Не показалось

      Сумрачная тишина Последнего города казалась Дженсону слишком подозрительной в столь поздний час. Она будто специально таила в себе очевидную угрозу.       Близилась полночь — самое прекрасное время для активизации зараженных за стенами и отчаявшихся жить людей в современном городе. Однако, стоя у широкого окна своего кабинета на одном из верхних этажей и пристально смотря на верхушки спрятанных в легком тумане небоскребов, он не услышал ни одного подозрительного звука или вопля, ни одной громкой сирены от проезжающих мимо ПОРОКа патрульных автомобилей, ни призывающего к помощи крика обезумевшего существа. Все тихо. Пожалуй, слишком тихо.       Мужчина привык к тому, что в его жизни постоянно случаются какие-то непредвиденные обстоятельства, мешающие его желаниям каждый день проживать спокойно и непринужденно, поэтому такое умиротворение и безмятежность казались ему чем-то экзотичным, прямым отклонением от нормы, но вместе с тем таким приятным для души. Как бы он хотел растянуть это время, чтобы выстраданное болью спокойствие длилось бесконечно долго, чтобы никакие проблемы человечества не стали его личным грузом, чтобы наконец-то Вспышка, уже не первый год властвующая на планете, была побеждена.       Ко всему этому так же стремилась и канцлер, разделяя желания своего заместителя спасти как можно больше выживших после глобальной катастрофы от массовой гибели. Эпидемия не щадит никого. И лишь одному проценту населения повезло больше остальных, ведь они наделены иммунитетом к Вспышке, поражающей мозг. И как бы доктор Пейдж не была спокойна за себя, она рисковала своим здоровьем куда больше остальных, порой слишком часто оставаясь в организации до самой ночи, пытаясь найти научное объяснение всему, что происходит вокруг, обложившись горой документов, изучая анализы иммунных и зараженных, чтобы иметь как можно больше информации о вирусе, фактов, которые помогли бы стать отправной точкой в создании лекарства от Вспышки.       Но путь к финалу всей деятельности ПОРОКа слишком тернист, и силы кончаются в самый ответственный момент, когда так важно не упустить ни одну деталь. Это стало обычным делом для канцлера уходить позже всех и появляться в организации с первым лучом солнца. Не могла иначе: мысль о неизбежной кончине всего человеческого рода не давала организму почувствовать полную свободу, а мозгу — выстраданное расслабление. Надежда на создание лекарства угасала с каждым днем, а просвета так и не виделось, но доктор Пейдж продолжала усердно искать выход в этом запутанном клубке ее личных испытаний на прочность. От нее ждут результатов, она не может позволить себе опустить руки и сдаться, как бы в тайне не желала этого.       Не заметив окончания очередного сложного дня, женщина положила перед собой новую папку с документами, чтобы вновь загрузить мозг необходимой информацией. Но только открыв ее, почувствовала, как снова поплыли строчки, по кривой запрыгали буквы и заслезились глаза. Канцлер зажмурилась, пытаясь отогнать подошедшую слабость и скинуть с себя накопившуюся за сутки усталость, но вместо ожидаемого расслабления возникло ощущение тесноты в груди и едкой боли в спине. Из-за долгого нахождения в одном положении тело подало сигнал о помощи, но вряд ли в сию секунду оно получит облегчение. Все, чем могла помочь себе доктор Пейдж, это облокотиться на спинку рабочего кресла и прикрыть на несколько мгновений глаза, чтобы попытаться расслабиться и восстановить остаток резервных сил. Но ей необходимо изучить содержимое этих документов, проанализировать отчеты, сделанные другими вирусологами и мозгоправами, и построить собственные выводы и планы для решения поставленных задач. И времени даже на кратковременный отдых у нее не имелось.       Убавив свет настольной лампы и сделав над собой усилие, доктор Пейдж принялась за изучение документов, наступив на горло возникшей мысли о том, чтобы поставить на сегодня точку и отправиться домой на заслуженный отдых. Все потом. Когда-нибудь потом. После создания лекарства выспится. Сейчас не до спокойного сна, когда следующий день можно и не встретить.       