Надежда

Не было видно ничего: ни неба, ни земли, ни людей. Песок кружил перед глазами, оранжевой пеленой застилая весь мир. Но она продолжала идти, слыша доносящиеся эхом взволнованные мужские окрики: — Ясмин! Ты где?! — Ясмин! — Ответь! Но вместо ответа вырывался кровавый кашель. Она не хотела умирать. Время не пришло… Ещё не пришло! Она почти разгадала мучительные тайны, и судьба не может быть так жестока именно сейчас! Но сердце стучало, готовое выпрыгнуть из груди. Она чувствовала свою вину. За что? За то, что сейчас её меньше всего волновали проблемы родного города и почти родной южной страны… Перед глазами вместо бескрайней пустыни вставал он: мрачный, беспощадный, такой далёкий… Такой любимый. Песок засыпáл всë, но не мог засыпать единственного — кровоточащей раны, ещё свежей, не затянувшейся. И умирала она сейчас не от болезни и не от сбивающего с ног вихря, а от огромной дыры в еë измученном сердце…

***

Ясмин очнулась в светлом помещении. Искусственный свет, после долгой темноты, слишком резал глаза. Но она смогла рассмотреть интерьер: окно, слегка занавешенное жалюзи, небольшой белый диван около двери, белый прикроватный столик и…капельница. Только сейчас в нос ударил знакомый едкий запах фенола. Ей не составило труда догадаться, что она находилась в больнице. Она попыталась вспомнить, как здесь оказалась, была ли она здесь когда-нибудь, что произошло с остальными… но головная боль была сильнее, чем желание докопаться до истины. Чуть зажмурившись, она почти сразу услышала скрежет ручки двери. — Милая, ну наконец-то! — блондинка уверенными шагами направилась к девушке, — мы так волновались! Я никогда больше не позволю тебе оставаться в этих шатрах у чëрта на куличиках! Я предчувствовала, что этим всë и закончится… — Каро… Это случайность. — Вот именно, — отрезала она, внимательно всматриваясь в показатели кардиографа, — парни молодцы, поиски провели оперативно. — Кто? — просипела девушка. — Ясмин, честно сказать, я не запомнила их имён… Но они были одеты в форму охраны, когда тебя привезли в отделение, — женщина с грустью взглянула на неё, и спустя паузу добавила, — ты знаешь мою позицию, я предпочитаю никогда ничего не скрывать, даже если правда горька… В душе Ясмин разражалась буря. С каждым словом женщины к ней все больше приходило невыносимое понимание действительности. Она застыла, боясь спугнуть хоть какие-то хорошие новости, которыми Каролина могла её обрадовать… — У тебя обнаружили вирус, — она выдохнула, не удивлённо, скорее, безысходно, — благо, в начальной стадии. Твой организм способен справиться с ним. По крайней мере, мы сделаем всë возможное для этого. Но требуется время. Ясмин отвернулась к окну: слишком вымотана, чтобы о чëм-то думать, о чëм-то волноваться. Но в голове по прежнему размытым силуэтом мелькал он… — Ты чего раскисла, солнце? Даже не думай, что я позволю тебе вот так загнуться. Не с той связалась, — она одарила ее белоснежной улыбкой. — Я и не думаю ничего такого, Каролина, — слабо улыбнулась девушка, — я полностью тебе доверяю! — Больше чем уверена, что ты подцепила эту заразу у ублюдков Салехов, чëрт бы их побрал! — Сейчас это не имеет значения… Послушай, а где… Но не дождавшись вопроса, блондинка печально покачала головой. — Джек не выходил на связь два дня. Но поиски усиленно ведутся, — однако поспешила успокоить девушку, увидев, как она в ужасе прикрыла рот рукой, — Ясмин, милая, мы обязательно его найдём! Даже не смей об этом беспокоиться! — и добавила, — он бы этого не хотел… — Создатель, за что же ты так с нами… — обречённо прошептала Ясмин, прикрыв глаза. — Я могла бы промолчать, скрыть это от тебя, но… Я бы себе не простила такое враньё. — Не волнуйся, Каролина… Спасибо тебе за искренность. Женщина попыталась поговорить с ней на отвлечённые темы, усиленно избегая новостей о Мустафе… Как бы она не хотела быть с Ясмин предельно