Окна напротив

Осень. Слякоть. Погода, метавшаяся между ветром, снегом и солнцем. Более неопределенной поры года он ещё в жизни не видел. Эдгар любит определенность. Если сегодня он решил умереть — значит сегодня он умрет, а если завтра — то завтра. Стабильное знание или стабильное незнание. Среднего быть не должно. Человек подходит к окну и смотрит вниз. В голове он прикидывает примерное время полета и насколько вероятно то, что встреча его тела с асфальтом на высоте в девять этажей будет несмертельной, а он всего-навсего останется овощем. Шанс крайне мал, но не невозможен. А такое он не любит. Если умирать, то только с уверенным знанием, что насмерть, и никак иначе. Внизу, как обычно, сидят старушки, о чём-то постоянно щебеча. Удивительно, но каким-то образом они находят, что обсудить сегодня, обсудив всё, что только можно было. Рядом с ними находится клумба с увядающими на зиму цветочками, где особо творческие жильцы смастерили из подручных средств различные поделки. Вон, например, с высоты он видит красную точку — деревянный гном с пластиковой шапочкой. Весьма оригинально на самом деле. Наверно, упади он с достаточным мастерством прямо на этого хоббита, то у соседей напрочь отпало бы желание мастерить что-то новое. Его мозги, вылетевшие из черепушки, всмятку валяющиеся на земле, и гном с улыбающейся рожей, восседающий над этим ужасом. Довольно зловеще. И омерзительно. Смерть Эдгару в принципе казалась омерзительной. Будь то смерть естественным путем или нет — всё одно. Разве не ужасно, когда твои органы перестают работать и начинается процесс гниения? Ужасно. Но падать с крыши дома, по его мнению, куда лучше, чем, скажем, резать вены в ванной или ощущать удавку на шее. Если второе просто неизящно, то к первому присоединяется зловоние, как на бойне, отталкивающий красный и рвотный рефлекс. Он не готов идти на такие жертвы. Если бы у него было из чего выбирать, то, безусловно, его фаворитом стала бы пуля в лоб. Быстро, а оттого, вероятно, безболезненно, без лишних размышлений и возможности передумать. Но, увы, его местопроживание — это не буйные штаты, где проще перечислить жителей, у каких нет пистолета. В его стране оружие достать куда проблематичнее, а в его положении даже нереально. Эдгар рассматривал вариант с морозилкой. Залез, заснул и не проснулся. Звучит легко, но невольно возникшая ассоциация детей с мутациями в банках, коих ему доводилось видеть, отговорила от подобного варианта. К тому же сейчас делают открывающиеся изнутри морозилки, а значит у него будет время подумать и, в случае чего, передумать. Это никуда не годится! Пускай он и уверен в твердом желании умереть, но кто знает, насколько человек способен переоценить свою жизненную позицию, находясь в шаге от смерти? Вдруг ему не понравится? Так вот, второго шанса не должно быть! Это обязательное условие для «настоящих суицидников». Для уверенных, твердых и полностью разочаровавшихся! Не тех, кому не хватает внимания или другой юношеской максималистской ереси! Вариант с ванной и электроприбором он считал идеальным. Включить музыку в наушниках, налить вина, понежиться в пузырях и пригласить на окончание чудесного вечера фен для совместно-последнего купания. Разве не прелестно? Он абсолютно понимает тех одиноких дам, которые выбирают именно этот способ как празднование своих сорока, может меньше, лет. Но затем он подумал о минусах, о том, что в его исполнении это будет выглядеть не так изящно, а даже грязно. Протекающая ржавая ванна, колотая местами плитка и отсутствие нормальной сантехники — вверх невежества перед таким чопорным процессом. Остаётся окно. Не самый лучший, но весьма, скажем так, гласный и зрелищный способ. Умирать — так с песней! Эдгару надоедает смотреть вниз: он поднимает глаза, мотает ими по сторонам, рассматривает чужие окна и замечает признаки жизни за одним, которое напротив. Мужчина. Он