Взгляды Дженсона в плане отдыха не всегда совпадали с главой ПОРОКа. Он понимал, что только в свежую голову приходят разумные решения и новые идеи. Тем не менее дела заставили его тоже остаться в организации допоздна. И уже не в первый раз.       Ранее его мало волновало физическое или моральное состояние тех, с кем работает, тем более канцлера. Она прекрасно справляется и без посторонней помощи и поддержки. По крайней мере, Дженсон всегда придерживался такого мнения, но временами ловил себя на мысли, что это совсем не так. Все чаще он замечал главу организации, погруженную в тонны документов за рабочим столом, пытающуюся найти хоть одну зацепку для создания лекарства. Порой ему казалось, что даже в минутку свободного времени она и то думает только о результатах своего эксперимента над иммунами, а не над вопросами личного характера.       Но какой бы стойкой и сильной духом не являлась доктор Пейдж, она все-таки женщина по природе — хрупкая, ранимая, но умеющая отстоять свою позицию и умело шедшая к поставленной цели. Привлекательная и временами, как Дженсону казалось, непостижимая женщина, достойная того, чтобы чувствовать себя счастливой в этом мире.       Нет, совсем не с ним по ряду объективных причин, но у него есть все шансы, чтобы приблизить этот выстраданный луч солнца для нее и увидеть такую редкую эмоцию на ее лице, как живую улыбку.       Нарушить личное пространство канцлера Дженсона сподвигло странное чувство тревоги за главу организации. Он совсем не желал, чтобы из-за чрезмерного рвения к работе ее здоровье дало сбой. Она нужна ПОРОКу, нужна людям, которые каждый день ждут от нее положительных результатов, она нужна ему. Как человек. Как женщина, которая ему небезразлична. Но чем чаще Дженсон думал о своих непривычных чувствах к ней, тем сильнее убеждался — они не взаимны. И никогда не будут взаимными, потому что у них слишком разные взгляды на жизнь, которые никогда не сойдутся в единой точке. Их сблизила рабочая рутина, но мужчина был уверен — жизнь канцлера ПОРОКа — темный лес для него, как Жаровня, такая же огромная и неизведанная адекватными людьми. Возможно, мужчина хотел бы уделить доктору Пейдж чуть больше внимания, чем того следует устав организации, но Дженсон никогда не считал эту идею удачной. Канцлер этого не оценит или того хуже — посчитает, что ее заместитель слишком много себе позволяет в их непростое время, когда думать о теплых чувствах кажется чем-то из ряда вон выходящим.       Тем не менее проявить хоть чуточку тепла он мог. Сегодня мог. Уже не как к начальнице, а как к женщине, ставшей жертвой своих же нескончаемых дел.       Обнаружив доктора Пейдж сидящей за столом в окружении многочисленных графиков, отчетов и анализов с погруженным в скрещенные на плоской поверхности руки лицом, Дженсон даже не удивился. Работа вымотала ее окончательно, поэтому организм потребовал отдых в срочном порядке. На ее светлые волосы лениво падал холодный свет, которому совсем не место в такое позднее время суток, поэтому Дженсон аккуратно нажал на выключатель, чтобы ненароком не нарушить чуткий сон доктора Пейдж. Ее так не хотелось будить, но и позволить мучиться и испытывать еще больше неудобств тоже нельзя. Дремота на рабочем месте вряд ли поможет ей восполнить силы и возвратит высокую работоспособность, поэтому необходимо срочно что-то предпринять.       Мужчина тихо присел на стул напротив стола и едва заметно улыбнулся, словно не хотел, чтобы кто-то увидел его эмоцию, чтобы заметил, как ему тяжело видеть канцлера в таком угнетенном состоянии, чтобы никто не понял, что его интересует не только успешный финал этих бесконечных экспериментов, но и эта женщина, давно ставшая для него авторитетом, помощником и надежным плечом, его личным спасением от серых, так похожих друг на друга, будней.       «Совсем себя не бережете, Ава. Совсем!»       