честной, она не могла подвергнуть еë ещë большему стрессу. Весь цинизм этой женщины улетучился, когда дело стало касаться близких ей людей… Видя, что девушка явно недомогает, она решила оставить еë отдохнуть в одиночестве — кому как ни ей было известно, в чëм нуждается человек при такой психической встряске — но перед уходом сказала: — Да, Ясмин… Пока не забыла, твой отец сейчас находится в соседней палате. Я решила, что ты захочешь с ним увидеться, поэтому попросила расположить тебя здесь. — Боже, ты лучшая! — Может быть, — ухмыльнулась блондинка, — ему чуть лучше, Ясмин. Я слежу за его состоянием в отсутствие Джека. Но он всë равно очень слаб. И, ты уж извини меня за своеволие, но я не могла держать его в неведении. Он знает, что ты здесь. Ясмин нахмурилась, однако ответила: — Я поняла. Спасибо, Каро… Ты правда так много делаешь для меня… — и она впервые позволила себе снять ненавистную бесчувственную маску и выплеснуть накопившееся подавленные эмоции через живительную влагу. Каролина заключила её в объятия, и эта картина каждой из них напомнила ту, в Бразилии, когда Ясмин сама поддерживала эту железную леди, чья жизнь в какой-то момент пошла под откос. В конце концов, они распрощались друг с другом до вечера. Но как бы Каролина не была сведуща в делах житейских и каким бы хорошим психологом не являлась, она и представить не могла, что Ясмин меньше всего хотелось остаться сейчас одной… И, казалось, никто не был в состоянии ей помочь, поскольку видеть она желала лишь одного, самого дорогого, а в то же время самого неприступного мужчину… Только ненадолго успокоившись, она опять поддалась слабости. Такой безнадёжности и отчаяния она не испытывала никогда. Она так нуждалась в мудром совете! И вспомнила про единственного близкого ей сейчас человека, находящегося буквально через стенку от неё… ______________________ — Отец… — робко проговорила Ясмин после тяжких душевных метаний, когда сидела возле его койки, ласково прикорнув к его руке. — Ясмин? Она сглотнула, пытаясь продвинуть глубже внутрь растущий, разъедающий гортань ком, который почти перехватывал дыхание, но не смогла. И лишь сдавленно произнесла: — Папа… — и расплакалась. Слишком много легло на хрупкие плечи, которые не смогли вынести, кажется, последнего испытания. По иронии — самого тяжёлого, до боли неожиданного. Насмешка ли судьбы или всего лишь неосторожность? Как и мать: всегда на грани, на волоске от смерти… — Ясмин, прости меня… Но она не слышала. — Папа!.. Я не знаю, что мне делать! Мне так плохо! — и вновь комнату пронзили судорожные рыдания над немощным телом отца. Маленькие руки перехватились чужими. Некогда крепкая ладонь теперь слабо сжала тонкие пальчики, но сколько невыразимой любви и поддержки в этом было… — Ты ни в чем не виновата, Ясмин. Маленькая моя дочурка, я всегда любил и люблю тебя… Если бы ты знала, как я хотел, чтобы ты была счастлива! И сейчас я, как никогда, далёк от этой мечты… О, Всевышний, прости меня! — голос осип, но в полубреде человек продолжал, — Нафиса, моя любовь… Я подвёл тебя, я так виноват перед тобой… — Папа! — ладошки обхватили изможденное лицо, — ты знаешь, что это не так! Прошу тебя, не говори таких страшных вещей! — Но я знаю, — обращался он к кому-то незримому, — я знаю, что наша девочка справится со всеми напастями, знаю, потому что иначе не может быть. И она вылечится от этой пакости, от этой холеры, которая, подобно чуме, охватывает уже почти весь мир! Ведь это лишь нелепое стечение обстоятельств, случай… Она не заслуживает такой смерти. Она будет жить, и она будет счастлива! Я верю, верю!.. — голос надорвался, и Кадир закашлялся. А слезы продолжали скатываться по бледному лицу: тихо, не тревожа никого в этом мире. Обречённость и разочарование — единственное, что осталось в истерзанной душе. Тишина, долженствующая приводить мысли в упорядоченный вид, лишь угнетала. И