прищуривается. Нет, скорее парень, может его возраста. Волосы его безобразно рассыпаны по открытой спине, касаясь лопаток, а сам человек открыл холодильник, что-то взял, начав очень виртуозно поедать. И ещё. И ещё. Эдгар даже позавидовал такому количеству еды. Но ещё больше позавидовал тому, что тот без проблем может ходить без верха в почти минусовую температуру. Сам-то он закутан в несколько слоев одежды, передвигаясь по квартире с пледом на плечах, но всё равно не чувствует достаточного тепла, чтобы руки переодически не тряслись. А всё потому, что чертово отопление отключили! Ему просто необходимо умереть! Он снова посмотрел вниз. Представил как летит, потом летящего себя со стороны и то, что, скорее всего, будет несуразно мельтешить конечностями как какой-нибудь волчок, потому что — ей богу — падают красиво только в фильмах! Эдгар нахмурился. Всё-таки окно плохой вариант. Может ещё подумать? Есть ли время на это? Не так долго — и начнется его третий десяток. Смерть на день рождения… пошло и банально. Но, нужно признаться, одинаковые числа на надгробии смотрелись бы неплохо. Человек в противоположном доме же продолжал как ни в чем не бывало есть. В то время, когда у него идут такие важные мыслительные процессы! Эдгар ещё раз посмотрел на парня в окне, прежде чем в раздражении уйти. Все следующие дни проходили одинаково: один человек стоял у окна, размышляя, точно ли хорошая идея прыгать из него, пока другой человек самозабвенно что-либо поедал. Один человек думал, как можно столько есть, а другой, что нужно было купить два рулета. Интереса ради Эдгар решил засечь время, проведенное человеком за холодильником, и не удивился, когда увидел на экране вместо первых ноликов двузначное число. Что за троглодит? И ходит как по будильнику в одно и то же время. Так ещё и всегда полуголый! В какой-то момент от скуки Эдгар стал приглядываться лучше, рассматривать и замечать все больше деталей, но это не утоляло любопытство до конца. Именно поэтому он купил бинокль на последние деньги, припрятанные на черный день. А что? Нужно же себя как-то развлечь перед смертью. И пускай, что это незаконно! Кто вообще беспокоится о законе? Не мертвецы уж точно. Умереть он решил с первым снегом. Зиму он не любит так же, как и осень, хоть она и менее неопределенная, но всегда настигающее мерзопакостное настроение в эту пору терпеть он не готов. К тому же кроваво-красный смотрится стильно на снегу. Теоретически. Два дома. Два человека. Один ест, а другой наблюдает за этим в бинокль. Бесполезное занятие и не сказать, что оно приносило Эдгару какие-либо особые ощущения, только если возомнить себя тайным агентом, собирающим информацию о большой шишке, но образ маньяка-извращенца просился больше. Это просто немного отвлекало. Лучше ведь пытаться угадать, что тот съест следующим, рассматривать широкую спину, марку телефона и едва заметные магнитики с пингвинами (какое-то бело-черное пятно!), чем думать о проблемах? Определенно. А потом парень закрыл холодильник и посмотрел прямо на него. Эдгар не смутился, не стал тут же убирать бинокль и делать вид, что рассматривает вовсе не его, а птичек. И что ты будешь делать дальше? Человек в окне помахал ему рукой, не выглядев и на малость удивлённым. Эдгар помахал в ответ. Оказывается, он был не незаметен, а его глупое хобби давно раскрыли. Или нет? Почему тот дал реакцию только сейчас? Парень в окне взял телефон в руки, включил фонарик и начал мигать, либо возомнив себя специалистом по клубным спецэффектам, либо пытаясь вызвать у него эпилепсию в месть за сталкерство. У Эдгара нет эпилепсии и в клубы он не ходит. Что это значит? Фонарик мигает то быстро, то с заметной задержкой. Может этот сигнал о помощи? Его держат в заложниках, откармливают, чтобы потом сделать суп да понаваристее? Это объясняет чужую склонность к обжорству. Хм, но у того, вероятно, очень