И только в мыслях он мог назвать ее по имени, мог стать чуть ближе к ее закрытому для него миру, мог хоть на минуту представить себя нужным ей. Поэтому не видел смысла жить несбыточными мечтами, давно ведь не юнец, питающий невероятные надежды на получение желанного подарка в виде чистого мира и здорового общества.       Дженсон осторожно, едва заметно коснулся кончиками пальцев сначала прямой прядки выбившейся из общей массы волос и убрал ее с лица канцлера, а потом мягко, почти что робко, дотронулся до бархатной кожи щеки доктора Пейдж, рискуя в следующую секунду быть замеченным и посланным прямиком к шизам. Но нет, ничего этого не последовало. Женщина лишь измученно выдохнула и без желания выпрямилась, не сразу поняв, что случилось, нахмурилась и подняла уставший взгляд на того, кто находился рядом.       Такой разбитой, бледной с тщательно скрытыми косметикой темными кругами под глазами Дженсон еще не видел ее. Он предположил, что эта ночь без нормального сна далеко не первая. И к сожалению, далеко не последняя. Усталость понемногу накапливается с каждым днем и когда-нибудь ее организм может не выдержать и сломаться, как сухая ветка. Это был хороший знак к тому, что с засиживанием канцлера до глубокой ночи пора заканчивать.       Обычно доктор Пейдж выглядит идеально: по ее виду даже мысль не допустишь, что она устала. На ней всегда выглаженная до последней ниточки классическая одежда светлых тонов, аккуратная прическа с почти всегда собранными волосами, совсем ненавязчивый макияж — все это подчеркивало уникальный выбранный ею стиль. Женщина не позволяла себе вольностей ни в вещах, ни в поступках. Она является наилучшим примером для других сотрудников. Но сегодня не тот случай. Сегодня не тот день. Сегодня все иначе. И отчего-то Дженсону казалось, что все это к лучшему.       По ее вопросительному взгляду мужчина понял, что она явно не ожидала увидеть его здесь в такое-то время. Но уходить он точно не собирался. Только не сейчас и только не теперь.       — Что-то случилось, Дженсон? — тихим голосом задала доктор Пейдж вопрос, расправив скованные от боли плечи. Она слишком долго находилась в сидячем положении. Стоило бы и вовсе сменить его, но все, на что сейчас хватило бы у нее сил — это дойти до ближайшего дивана и просто лечь, не раздеваясь, положить голову на мягкую подушку и спокойно выдохнуть, не впуская в сознание страшные мысли о завтрашнем дне, насладиться гладкой, прохладной простыней и теплым одеялом. Однако пока женщина не смела позволить себе такую блажь.       — Случилось. Вы сколько сегодня спали? — спросил Дженсон, стараясь не так откровенно рассматривать канцлера, чтобы не казаться слишком навязчивым.       Такой вопрос точно озадачил доктора Пейдж. Вряд ли она задумывалась над этим даже в то время, когда была чуть посвободнее.       — Не знаю, — сухо ответила канцлер без особого желания продолжать этот разговор. Не помнила она, чтобы ей доводилось беседовать с заместителем на подобные темы. — Какое это имеет значение?       — Для вас, видимо, никакого, раз предпочли стол в кабинете — домашнему дивану. Удобнее? — с натянутой улыбкой спросил Дженсон, прекрасно понимая, что это не так, и доктор Пейдж готова до последнего мучить свой организм, чтобы добиться результатов в своем деле. Этим она ему и нравилась: своим упорством и силой духа могла прижать к стене любого, кто осмеливался хоть слово сказать против нее. Его привлекала и ее безоговорочная вера своему делу. Как бы плохо не шли дела, она готова идти дальше по верной тропе, ведущей к цели.       С ее губ сорвался тихий вздох. Разве кто-то дал ей выбор? Хоть кто-то поинтересовался, чего она в кои-то веки желает?       — Дженсон... — мягким, приглушенным тоном произнесла она его имя, чувствуя, как от напряжения заныла каждая клеточка, требуя своей положенной дозы отдыха. Доктор Пейдж откинулась на спинку кресла и на мгновение прикрыла уставшие глаза. — Идите домой. Уже поздно.       Она считала бесполезным в данное время говорить о ее отдыхе. Только зря терзаться.       — Почему бы вам не сделать этого? — Мужчина озадаченно посмотрел на канцлера, борясь с нарастающим внутренним желанием взять эту женщину под руку и насильно вывести из ПОРОКа для ее же блага. Все-таки она не робот, чтобы работать до последней разряженной батарейки. — Думаете, проводя каждую бессонную ночь среди массы анализов спасете мир?       Доктор Пейдж страдальчески сдвинула брови и внимательно посмотрела на мужчину, до которого стоило донести важные вещи, чтобы он понял — она должна приложить все усилия, чтобы дать каждому возможность начать жизнь заново. За нее эту работу не сделает никто.       — Времени становится все меньше и меньше. Вирус прогрессирует. А численность зараженных только за сутки увеличилась вдвое. Мы не можем стоять на месте и ничего не делать. Я не могу, — с безнадежностью объяснила она. В голову вновь полезли печальные мысли о том, что все труды организации вот уже который месяц не приносят ожидаемого результата. Эпидемия сильнее всего, что пытается делать ПОРОК. — К тому же завтра состоится собрание Совета, на котором нужно доложить о результатах нашей работы. Мне необходимо как следует подготовиться.       — Это делается на свежую голову, а не когда ваше состояние оставляет желать лучшего, — подметил Дженсон, стараясь не сильно давить на канцлера и показывать видом, что лучше знает, как женщине поступить. Ей может это, мягко говоря, не понравиться.       Сколько лет она спокойно обходилась без его советов и сейчас справится. Она ведь ни о чем его никогда не просила, ничего не требовала взамен, она привыкла все всегда решать самостоятельно и только в самых безнадежных случаях обращаться за помощью. Но сейчас совсем другая ситуация, чтобы Дженсон свободно перешагнул через давно обозначенные между ними границы и ступил на запретную территорию. Или все-таки за долгие годы совместной работы что-то поменялось?       Сейчас у доктора Пейдж, всегда сильной, стойкой и смелой, больше не горели живым блеском глаза, не играла на губах строгая улыбка — потухла последняя искорка надежды на лучшее. К сожалению, ей нечего было доложить Совету завтра, никаких новых данных и фактов, связанных с созданием сыворотки. Именно поэтому ей придется провести еще не один час в стенах организации, чтобы выжать из себя подходящие слова в защиту деятельности ПОРОКа. Канцлеру необходимо лишь больше времени, чтобы создать тот необходимый продукт, который станет для многих целебным. Времени, которое со скоростью света утекает в бездну.       — Вы не можете пойти против природы и прямо сейчас произвести лекарство. Вы и так делаете все возможное и невозможное для защиты населения города, при этом забывая, что сами тоже человек, который имеет право хотя бы на ночь разгрузить мозг от бесконечного числа информации, — уверенно произнес Дженсон и встал, чтобы удобнее было самому наскоро навести порядок на столе главы ПОРОКа.       И слова не дав ей сказать, под ее напряженным взглядом мужчина сложил все документы в одну сторону, не разбирая по папкам, оголяя гладкую стеклянную поверхность, и довольный сделанной процедурой, подошел к шкафу и извлек оттуда единственное висящее на вешалке легкое пальто канцлера, показывая ей, что на сегодня ее рабочий день точно окончен.       — Я довезу вас до дома, — добавил он, не оставляя ей и шанса для возражения. Либо сегодня, либо никогда. Хватит скрывать свои чувства, ведь доктор Пейдж имеет право знать о них. — И не думайте сказать что-то против. Сейчас я говорю с вами не как с начальницей, смело отдающей приказы своим подчиненным.       — А как с кем? — выйдя из тени, наконец-то спросила женщина и подняла на Дженсона заинтересованный взгляд серых глаз. Она медленно подошла к нему, остановилась в шаге от его серьезного лица, даже не подозревая, что только что натворила — у мужчины сбился пульс лишь от одного ее близкого дыхания, мягких губ, к которым родилось непреодолимое желание прикоснуться, нежной, идеально ровной кожи лица и выразительных глаз, смотрящих в самую глубину души. Только эта женщина могла заставить его забыть обо всех проблемах, только она могла спасти его из этого болота, в котором оказался весь мир, только к доктору Пейдж он мог проявить те самые теплые чувства, родившиеся в нем, только с ней он мог почувствовать уверенность в завтрашнем дне.       