этот запах… запах тошнотворный, выворачивающий всë нутро наизнанку, и будто настойчиво говорящий о приближении… Боковым зрением Ясмин заметила темный силуэт в углу палаты, заставивший обернуться. Но пустота, встретившая её взгляд, одарила животным страхом, тоской и одиночеством, пустив по ослабевшему телу волну мурашек. Тихий голос Кадира, отразившийся не от стен комнаты, но от густого воздуха, будто ставшим стеной между этим местом и всем остальным миром, вывел девушку из задумчивости. — Ясмин… — она прильнула к нему, — сбрось со своего сердца тяжкий груз, поделись со мной своей печалью. Не стоит щадить старого больного отца, когда дело касается твоей жизни… А Ясмин была в сомнениях, ведь эта тайна, казалось бы, совсем и не важная по сравнению с проблемами города… да что там города — двух стран, мучила её сейчас больше, чем какая-либо телесная боль. — Папа… — и замолчала, не в силах исповедоваться на смертном одре отца. — Расскажи мне, Ясмин, что тебя тревожит? Что происходит с тобой? Я вижу, это совсем не связано с эпидемией и пропажами девушек. Это что-то глубже…что-то интимнее… — Да… — сорвалось с уст девушки, — я… Я так запуталась… В себе, в своих чувствах… Я не знаю, что мне делать… — В чувствах? — сипло переспросил Кадир. — Я… не знаю, что происходит между мной и… — И кем, Ясмин? — И… Зейном… — А что между вами происходит? — он чуть нахмурился, но в его тоне не было ни капли удивления. — Мне кажется, что я… влюбилась… Так глупо, так… сильно, — она закрыла лицо ладонями, когда поток слëз вновь возобновил своё течение, — я не понимаю его, его отношения ко мне. И я совершенно не знаю его как человека! Но эти доводы бесполезны, я не могу побороть своего…влечения к нему. Он делает мне так больно своим молчанием, неопределённостью!.. Я ненавижу себя, ненавижу его! Ненавижу всю эту идиотскую ситуацию! Кадир молчал, и впервые за всë время Ясмин заметила ясность его взгляда, словно болезнь почти покинула измученный организм. — Зейн… — он погрузился в странную задумчивость, что казалось, будто он вовсе задремал на какое-то время, но вскоре нарушил тишину, — Зейн — очень сложный человек… и, могу сказать со всей уверенностью, это определённо не лучший объект воздыханий юной девушки… Наверное, когда-нибудь это должно было произойти, но я не думал…а, впрочем, неважно. — Что? — Кадир покачал головой. — Его личность противоречива, и, несмотря на все его «правильные» речи, которые ты имела честь слышать от него, он сам далеко не идеален. Я не собираюсь рассказывать тебе о его прошлом — это целиком на его совести, и, если вы действительно зашли в своих отношениях дальше, чем… чем это было позволительно, он сам тебя посвятит во всë. Он…честен с теми, кем дорожит. — Если бы он со мной разговаривал, все было бы так просто… — Я не могу осуждать его за это. Возможно, он боится… — Но чего? — с безысходностью спросила она. — В твоём случае, правильнее будет задать вопрос «за кого», но… Поверь, Ясмин, у него для этого есть причины. Его любовь… — он тяжело вздохнул, — не имеет границ, когда она искренна, пламенна… Но не позавидуешь тому, кого он невзлюбит. И в этом он страшен… Не буду скрывать, что я никогда не желал такого союза. И возраст, и мировоззрение, и характер, и… — он неловко замялся, — многое другое останавливали меня от такого необдуманного поступка, как брак между вами двумя. Но теперь уже ничего не поделаешь. Я прекрасно знаю, что сердцу не прикажешь. Но пока я лично не услышу от него вразумительного объяснения своего поведения, я не могу ничего тебе советовать, моя дорогая дочь. Поступай так, как считаешь нужным. Ты уже взрослая, и сама должна понять, чего ты хочешь. Всë в твоих руках, Ясмин. Но не позволяй обижать себя. Имей гордость и не теряй чести. Громкий приступ кашля прервал его наставления, и теперь девушке оставалось только позвать медсестру и некоторое время наблюдать за