хороший метаболизм, ведь выглядит он совсем не как полный, а наоборот, подтянутый и вполне себе спортивный молодой человек. Эдгар пригляделся, обводя глазами контуры слегка загорелого тела. Его похитители — глупцы. Какой из него суп выйдет?! Одни мышцы, будет же невкусно! Мигание начало надоедать. Несмотря на глупые мысли, схожие с помутнением рассудка от одиночества, Эдгар действительно не мог придумать внятного объяснения этим действиям. Он решил вызвать полицию. Глупо? Да. Но объяснение своего хода мыслей сотруднику правоохранительных органов здорово повеселило его. — То есть, если я правильно понял, вы подумали, что это сигнал сос? — Абсолютно верно. Так в фильмах делают, — отвечает Эдгар. — А вы, получается, хотели?.. — На азбуке Морзе спросить, что он от меня хочет! — отвечает человек, представившийся как «Фэнг». — С чего бы мне знать азбуку Морзе?! — вспылил один. — А с чего нет?! Странным людям не чужды странные навыки! — подхватил другой. Полицейский смотрел на них невыразительным взглядом, свойственным людям, приезжающим на вызов, озвученный словами: «Тут из человека суп хотят сделать, приезжайте!». В итоге им назначили штраф за ложный вызов. Эдгар сразу сказал, что у него нет денег. Фэнг заплатил за двоих. Белая машина с синей полоской уехала. Двое людей продолжили стоять около подъезда. Эдгар обвел глазами человека с явно азиатскими корнями и кое-что осознал. — Я первый раз вижу тебя в одежде. — А я первый раз вижу тебя без бинокля. И правда. Они одновременно поежились. Холодно. Начинает темнеть. — Зачем ты наблюдал за мной? Эдгар выдержал интригующую паузу, будто действительно знает ответ на этот вопрос. — У меня фетиш на то, когда люди едят, — придумал он. Фэнг поднял брови, двинув головой, и дополнил: — А у меня фетиш на то, когда люди из бинокля наблюдают как я ем. Гармоничное сочетание. — Звучит как план, — протянул Эдгар, затягивая шарф посильнее. Ему на нос упала снежинка и тут же растаяла. Вот и первый снег. Ах, да. — Знаешь что? — сказал он и, увидев ожидаемый заинтересованный взгляд, продолжил: — Я хотел спрыгнуть с крыши, когда начнется снег. Он сказал это. Пусть его посчитают душевнобольным кретином, но он должен был сказать. Ему нужно быть услышанным. Два дома. Две пустые квартиры. Два человека. Один рассказывает о своих планах насчёт самоубийства, а другой внимательно слушает. Эдгару легко говорить о смерти — он знаком с ней. Поэтому слова давались хорошо: все те долго вынашиваемые и никому невысказанные мысли песней-реквиемом полились из губ. Порой при рассказе, по мере добавления новых деталей, он отчего-то улыбался. Наверно, это выглядело странно. Но какая уже разница? А затем облегченный вздох, как если бы снять с души тяжёлый груз. Он закончил. — Знаешь что? — намеренно копируя его манеру, спрашивает Фэнг. — Что? — Знаю один анекдот со схожей ситуацией. Звучит он так: «Бездомный просит секса у девушки, собравшейся прыгать с моста. Та в отвращении отказывает, но бездомный находит нужные слова: говорит ей, что, прыгни она, тело ещё некоторое время будет теплым, и он не почурается воспользоваться этим. Девушка с ужасом уходит». Суть в том, что всегда найдется нечто похуже смерти. Эдгар слушал это глазами по пять копеек. Спустя минуту молчания переваривания информации, он со всем чувством заявляет: — Это самое отвратительное, что я когда-либо слышал. Фэнг засмеялся. — Ха-ха! Звучит как повод пожить подольше! — Он наклонился, смотря исподлобья для пущей внушительности. — Кто знает: вдруг у меня тоже есть специфические наклонности? Я бы не осмелился после этого прыгать. Эдгар резко отстранился в сторону как ошпаренный, а рассказчик анекдота не выдержал и снова захохотал. На том они разошлись каждый в свою квартиру. Фэнг, может, опять будет есть или продолжать смеяться. Эдгар — думать насчёт другого способа самоубийства и, возможно, учить азбуку Морзе.