Тем не менее Дженсон умело держал себя в руках и чувствовал себя если не абсолютно спокойным, то точно знающим, что делает все правильно, все во благо канцлера, нуждающегося в элементарном сочувствии и большем внимании. Кто, если не он, сейчас проявит чуткость и даст понять ей, что она не одна, что ее проблемы — это их общие трудности, которые и преодолеть они должны тоже вместе.       — Как с женщиной, — мягко, насколько это возможно, произнес Дженсон, перебирая в сознании подходящие слова. Не сболтнуть бы лишнего. — О которой необходимо позаботиться. И никак иначе.       В последнее время с канцлером он не мог говорить иначе, даже мысли не допуская, чтобы осудить ее в чем-то, как это с охотой делают сотрудники ПОРОКа или измученный народ за стенами. Для них это обычное дело — искать и умело находить изъяны. Для Дженсона же канцлер являлась образцом приличия, спокойствия и равновесия.       — Не стоит меня жалеть. Это ни к чему, — бросила доктор Пейдж, опустив взгляд. Она справится сама. Она должна пережить предстоящий сложный день, тяжелую беседу. Подобных на ее веку было предостаточно, но сейчас особый случай. От ПОРОКа ждут только положительных результатов из-за чрезвычайно опасной ситуации в городе. Никто не хочет оказаться вблизи вулкана.       — Речь не о жалости, а о вашем здоровье, — с упорством продолжил Дженсон. Для него стало так важно донести до канцлера его истинные намерения. Сейчас он и не собирался мешать ее работе, он хотел помочь, но по-своему, совсем не так, как желала доктор Пейдж — видимо, оставить ее в покое. — Вы хотите стать похожей на изношенного робота, место которому на общественной свалке? Поверьте, те, ради кого вы так стараетесь, работая на износ, никогда по достоинству не оценят ваши труды.       — Я стараюсь не для того, чтобы угодить кому-то, да и для всех невозможно быть хорошей, — она устало вздохнула, опустив взгляд, — а для светлого будущего всех нас: тех, кто еще может бороться сейчас и тех, кто станет частью этого мира после меня, — объяснила доктор Пейдж, сделав еще шаг навстречу Дженсону. Он напрягся от одной мысли, что стоящая перед ним женщина, так уверенно желающая добиться положительных результатов в ущерб своему здоровью, сейчас осуждает его за излишнюю чуткость по отношению к ней. Не привыкла она к такому поведению со стороны тех, с кем не первый год бок о бок решает вопросы жизни и смерти, со стороны того, от которого вряд ли можно ожидать великодушных жестов. В мире, где каждый сам за себя вряд ли правильно оценят настоящую помощь. Она давно забыта и похоронена вместе с чувством привязанности под омертвевшей землей после солнечных вспышек. — Но вы правы... — тяжелый вздох вырвался из груди. — Отдых нужен всем.       И будто сделав ему одолжение, доктор Пейдж сама взяла из его рук пальто и направилась к двери, ясно дав понять мужчине, что согласна с ним, что сегодня она пойдет следом, а не станет по выработанной годами привычке вести сама, вновь подтверждая свое лидерство.       Дженсон лишь скупо улыбнулся, в очередной раз поняв, что к такой непробиваемой женщине нужен особый подход, если он хочет завоевать ее внимание. Впрочем, не все так было плачевно в его ситуации — доктор Пейдж его услышала. Ему удалось донести до нее желаемое. Но надолго ли? Ведь завтра она вновь решит остаться до ночи в организации в поисках лекарства. Кажется, канцлер, не умеет жить для себя. В отличие от других, кто отработал свою смену и попрощался с ПОРОКом до следующей.       Впрочем, Дженсону тоже нелегко было выбросить из головы даже на ночь не только рабочие проблемы, но и непривычные мысли относительно канцлера, своей начальницы — великой надежды для того малого остатка выживших в Последнем городе, да и просто женщины, которую хотелось уберечь от очередного удара судьбы.       