её отточенной бездушной работой… А когда они остались одни, быстро сказала: — Спасибо…папа… ______________________ Ясмин вернулась к себе в палату слишком истомленная. Каролина, как и обещала, зашла проведать еë вечером и чуть ли не заставила выпить снотворное. Как только её голова коснулась подушки, Ясмин провалилась в сон, но отнюдь не исцеляющий, а будто намеренно старающийся убить организм раньше положенного времени. Ей вновь снился он. Жестокий, холодный, бессердечный. «Это непозволительно! Я не знаю что на меня нашло!». Пощëчина. Все естество хотело кричать: «Иди к чёрту!», «Я ненавижу тебя, ненавижу!», «Ты просто ужасен, отвратителен!». Но почему-то получалось: «Милый, я так люблю тебя, почему ты так жесток?! За что ты так со мной?! Я так люблю тебя…неужели ты не видишь?! Посмотри на меня! Посмотри до чего ты меня довёл! Но я не виню тебя, ведь я так тебя люблю… " Судорожное хныканье, вместе с тëплой каплей, стекающей по щеке и затекающей куда-то на шею, разбудили. Который раз за столько времени она плакала? Ясмин осмотрела палату, ставшую уже почти родным домом, и замерла в изумлении. Она не могла пошевелить и пальцем — не хотела привлекать и сотую долю внимания. *** Он сидел на стуле рядом с еë постелью. Слегка наклонив голову, он прикрыл глаза ладонью, пока вторая рука терялась между бортом пиджака и предплечьем первой руки. Сколько он здесь просидел? Сколько…она спала? В комнату сквозь жалюзи просачивались солнечные лучи, бросая блики на чистую постель, прикроватную тумбочку, скользя тёплой полосой по полу до самой двери, затрагивая косяк… И на него. Взъерошенные волосы, совершенно непривычно лежащие на голове, падали на ещё более хмурый, чем всегда, лоб; впалые щеки, ещё больше подчёркивающие его скулы, придавали лицу Зейна осунувшееся выражение; складки на пиджаке и брюках были нетипичны для такого педанта, как он. Ясмин удивил его весьма помятый вид, но ещё больше ее поразила эта ситуация: Зейн снизошёл до того, чтобы сидеть около неё в больнице. Когда такое было? Или это безжалостная сладкая иллюзия? Она рассматривала его, не смея прикоснуться… Он спал? Говорят, когда на человека пристально смотрят во сне, он может проснуться… Он шевельнул пальцами на прикрывавшей глаза руке, и, видимо, в желании взбодриться, потер веки. А Ясмин не успела сообразить своего положения… Они встретились взглядами. Его глаза были темнее, чем обычно, а в то же время прозрачнее. Лёгкие тени легли под нижними веками, придавая ему хоть и усталый, но такой…добрый вид? — Ясмин… — только и смог вымолвить он, тихо, на выходе, вкладывая в свой взгляд гораздо больше, чем мог бы сейчас сказать. Ясмин постаралась незаметно смахнуть слезу со своей щеки, отвернувшись, но он заметил. Отвёл глаза, чтобы не смущать ещё больше. Он раздражал: своей нерешительностью, которая ему так не характерна, сомнениями, правилами, секретами, холодностью. Его хотелось избить. Он страстно привлекал: своим скрытым огнëм, принципами, силой, собственными запретами, мудростью и неравнодушием. Его хотелось поцеловать. В Ясмин закипала злоба. — Чем я удостоена таким визитом? — грубо спросила она, не оборачиваясь, и услышала хмыканье. — Я заслуживаю более презрительного обращения… однако позволю себе не отвечать, — спустя паузу ответил мужчина. — Не стоит прибедняться, — она мимолётно глянула на него, но перевела взгляд на окно, — сколько сейчас время? — Без двадцати пять. Она взметнула брови. — Я долго спала… — В таком состоянии это естественно, — спокойно ответил он, — но не так долго, как я ожидал. Разговор не клеился. Она бросила на него почти гневный взор, но не увидела ничего, кроме усталости и какой-то странной печали в глазах. До каких пор будет продолжаться эта вытягивающая все силы игра? — Ясмин… — вновь начал он, отведя взгляд, и девушка натянулась, как струна. Несколько секунд тягостного молчания заставили еë