***

Улицы завалило снегом. Человек подошёл к окну, взяв с собой бинокль и телефон. Недавно он заплатил за отопление, а потому отложил свое самоубийство как минимум до окончания этого месяца. Голова болела от воспроизведения в памяти всех этих точечек и тире, но у него чесались руки показать свои продвижения в изучении морзянки. И вот неуверенное «привет» было отправлено. Ответа долго ждать не пришлось. Свет заморгал. Вот здесь видна отчетливая «ж». Следующее, вроде бы, «и». Дальше точная «в». А потом… Что потом? Этой буквы он не знает. После некоторых поисков в телефоне, он понял, что это был восклицательный знак. А свет все продолжал мигать, и вскоре Эдгар окончательно понял все символы. «Жив?)». Чертова скобка! И главное, не поленился ее показывать! Следующим, что Эдгар намигал в ответ, было «идиот». «Олух», — парировали. Два человека. Две квартиры. Два окна. Оба как дети перебрасывались немыми ругательствами до момента, пока Эдгар в раздражении резким движением не зашторил окно. Да, именно для этого вызывающего жеста он около часа вешал шторы туда, где они не предполагаются. Как в воду глядел, что понадобятся! Когда много думаешь о смерти и в один момент совсем перестаешь ее бояться, жизнь предстает под другим углом, где все те ранее, казалось бы, совершенно важные вещи оказываются пустышками, и только лишь настоящий момент, эмоция «сейчас», а не «тогда» имеет хоть какой-то смысл; что фраза «счастье в мелочах» вовсе не поднимающая настрой в тяжёлые времена глупость, а нечто более стоящее и всеобъемлющее. В жизни Эдгара были слишком мало таких мелочей. Поэтому он цепляется за любую. А потом Фэнг не пришел. Все эти дни они, не сговариваясь, приходили в одно и тоже время, но сегодня Эдгар сидит уже как полчаса в надежде увидеть признаки жизни за окном напротив. Может это намек, что тот прекращает их глупую игру? Он слишком странный, а тот решил не тратить на бред время? Его бросили? Эдгар разочарованно отложил бинокль, открыл форточку для проветривания и покинул кухню. Он сам не предполагал, что чужое общество… станет необходимым. Но мысли об этом не задерживались долго. Он проживал день как обычно, просто с иногда возникающим ощущением того, что последний шанс оборван. Весь короткий день Эдгар избегал кухни и только когда на улице начало темнеть, решил, что его желание выпить чаю сильнее, чем нежелание показаться на глаза, ну скажем, не вовремя явившемуся Фэнгу. На полу он увидел самолётик. Поднял его, посмотрел на форточку, сложил два плюс два и с сомнениями развернул бумагу. Большими неаккуратным буквами в середине листа было написано «Выгляни». Эдгар выглянул и, когда ничего не произошло, посмотрел вниз из бинокля, видя на снегу, траве, асфальте и вообще почти везде, лежащие без дела, видимо не долетевшие до места назначения, самолётики. И тогда он осознал, что, оказывается, Фэнг куда страннее его. Окончательно он в этом убедился, когда разноцветное свечение привлекло внимание, а глаза смотрели на гирлянду мигающую в окне, которая будто бы плыла по стеклу, складываясь в определенное предложение. После слов «напиши мне» следовал номер телефона. Знакомиться с помощью адресной светодиодной гирлянды… Весело. Он добавил номер в контакты и нашел в первом более удобном мессенджере картинку человека в черных очках, держащего на руках мопса в таких же, только поменьше. «Привет», — написал Эдгар, поглядывая то в смартфон, то в окно напротив. «Привет! Я уж думал не выйдешь». «Сколько попыток ушло на это?» — Он помахал самолётиком, словно собеседник находится рядом, а не на приличном расстоянии. «28ಥ⁠‿⁠ಥ кстати, о них! Можешь выйти помочь собрать их? Заодно расскажешь другие способы самоубийства, мне даже интересно стало». «28? Ты сумасшедший», — утвердил Эдгар, проигнорировав следующее предложение. Ему надо подумать. «Я азартный! Если не выйдешь, то можешь смотреть, как я корячусь сам. Вдруг новые фетиши появятся», — ответили ему и вышли из сети. Эдгар отложил телефон, собираясь с мыслями. В итоге он вышел. Успело совсем стемнеть. Они светили фонариками, в кои-то веки не мигая ими, вместе собирали самолётики и говорили о ерунде, будто не являлись друг другу незнакомцами.

