пару-тройку ударов, а рёбра словно сожмут легкие. Юнги ставит себе целью проснуться раньше Чимина или проснуться с Чимином, чтобы не выпускать его из плена своих рук. Что удивительно, кажется, никого это не смущает. Тэхен с Чонгуком все так же спят в соседней комнате, Чимин все так же приходит, когда собирается спать, круги под глазами Юнги сходят на нет, а настроение стремительно улучшается. Кажется, все выбрали приоритетом его здоровый сон, поэтому никаких уточняющих вопросов не задают и комментариев не оставляют.

***

Через полторы недели Тэхен возвращается на свою кровать, засыпает сном младенца минут через пять, сладко и тихонько посапывая, а Чимин… Чимин не приходит. Юнги снова ворочается, снова считает овец, включает в наушниках белый шум и засыпает лишь под утро липким, неприятным сном, вызванным усталостью. Утром хмурится сильнее обычного, бухтит на манную кашу на завтрак и привычно пытается взбодриться кофе, поглядывая на сидящего напротив Чимина, болтающего о чем-то с Тэхеном и выглядящего абсолютно выспавшимся и бодрым. В отличие от Юнги. Они это не обсуждали. По утрам и днем они всегда делали вид, словно ничего не происходит, словно они не переплетались ночью всеми частями тела, но сейчас Юнги, лишенный этого всего, злится. Злится на себя, на Чимина, на Тэхена, который вспомнил дорогу в их комнату, на противную психику, которая, кажется, привыкла к ощущению Чимина спиной и его запаху. Это стало чем-то сродни зависимости или привычки, и Юнги теперь отчетливо чувствует тоску по ставшим почти родными ощущениям. Он чувствует себя идиотом, но уже заранее боится того, каково будет снова спать одному в неприятно пустой кровати. Ощущается примерно как фантомные боли в руке, которую ампутировали. Ощущается как чувство тоски по дому, которого у тебя никогда не было. И Юнги это не нравится. Юнги не спит еще две ночи и не выдерживает на третью. Чересчур раздраженно открывает дверь из своей комнаты, не забыв захватить свою подушку, шлепает босыми пятками по прохладному паркету и тихонько отворяет дверь напротив. Маленькая полоска освещает фигурку Чимина, свернувшегося клубочком и, кажется, ни капли не беспокоящегося о том, что его любимый хён не спит уже которую ночь. Юнги замирает в дверном проеме, не решаясь. Ведь если Чимину все равно, то это все полный бред. То Юнги не должен мучить себя мыслями о том, как правильно его руки обхватывают его талию, а ладошки прижимаются к груди, как правильно его подбородок умещается в пространстве между шеей и надплечьем, а ноги обвивают его. Юнги вздыхает, все же решая, что здоровый сон ему важнее, а Чимин — отличное средство в борьбе с бессонницей. Он крадется к его кровати, тихо укладывает подушку в изголовье, приподнимает одеяло, чтобы влезть под него, но когда он начинает моститься на узкой кровати, Чимин шевелится, поворачиваясь к нему лицом. — Юнги-хён? — на грани слышимости шепчет он, приоткрывая один глаз. — Спи, Чимин-а. — Юнги успокаивающе треплет по волосам и, когда Чимин снова проваливается в сон, отвернувшись, тянет руки ему на талию и прижимает спиной к своей груди, впервые, наверное, по своей инициативе переплетаясь с Чимином ногами. Честно говоря, это больше похоже на камень, свалившийся с груди, потому что Юнги ощущает, что снова может дышать. На этот раз сам утыкается носом Чимину в шею, сам дышит и не может надышаться в надежде запечатать этот запах в легких, сам жмется как можно сильнее и чувствует то самое… когда тело расслабляется, мозг отключается от ненужных мыслей, никакие овцы и Сокджины не возникают, потому что необходимости нет. Сон накрывает спасительной мягкой пеленой. Сначала он не понимает, где находится, просыпаясь от копошения сбоку, но воспоминания о ночном путешествии в соседнюю комнату, привычный запах лаванды и каких-то других цветов и