Сегодня был первый раз, когда доктор Пейдж позволила достаточно вольностей со стороны заместителя, она согласилась со всеми его доводами и приняла во внимание все его действия, она позволила ему открыто распорядиться ее временем. В ином случае она вряд ли бы прислушалась к его заботливым речам, посчитав это неуместным в любом их разговоре, сугубо деловых отношениях, но сейчас его внимание было приятно, оно ей было так необходимо, как дождевая вода для умирающих растений в Жаровне. Лишь только себе доктор Пейдж едва могла полностью признаться в том, что этот порыв души Дженсона стоит принять, на него хочется ответить должным образом.       В кабине лифта они ехали хоть и вместе, но со стороны могло казаться, что минутой ранее они нашли друг в друге предателей их давнего дела. Оба были напряжены и скованы даже в элементарных эмоциях и простом взгляде друг на друга. Доктору Пейдж было попросту не до них — она думала лишь о том, что сделает завтра, как пройдет совещание, сумеют ли понять ее, услышать, сможет ли она доказать Совету, что все сделанное не прошло впустую, все открытые Лабиринты, все пойманные иммуны и испытания для них — важная ступень для создания лекарства — ей было все равно, о чем размышлял Дженсон — о ней самой, даже мысли не допуская, чтобы спрятать взгляд, не показывая так откровенно свою заинтересованность в стоящей напротив женщине, собравшей в себе все то положительное, что вообще осталось в их умирающем мире. Несмотря на очевидную усталость, она по-прежнему оставалась для него запретным недосягаемым плодом, сорвать который сможет лишь тот, кто станет для нее не только опорой и поддержкой в рабочих отношениях, но и надежным другом, которому она сможет безоговорочно доверять.       Только, к сожалению, Дженсон не знал такого подходящего человека в кругах канцлера. Не вела она ни с кем предельно теплых отношений, граничащих со спокойствием и уверенностью. В ПОРОКе не принято слишком много внимания уделять бескорыстным чувствам и постоянной поддержке — у компании другая цель — добиться результатов в деле создания лекарства от Вспышки, не думая о какой-то индивидуальности и эмоциональной связи между сотрудниками.       Но оставаться хладнокровным с безрассудной храбростью Дженсон будет в присутствии потенциального врага, а не рядом с канцлером, который заслуживает гораздо больше, чем просто уважение.       Она неторопливо дошла с ним рядом до выхода, молча смотря себе под ноги, хотя вслепую с легкостью могла найти путь, и остановилась у сенсорных ворот, возле которых дежурила ночная смена охраны, вызвав немой вопрос на лице заместителя. Чего медлить и тянуть гривера за хвост, когда давно можно оказаться в комфортном салоне автомобиля? Или канцлер что-то забыла прихватить с собой?       — Прогулка до первого этажа пошла мне на пользу, — спокойно начала доктор Пейдж. — Я поработаю еще немного. А вам желаю хорошего отдыха.       Вскинув бровь, Дженсон окинул канцлера взглядом, полным возмущения. Неужели у нее остались силы, чтобы и дальше мучить себя в такое позднее время суток? Сколько еще она может изводить свой организм? До истощения хочет довести? Мужчина задумался... А хоть крошкой она накормила свой желудок сегодня или сделала хоть глоток своего любимого кофе? Дженсон даже не удивится, если доктор Пейдж только лишь чем-то легким перекусила, чтобы не тратить время на обед, а использовать ценные минуты в надежде получить достойные результаты. Если она и дальше продолжит вести подобный образ жизни, то станет похожей на исхудалого шиза с выпирающими костями, обтянутыми бледной кожей.       Ему нравились подобные вопросы, родившиеся в сознании. Ему было в радость чувствовать это иное — что-то теплое, близкое по отношению к канцлеру, а не быть похожим на сухое бревно, не допуская даже мысль о сострадании.       — Вы серьезно хотите вернуться в кабинет и дальше мучиться над грудой документов? — вкрадчиво уточнил Дженсон.       — Мне необходимо провести кое-какие анализы, — она кивнула, поправив прядь светлых волос. — А вам стоит набраться сил перед очередным сложным днем.       На лице Дженсона промелькнула горькая усмешка. Кто бы знал, что не он нуждается в заботе канцлера — мужчина давно привык к нагрузкам, порой совсем непосильным для нормального человека, а доктор Пейдж, только по-прежнему отвергает все, что связано с поддержкой, словно считая бесполезным делом такое необходимое состояние как сон. Конечно, ее можно назвать ответственным и опытным руководителем, только Дженсон не помнил, чтобы она и в былые времена оставалась ночевать в ПОРОКе. Похоже, сейчас ситуация кардинально изменилась.       Заметив на лице мужчины явное несогласие с ее решением, она устало, но по-доброму улыбнулась и добавила:       — К тому же я хотела бы, чтобы вы завтра присутствовали на собрании, Дженсон.       По ее уверенному тону он понял, что она не шутила. Зачем необходимо его участие в той области, где он мало что понимает, она не уточнила. Дженсон же не приглашает канцлера на короткие совещания своего отдела безопасности вместе с солдатами, полагая, что доктору Пейдж совсем необязательно знать тонкости охранного дела. Да и своих у нее предостаточно.       Но мужчина даже не думал возразить. Если канцлеру будет легче от его присутствия, он придет и выполнит свою работу.       Легкий кивок дал понять ей, что он согласен, что готов исполнить очередную ее волю. Но сегодня это был не приказ, а лишь безобидное пожелание, и отказ выполнить его не расценивался бы как отклонение от прямых обязанностей.       Он стоял слишком близко к ней, настолько, что она чувствовала тщательно скрываемое им волнение, которое с потрохами выдавал горящий взгляд, скользящий по ее лицу.       «Что она со мной делает?»       А она ничего не делала, просто стояла и изучала его своим чутким и проницательным взглядом, словно пыталась найти что-то важное для себя, ответы на давно заданные ею многочисленные вопросы, словно Дженсон являлся для нее источником, источником спасения.       Она давно погрязла в бурной реке похожих друг на друга будней, затягивающих все сильнее на изношенное временем дно, сколько лет она ищет твердый камень, за который можно ухватиться и вырваться из течения, но до сих пор ей кажется, что все безрезультатно. Но может быть, именно стоящий перед ней мужчина сможет стать ее личным спасением от обрыва с водопадом, куда так стремительно уносит ее рабочая рутина?       Он даже не успел осознать, за какие заслуги судьба наградила его, когда она обхватила двумя ладонями его лицо, прикрыв глаза, и нежно прикоснулась к его губам долгим поцелуем, не оставив ему и шанса для отступления. А Дженсон и не собирался противиться — с ним случилось то, о чем он и мечтать не мог. Мгновенно его обдало жаром, будто он очутился посреди выжженной пустыни, по телу неторопливо прошлась сладкая волна, заливая собой абсолютно каждую клеточку. Он ответил ей поцелуем властным, но со всей присущей ему нежностью.       Она ощутила легкое головокружение и давно забытое, но такое приятное покалывание внутри. Женщина смело отдалась острым, но таким блаженным ощущениям, будто заранее зная, что не окажется отвергнутой. Никогда еще она не чувствовала себя настолько свободной и наполненной жизненной силой.       Однако отстраниться от него не стоило ей больших усилий. Доктор Пейдж лишь коротко посмотрела на его пылающие щеки и медленно удалилась в сторону лифта, оставив Дженсона наедине с бесконечными мыслями, не успевающими перерастать в более-менее адекватные фразы. Он быстро прикоснулся к губам, чтобы убедиться, что ему не показалось. Это не сон. Это не воспаленное сознание. Это не бред обезумевшего зараженного.       Больше не осталось никаких толковых слов, только глубокое дыхание и желание повторить все это вновь, почувствовать вкус ее губ на своих и забыть про абсолютно все проблемы человечества, унестись туда, где реальность не имеет никакого значения, чтобы убедиться в том, что существуют в жизни светлые мгновения, стоящие того, чтобы навечно сохранить их в сердце.