***

Два дома. Два человека. Две квартиры, одна из которых пустует. Фэнг пригласил Эдгара к себе встречать Новый год. Сказал что-то про друзей, которые у родственников, и родственников, которые у ещё более дальней родни, а ему, видите ли, одиночество не соратник. У Эдгара не было ничего, что можно взять собой; того, что берут нормальные люди, когда идут к кому-то в гости, а поэтому, чтобы не быть нахлебником, он пришел пораньше «отрабатывать» свое место за столом. Первым и, по словам Фэнга, очень серьезным заданием было нарядить ёлку. Процесс этот выдался лёгким и приятным, как если бы очутиться в детстве, ощутить атмосферу предстоящего праздника, отбросив все-все мысли, не связанные с хорошим. Фэнг рассказывал всякие истории из детства, и могло показаться, что Эдгар не слушает, с головой погрузившись в процесс «шарик-ёлка», но это было не так. Отнюдь не так, ведь обычно ему нечего сказать только тогда, когда мысли заняты образами и картинками. Он хорошо представил всё сказанное: все теплые моменты, улыбки, забавное ёрничество и почувствовал, что завидует. Он сказал об этом Фэнгу. Что нет у него хороших воспоминаний ни из прошлого, ни из настоящего. Тот не глумился, как свойственно многим, почувствуй они превосходство над собеседником, а сказал лишь «можно создать новые». Новые. Можно ли счесть сегодняшний день за хорошее воспоминание? Эдгар ещё не понял, но наряжать ёлку определенно ему понравилось. А он любит определенность. Но, несмотря на это, он чувствовал себя лишним. Что напросился, что здесь не к месту, что портит чей-то праздник и ведёт себя не так, как должен. А как должны? Он не знает даже этого. Игра слишком затянулась, перейдя от глупостей ради забавы во вмешательство в личную жизнь. Сомнения одолевали его, и впервые за долгое время высказать в лицо все как есть стало трудно. Потому что Фэнг видит в этом смысл. В который ему нельзя вписываться. Остаётся чуть больше часа до боя курантов. Стол накрыт, комната украшена, Фэнг в предвкушении вновь что-то рассказывает, но теперь Эдгар действительно не слушает. И всё же решается. Встаёт, говорит, что они друг друга не так поняли и ему лучше уйти. Затем собирает вещи, не оборачивается и не реагирует на чужие восклицания. Не отвлекаться. Телефон, куртка, шарф… Держать лицо не получается, когда над ухом, черт возьми, не замолкают ни на секунду! Это все глупо, как же тот не понимает?! Эдгар со злостью срывает с шеи завязанный наспех шарф, бросает его на диван и срывается. — Хочешь, чтобы я остался? Хорошо. Будет так! Давай притворимся друзьями! Людьми, которых что-то связывает кроме идиотского поведения на грани помешательства! Будто потом что-то последует, что-то значащее и сознательное. Это же бред! — Бред — это твои надуманные комплексы! — не менее бодро ответил Фэнг. Оставлять себя в дураках без объяснений он не намерен. — В чем проблема? Считаешь, что люди не могут нестандартно знакомиться? Или приглашать к себе домой малознакомых? Существование вписок уже говорит об обратном! Не узнаю человека, который вызвал ментов просто из-за того, что стало скучно! — Это потому что я тогда был уверен, что скоро умру! — Эдгар почувствовал, как горячеет кожа от волнения, а ладони начинают потеть. Слишком много личного. — А потом эта твоя азбука, встречи, надежды… И теперь это. Для чего? Мы оба знаем, что просто теряем время. Какой в этом смысл? — Зачем во всем искать смысл? — более спокойно спросил Фэнг. — Мы не философы, а просто люди. Просто живём, учимся, работаем, влюбляемся, страдаем. Мы существуем, чтобы существовать. Жизнь коротка, дальше — неизвестность. Так почему бы не пройти этот этап полностью? О, сейчас будет банально, но смысл ведь у каждого свой. Я пригласил тебя, потому что не хотел быть в одиночестве. И всё. Можешь искать более глубокий смысл сколько угодно, но от этого