теплое тело, которое, видимо, пытается выпутаться из его рук, подсказывают, где он находится. Чимин тихо пыхтит, но Юнги лишь обвивает руками его сильнее и жмет к себе, вкладывая в это действие все свои сонные силы. — Еще рано, — бормочет он, притираясь носом к теплому местечку на задней поверхности шеи и вдыхая полюбившийся внезапно запах. — Хён, жарко, — стонет Чимин, продолжая вертеться, как уж на сковородке. — Чонгука разбудишь, тш-ш. — Он ушел уже куда-то, — бормочет Чимин, стараясь разомкнуть кольцо его рук. — Вот и отлично, спи, — Юнги закидывает ногу на его бедро, не оставляя ни единого шанса на побег. — Я не мог уснуть без тебя. Чимин в ответ только вздыхает и все-таки проваливается в сон. Просыпается Юнги поздно, сегодня что-то вроде выходного вне расписания. Намджун с Хосоком и Сокджином собирались поехать за город, а Чонгук с Тэхеном с самого утра хотели отправиться в игровой клуб, чтобы проторчать там весь день. Чимин все еще спит, подложив ладонь под щёку и чуть хмурясь во сне. Юнги думает, что эту щеку хочется поцеловать, а морщины разгладить губами, но, конечно же, сдерживается. Конечно же, старается не позволить этим мыслям задержаться в голове и лишь аккуратно поправляет каштановую челку, лезущую Чимину в глаза. Он тяжело вздыхает, стараясь переварить все чувства, которые на него свалились. Чимин ведь всего лишь средство для хорошего сна? Чимин ведь его друг… и всё? Юнги тяжело вздыхает и сам уже хочет выбраться из этой кровати и пелены домашнего уютного запаха, чтобы перестать сходить с ума и надумывать себе бредни, но, попытавшись вылезти, оказывается притянут обратно. Чимин во сне обнимает его руку и гнездится, чтобы устроиться поудобнее. Юнги чувствует, как все внутри испуганно замирает, но будить Чимина искренне жалко, слишком уж нежно и беззащитно он выглядит. Ему кажется, что прошло не менее получаса, когда Чимин начал просыпаться, и Юнги вздрагивает, когда он отпускает его руку и переворачивается, утыкаясь носом в его шею. Не может сдержаться от того, чтобы приобнять и прижать к себе, поглаживая по ребрам через тонкую ткань футболки. — Хё-о-он, — тихо тянет Чимин, замирая, словно испуганная птичка. — Это неловко. — А я люблю это. — Юнги довольно ухмыляется и, подняв руку, треплет его по волосам. — Ты такой смешной, как маленький воробей, по утрам. Он снова ловит себя на мысли о том, что мечтает просыпаться так вот каждый день, путаясь руками и ногами, согревая друг друга и прижимаясь. Наверное, это странно. Наверное, Чимину не будет приятно от подобных чаяний своего хёна. Наверное, он какой-то не такой. Юнги подсознательно, под гнетом невеселых мыслей, отодвигается, как может, и руку с талии Чимина убирает. Чимин недовольно бубнит что-то себе под нос, все же стараясь притереться к нему и поймать последние утренние ласки, которых ждал столько лет, и если бы не идея гения-Тэхена, который вытурил его однажды из комнаты со словами «иди спать к своей зазнобушке, вдруг он привыкнет обниматься с тобой во сне» и двусмысленным поигрываением бровями, то все его мечты не воплотились бы в реальность. Они с Юнги всегда были схожи взглядами и мыслями, они всегда были близки, но совсем не так, как Чимину того хотелось. Хотелось прямо как сейчас, хотелось навсегда, хотелось нежно и официально. Хотелось, чтобы его по-детски невинные и глубокие чувства заметили, а не трепали по щеке в дружеском жесте в ответ на неумелые и тайные ласки. Боясь себе самому разбить сердце, он засыпал с Юнги, но неизменно по утрам уходил, зная, что если хотя бы раз они вместе проснутся, то он не выдержит этого. До слез становится обидно, что все так неправильно, что все не так, как ему хочется, но Юнги рядом, в его руках, такой мягкий и теплый, утренне-нежный и сонный, словно котенок, что Чимину кажется, что сердце сейчас