вслушаться в тиканье стрелки часов до звона в ушах и, в конце концов, услышать…услышать долгожданное… — я очень рад, что всë обошлось. Обрыв. Снова обрыв. Она усмехнулась. — Удивительная способность — говорить безличными предложениями… — и задумчиво продолжила, удобнее усаживаясь на кровати, — моë место наконец-то определено… Я — никто, меня просто не существует. Спасибо за откровенность, мне было это необходимо. Она впервые услышала усталое, на грани раздражения, мычание, и быстрый ответ: — Жестокое, пленительное создание! — почти выплюнул он, а голос поднялся так же резко, как и он. Отойдя на безопасное расстояние ближе к окну, он продолжал, — я не находил себе места все эти дни! Мучился в страхе потерять тебя навсегда! И ты смеешь говорить, что ты — никто, злая, глупая девчонка! Ясмин вздрагивала от каждой повышенной ноты. О, этот человек определённо умел кричать… Его дрогнувший голос, срывающийся на некоторых слогах, попадал в цель каждый раз. Каждый раз в самое сердце, как однажды сказал он сам. Кажется, он что-то говорил про поиски, про Джаффара и Саида, но она не слышала… Уже и раздражение отошло на второй план — осталась лишь тупая боль. Боль и жалость к себе и… к нему? И нежность… Она снова стала ощущать, как воздух в комнате холодит ее разгоряченное, мокрое от слез лицо. Она плачет перед ним? Нет, так нельзя… Он же не может… — Ясмин… Поздно. Рывок с места и он рядом. Присел на постель, страстно схватив ее ладонь, пока она в смятении, и обнял тонкую талию. — Прости меня… — порывистое прикосновение руки к ее влажным волосам, убирающее растрепавшиеся пряди, и горячий поцелуй в щëку, ещё дающий шанс на выбор. — Нет, — Ясмин попыталась вырваться из железной хватки, — я ненавижу тебя! Ненавижу тебя! — голос сорвался. Она заходилась в рыданиях. — Ясмин, успокойся, — слышала она пламенный шёпот на ухо в противовес своему крику, хаотичным движениям… — прошу тебя. Его губы легко прикоснулись к ушной раковине, вновь скользнув к щеке, ощутив солёный вкус, вкус терзаний и метаний, такой родной и знакомый… — Нет, ты… Зачем ты… — невольно сбавив громкость, продолжала девушка, ощущая лёгкие поцелуи на виске, на скуле, на подбородке… — я так страдала, а тебе было всë равно… — Ты ошибаешься, мне не было всë равно… — слушала она тихий шёпот, не заметив, как перестала вырываться из его объятий, а только впившись пальцами ему в плечи… — Я погибала в пустыне, и мои мысли были только о тебе, а ты даже не вспоминал… — лёгкий удар кулачком в плечо, смешной, детский сопроводил слова, пока Ясмин ещё сопротивлялась, отворачивалась, усугубляя своё и без того беззащитное положение, случайно ловя поцелуи шеей. — Я думал только о тебе, моя бедная, моя любимая девочка, — страстно выдыхал он ей в ухо, распаляя по телу мурашки, вызывая такие странные чувства… — я искал тебя и нашёл. Я не отпущу тебя, Ясмин. — Ты…искал меня? — так искренно спросила она, судорожно выдохнув, что заставила его улыбнуться. — Непрерывно. Он посмотрел ей в глаза, слегка отстранившись и аккуратно приподняв пальцами подбородок, и мягко поцеловал. Она почувствовала его губы. Опытные, сильные. Сегодня и сейчас они не наказывали. Они просили прощения. Нежность и трепетность — она так мечтала почувствовать себя любимой, и еë мечта сбылась. Этот суровый мужчина, оказывается, мог быть чутким, отзывчивым… Его губы осторожно ласкали приопухшие от слез еë, приводя душевное состояние в гармонию и спокойствие. Наверное, он хотел, чтобы она почувствовала себя в безопасности. И она чувствовала. Она непроизвольно завела руки за его шею, притягивая ближе к себе, и он подался чуть вперёд. Углубив поцелуй — скользнув языком в приоткрытый алый рот, он направлял ее, позволяя привыкнуть к близости с собой, ведь тогда у них не было даже времени осознать какого-то это — целовать любимого. Он немного отстранился от неё, слыша тяжёлое