он не перестанет лежать на поверхности. Смысл в моменте. Смысл в эмоции, раз уж на то пошло. Живи ради, не знаю… Улыбки? Положительной эмоции? А что, ведь не так плохо звучит! Я видел сегодня твою улыбку, красивую, кстати. Не будь занудой, останься и отдохни. Эдгар стоял на месте, собирался с мыслями, а когда порывался ответить, то тут же закрывал рот, не придя к чему-то конкретному. Жить ради улыбки? Всю жизнь страдать ради секунды счастья? Глупость какая. Глупость, убедившая его остаться. Потом настал Новый год. Бой курантов, поперхнувшийся из-за плохо сожженой бумажки с желанием Фэнг, салют, песни, бенгальские огни, совместный просмотр «Один дома», бутылка шампанского, а после нее и нечто покрепче, развезавшийся язык, отсутствие стеснения и разговоры обо всём на свете, включая самые тяжёлые и личные воспоминая. Эдгар ещё ни с кем не делился прошлым. Никогда так открыто не проявлял слабость: не жаловался как ребенок, не ненавидел всей душой, не прятал дрожащие руки, не пытался сдержать слезы, злясь, что не получается. Никогда ещё не был настолько «собой». Фэнг, казалось, понимал. А может и нет. Неважно, ведь он рядом, слушает, шутит, где нужно замолкает и просто не бросает. Не бросает. Эдгару было это необходимо. Попозже он успокоится, они выйдут на балкон, чтобы привести нетрезвые мысли в порядок и покурить, а когда у Фэнга не получится зажечь резко сломавшуюся зажигалку, Эдгар поможет ему своей сигаретой прямо у лица. Это натолкнет на необычные раздумья, сподвигнет к вопросу о значении кольца на чужой правой руке и соответствующему ответу. А после к рукам, которые потянут ближе, выхватят фильтр, выкинув вниз, прикоснутся к лицу, зароются в длинные волосы и через время притянут для поцелуя. Ответного, глубокого, отрезвляющего. Эдгар всегда считал, что не способен на близость. Не потому что она ему не интересна, а потому что не знакома. Боязнь перед неизведанным свойственна каждому, но не всякий способен её перебороть. Так было и с ним. Это чувство, сковывающее и не дающее по-настоящему жить, было его верным спутником. Сегодня, в ночь Нового года, он узнал, каково это: быть сильнее собственных страхов. Забыться, позволив наслаждаться. Ночь. Два дома. Две квартиры, одна из которых пустая. И два человека, прижимающиеся к друг другу. Какая-то шутка с подтекстом, а после заинтересованный взгляд привели к повторному поцелую. Вскоре тот перерос в большее: в руки, залезшие под кофту, оглаживающие контуры худого тела, в желание вызвать очередной вздох, когда горячие губы выцеловавают шею, в заплетающийся язык то ли от алкоголя, то ли от нахлынувших эмоций. А когда Эдгара приподнимают, садят на подоконник, прижимаются к раздвинутым ногам и целуют мочку уха, все мысли разом уходят. Для участия в процессе, где лидерство определенно не у него, он притягивает периодически в очередной поцелуй, осмеливаясь дразняще оттянуть нижнюю губу, и шепчет глупости в ухо, срываясь на охи-вздохи. Дальше всё происходит стремительно. Кофта оказывается на полу, тело дрожит, прижимаясь к стеклу того самого окна, с которого всё началось, штаны приспускаются, Фэнг встаёт на колени. А когда, казалось, лучше уже не будет, Эдгара подняли и унесли в комнату, где можно расположиться удобнее. Их знакомство — спонтанное, отчасти нелепое — оказалось той самой «спасительной ниточкой». Они не узнавали другу друга долго — вывалили всё за раз, за одну ночь. Не знали, что будет потом, не давали обещаний или заверений о лучшем. Но самой большой гарантией был стакан воды, таблетка аспирина, копия ключей от квартиры и листок с надписью «ушел в магазин», обнаруженные Эдгаром на утро в чужой постели. Эдгару больше не хотелось умереть. Не сейчас — может потом, когда призраки прошлого вновь дадут о себе знать, но в тот раз он определенно будет не один. А он любит определенность.