финальный поклон

Нужно сдерживаться и попытаться сосредоточиться на представлении, хотя на премьеру никто не пришел. Вернее, не так. К Сохо никто не пришел. И вроде бы всё объясняется довольно просто: кто-то из друзей работает, кто-то болеет, старшая сестра в самый последний момент написала, что сильно устала после смены и поедет домой. Конечно же, они извинились, пообещали, что в следующий раз обязательно будут, но тем не менее… В зале не оказалось ни одного близкого человека. Чужие глаза наблюдали за тем, как он с азартом играет свою роль. На время спектакля ты становишься гораздо более ценным, чем являешься в обычной жизни. Ты отдаешь всего себя, потому что больше тебе нечего дать. И кажется, что даже этого недостаточно. Ты рассказываешь историю других, потому что переживания каждого достойны того, чтобы их увидели. И потому что – если не ты, то кто? До того, как ты вместе с партнерами по сцене выйдешь на финальный поклон, прошлое и будущее исчезает, есть только настоящее, где судьба героя переплетается с твоей настолько, что их невозможно распутать. Внутренний непрерывный монолог от лица персонажа помогает выстроить так называемую четвертую стену, отгораживающую зрителей от себя. В случае Сохо это стало спасением, ведь только когда помещение погрузилось в темноту, чтобы через пару секунд вспыхнуть яркими огнями, раздались аплодисменты, весь состав с сияющими лицами показался из-за кулис, ко многим подбежали с букетами цветов члены семьи, друзья, педагоги и прочие-прочие-прочие, он вспомнил – его никто не будет ждать, пока он соберется и спустится вниз, чтобы надеть куртку и уйти отсюда. Никто не поделится впечатлениями, не похвалит и не станет обсуждать сюжет пьесы. Он один. Среди десятков людей в зрительном зале, которые улыбаются, обнимают актеров, отвешивают комплименты. К нему, впрочем, подошла парочка ребят из младшей группы театралки. Он даже не знает их имен, но они часто появляются на показах. Сдержанных благодарностей в ответ на их реплики достаточно, чтобы его оставили в покое. Пытаясь не обращать внимания на происходящую вокруг кутерьму и расхаживающих туда-сюда зрителей, парень, тихонько напевая себе под нос – в таком шуме в любом случае не слышно – убирает стулья, притаскивает коробку, где хранятся требующиеся в спектакле вещи. Аккуратно раскладывает всё по пакетам, чтобы не дай бог не потерять – покрашенные в светло-зеленый цвет кастрюли на дороге не валяются, а на винтажный радиоприемник они потратили чуть ли не целое состояние. Конечно, было бы здорово, если бы ему кто-то помог, но остальные поглощены общением с «гостями», и он оказывается невидимкой. В целом привычное состояние. Иногда кажется, что он обретает голос только на сцене и теряет его до следующего шоу или до следующей репетиции в театральной студии. Отчасти поэтому Сохо и решил здесь заниматься. Это его отдушина, место, где он правда нужен и важен. Прежде ни в одном коллективе, ни в школе, ни в вузе, ни где-то ещё у него не получалось стать полноправным членом коллектива, которого принимают и понимают. Те, с кем он волей судьбы оказался в одной лодке, стали практически семьей, и он комфортно себя чувствует, просто… не в данный момент. Сейчас лучше, чтобы он справился самостоятельно, тогда все поскорее освободятся и уйдут отсюда, верно? Другим это важнее, раз их подождут на выходе. «Ребят, ну почему Сохо надрывается в одиночку,» – наконец замечает режиссер, отвлекшись от беседы с визитерами. «Да тут немного осталось сделать, ничего страшного,» – вырывается у него. Поставив реквизит на законное место, он выдыхает и направляется в гримерку. На то, чтобы снять костюм и надеть повседневные потертые джинсы и худи, уходит всего пару минут. По-хорошему, надо бы одолжить у постепенно стекающихся одногруппников мицеллярку и смыть «боевую раскраску», но нет никакого желания ни беспокоить остальных, ни доставать ватные диски, случайным образом оказавшиеся на самом дне набитого доверху рюкзака. После прощальных объятий со всеми и молниеносного набега на гардероб Сохо наконец оказывается на улице. Его останавливают два человека, выпускники театралки. Им под тридцать вроде? Опустив дымящуюся сигарету, девушка говорит: – Слушай, ты так хорошо сыграл. У меня на твоем монологе ближе к концу слезы к глазам подступили. – Спа– – Да, на тебя смотришь и прямо веришь, – вступает в диалог её спутник. – сибо, – заканчивает реплику Сохо. Это и впрямь стало неожиданностью, потому что он смотрел записи спектаклей, где они участвовали, и его сильно впечатлили их способности. Комплименты от них ощущаются так, словно ученика третьего класса музыкалки заметила леди Гага или типа того. Ему казалось, что сидящие в зале по большей части наблюдают только за теми, кто их пригласил, а выходит, что нет? Подключив к телефону наушники и приложив карточку к валидатору, Сохо усаживается в полупустом автобусе и подводит итоги дня. Чуть больше часа в шкуре другого человека невероятно выматывает, хочется просто добраться до дома и отключиться. Он доволен проделанной работой, все действительно выложились по полной, а на горизонте к тому же маячит выступление на фестивале. Ощущение ненужности и неприкаянности, накрывшее ещё на последнем прогоне и терзающее душу до того, как подоспел нужный транспорт, сменяется спокойствием и даже чем-то, отдаленно смахивающим на радость. Он вспоминает, как пару месяцев назад за пять минут до премьеры другого спектакля в зал ворвался раскрасневшийся от бега Ёнджо в (парадной и выглаженной!) рубашке – выехал заранее, по итогу застрял в пробке. И принес с собой букет желтых роз, потому что у них там на языке цветов «подходящее значение» и потому что «актерам всегда дарят», у Сохо потом спросили, не встречаются ли они, было смешно. Сестра, которая тоже тогда пришла, сохранила на память программку и написала подробный отзыв, веющий теплом и благодарностью к актерам. Всей группе очень понравилось. Гонхи за то время, пока был отключен смартфон, закидал его миллионом сообщений – «как все прошло», «скинь фотки со спекта, как вам их пришлют», «когда там в следующий раз вы играете?? постараюсь выклянчить отгул у начальства», «ты в порядке, уже едешь к себе??» Сохо вдруг замечает, как на него косятся сидящие напротив бабушки, на автомате испускает смешок и отворачивается к окну – точно, макияж-то не стер, выглядит наверняка эффектно с убийственными стрелками и румянами. А что, ему и впрямь идет, пусть и не сочетается с одеждой на нем. Не его вина, что он сегодня «на стиле». «Дай мне силы и терпенья, буду ждать и буду верить: будет что-то лучше, что-то проще, чем сейчас,» – звучит в наушниках, и парень легонько кивает в такт музыке.