дыхание. Истерика, болезнь — удивительно, как она ещё выдержала такое потрясение, не потеряв сознание. Он прижал еë стан к себе, перебирая шелковистые волосы, вдыхая её запах, который даже сейчас не смешивался с больничным шлейфом спирта и лекарств. — Ты ведь можешь заболеть… — прошептала она ему на ухо и услышала добрую усмешку в волосы вместе с поцелуем. — Поверь, сейчас это меньшее из зол, которое может произойти. Она вопросительно посмотрела на него. — Я отчаянно пытался не допустить неизбежного… — он выдохнул, отведя взгляд, но через мгновение вновь вернув на девушку, — не просто так. Твоя жизнь всегда была подвержена опасности, Ясмин, и сейчас ничего не изменилось, а лишь… усугубилось. — Зейн, когда же ты мне всë расскажешь?.. — обратилась она то ли к мужчине, то ли к невидимым силам. — Джаханнам (1) ждёт меня с распростёртыми объятиями… Но я не собираюсь падать ещё ниже, обманывая твоë доверие. Это единственное, чем я дорожу. Ты, — выделил он и провёл пальцем вдоль щеки, — единственная, кем я дорожу. Она приникла к его ладони, как маленький котёнок, нуждающийся в ласке и любви. — Я клянусь, что расскажу тебе всë. Слышишь, Ясмин? — легко приподнял он подбородок, заглянув в глаза, — Я исповедуюсь тебе, как имаму (2). Но… после того, как ты поправишься. — Но… — Не спорь со мной, — просквозили знакомые властные ноты, — моя клятва многого стоит. Я никогда не нарушаю данного слова. Она тихо выдохнула, не в состоянии вновь пререкаться, что-то доказывать, ругаться, и в изнурении опустила голову ему на плечо, вдыхая аромат древесного парфюма… Его ровное дыхание успокаивало, расслабляло, раскрывая зажатое в себе столько времени утомление. — Я так устала… — прошептала она. — Тебе стоит отдохнуть, — также тихо ответил Зейн, но добавил, — я бы хотел остаться с тобой, но сейчас у меня важное дело, — он поймал недовольный взгляд, — я тебя обязательно посвящу в него, если исход будет удачным. Ясмин кивнула, принимая от него невинные прикосновения к волосам, плечам… — Сколько ты здесь просидел? — С одиннадцати утра. — Это же целых шесть часов! — Всего-навсего шесть часов, — исправил он, и ласково улыбнулся, — я рад, что нам удалось поговорить до того, как я бы ушëл. Но, в любом случае, я зайду сегодня ближе к девяти. — Зейн, это не обязательно, правда… — Это не обсуждается, — сказал он тоном, не терпящем возражений, — к тому же, мне нужно поговорить с Кадиром. В глазах девушки на миг появился испуг, и это не осталось незамеченным. Мужчина странно на неё посмотрел и спросил: — В чëм дело, Ясмин? — Я просто… Он знает… Зейн на секунду нахмурился. — В каком смысле? — Ну, о нас… Я с ним говорила… — она потупила взгляд и выглядела, как ребёнок, уличëнный в какой-то нехорошей шалости. Но, тем не менее, набравшись смелости, она вновь посмотрела на него. Задумчивое выражение его лица поначалу смутило девушку и заставило почувствовать себя виноватой в чëм-то… — Я не должна была?.. — Нет, вовсе нет, — смягчился его взгляд, а уголок губы приподнялся вверх, и спустя мгновение он сказал, — ты и в самом деле повзрослела, Ясмин. Помедлив, будто окидывая оценивающим взором, он приобнял её за талию, оставляя лёгкий поцелуй на шее, запоминая её такую… разбитую, растерянную, нуждающуюся в заботе и человеческом тепле… Но не успел соориентироваться, когда дверь в палату внезапно отворилась, и из проëма донёсся знакомый низковатый голос: — Солнце, пора бы уже… — и, видимо, от неожиданности резко замолк. Он усмехнулся в шею девушки и, отстранясь, поймал еë хитрый взгляд. Одарив её ответной ухмылкой, он, не оборачиваясь, произнёс: — Проходите, Каролина. Вы нам не помешали, — и встав, встретил еле заметную улыбку женщины, — я уже ухожу. Так что вверяю в ваши прекрасные профессиональные руки это сокровище. Кинув нежный взгляд на девушку, он вновь увидел расцветшую на её бледном лице улыбку и, развернувшись, вышел из палаты.