разобьется вдребезги, потому что он для Юнги — средство уснуть, когда Юнги для него — концентрация всех его самых глубоких (глубоко упрятанных) чувств. — Я бы хотел, чтобы все это было по-настоящему, — бормочет он еле слышно на грани слез, пряча лицо в вороте толстовки Юнги. — Я пришел к тебе в ту ночь в надежде, что ты обратишь на меня внимание. Юнги замирает, но пальцы его продолжают кружить мягко по спине Чимина, выводя невидимые фигурки. — Что ты имеешь в виду, Чимин-а? — тихо спрашивает он, чуть склоняя голову, так что шепот приходится прямо в волосы Чимина, которые пахнут шампунем и неизменной лавандой. — Я влюблен в тебя так давно, хён, я скрывал это так долго, но ты мучился с бессонницей, а Тэхен всегда говорил, что у меня лечебные усыпляющие объятия. Под конец Чимина уже почти не слышно, голос совсем пропадает из-за смущения и обилия чувств, которые свалились на него сейчас. Замерев, он ждёт, что Юнги вылетит из комнаты и попросит с ним больше никогда не заговаривать. И Чимин к этому готов. Старается урвать последние секунды нежности, вдыхает привычный запах следов парфюма и мыла, немного смешанный с потом, старается насладиться последними секундами теплых объятий, которые словно защищают от всех неприятностей. Но Юнги не уходит. Юнги щекой прислоняется к его затылку, потираясь, и сжимает только крепче. — Прости, что не видел этого… — тихо говорит он. — Мне так жаль, Чимини. Чимин, чувствуя горячие слезы на щеках, сильнее вжимается лицом в толстовку Юнги, сильнее стискивает его руками, бесшумно глотая соленые капли, которые не успевают впитаться в ткань. — Тихо-тихо. Юнги шепчет и приподнимает его лицо, аккуратно промакивая слезы большими пальцами, и Чимин чувствует, словно падает в темноту, когда его щек и носа касаются мягкие сухие губы. — Не плачь, пожалуйста, — говорит Юнги, — все в порядке. Теперь все в порядке. — Между словами он вставляет быстрые и легкие, как перышко, поцелуи, гладит по плечам и спине, прижимает к себе, словно защищая. Чимин тянется к его губам, думая, что если все понял не так, то терять уже нечего, но ответ получает сразу же и с готовностью. Юнги приоткрывает губы и целует тоже. Они не углубляют поцелуй, почти не размыкая губ, касаясь друг друга на грани чувствительности. Чимин пальцами сжимает толстовку, притягивая к себе сильнее и удерживая, а Юнги совершенно никуда деваться не собирается, целует все так же нежно и мягко, до поджатых пальчиков ног и замирающего сердца, целует так, что Чимин верит, что он не просто средство для хорошего сна.

***

Тэхен вваливается в комнату под вечер, довольно ухмыляясь. — Ну что, комнатами меняться будете с Чонгуком? Юнги поднимает взгляд от книги, не двигаясь на кровати. Они с Чимином еще это не обсуждали, и он чувствует себя растерянно. — С чего это? — Юнги-хён, бабушка в детстве говорила мне, что черника полезна для зрения и добавляла ее во все каши и пироги, как думаешь, именно благодаря чернике я все-таки разглядел под подбородком Чимина ма-а-аленький такой засос, а судя по одежде и волосам, он никуда не выходил… — Тэхен заговорщически ухмыляется, приподнимая брови. — О господи, заткнись, пока я тебя не выгнал. — Ва-а-а, ну ладно-ладно. Он замолкает на добрых десять минут, копошась в шкафу, пока Юнги снова погружается в чтение. — Так и как ваш первый поцелуй? — резко разворачивается он. — Мокро, — отвечает Юнги, которого идиотский вопрос застал врасплох, и тут же прикусывает язык. Чимин его убьет. — Ты что, так плохо целуешься? — в притворном ужасе восклицает его идиот-уже-почти-бывший-и-почти-мертвый-сосед. — КИМ ТЭХЕН, Я СКАЗАЛ ЗАТКНИСЬ!!! Тэхен со смехом уклоняется от летящего в него второго тома «Войны и мира» и шумно выбегает из комнаты, захлопывая дверь. Юнги думает, что Чимин его точно убьет, но умрет он, по крайней мере, счастливым.