The bite

Стук. Что-то было не так. Жан чувствовал это каждой клеточкой своего тела, ощущал это всем своим естеством. Несмотря на хаос, воцарившийся в городе из-за их вторжения и бесчисленное множество смертей среди гражданских ни в чём неповинных людей, их миссию можно было считать успешной. Саша и Конни были целы, Микаса и Армин, вроде бы, тоже. Эрен Йегер, как главная цель операции, был доставлен на борт дирижабля … Стук. Эрен. Сколько они уже не виделись? Года четыре, кажется, если не больше. Жан помнил это смутно, словно все события минувшего времени были объяты плотными клубами дыма. Удушающе. Темно. Невыносимо. Жизнь без Йегера показалась разведчику каторгой, хоть она никогда и не была сладкой или лёгкой. Не сразу, не моментально после исчезновения Эрена, но до Кирштайна вдруг дошло, что он чертовски сильно скучает. Ему действительно не хватало истошных воплей, копны постепенно отросших тёмных волос и блеска ярких, невыносимо зелёных, поистине дьявольских глаз. Не хватало настолько, что по истечению года, когда Жан уже готов был лезть на стену и выть голодным зверем от раздирающей его сердце тоски, он всерьёз начинал подумывать о том, чтобы в одиночку пересечь море, найти Эрена, сгрести его в плотное кольцо собственных рук и … и что? Голова остывала, грудина освобождалась от сжимающих её тисков, и в такие периоды Жан крепко задумывался: и что? Куда они пойдут, да и пойдёт ли Йегер с ним вообще? И, самое главное — зачем это нужно Жану? Откуда вдруг возникли такие желания, связанные именно с чёртовым, мать его, Эреном Йегером? А потом вновь — пелена перед глазами, скрежет зубов почти до измельчения в крошки и тоскливый вой. Зверь внутри практически без устали метался от одного края пропасти к другому, раздирал острыми когтями лёгкие и грудь, требуя немедленного рывка туда, где по песчаному берегу шелестели морские волны. Но Жан упрямо хватался чуть дрожащими пальцами за его холку и придавливал к земле мордой, приказывая немедленно успокоиться. Нельзя. Надо только подождать. И Жан ждал. В один момент всё стихло. Однако волнение охватило его вновь, когда до запланированного разведкорпусом вторжения оставалось около нескольких месяцев. Ранее загнанное в угол чудовище хрипло выдохнуло Кирштайну в затылок, как бы сообщая, что стоит ему только предположить, что Жан собирается подождать чуть дольше дозволенного, оно сорвётся, возьмёт верх — и тогда конец всему: и его друзьям, и всему разведкорпусу, и операции в целом. Зверя не волновало ничего, кроме эгоистичного, единственного желания — найти Эрена. Да вот только оставалось неясным, зачем это Жану, почему ему так необходимо взглянуть в до невозможности зелёные глаза ещё раз. Осознание пришло Жану резко и неожиданно, словно его окатили холодной водой. За очередным ужином бывшие кадеты разведкорпуса тихо переговаривались, непринуждённо посмеиваясь и обмениваясь шутками. Кирштайн прекрасно помнил тот вечер: приглушённый свет, мягкий, почти интимный шёпот его сослуживцев, искренние смешки от очередной неуместной выходки Конни. Тепло, уютно, по-семейному. Жан разглядывал их лица, сохранивших какой-то светлый отпечаток, из-под приоткрытых ресниц. Сердце кровью обливалось от одной только мысли о том, что, возможно, кого-то из них, буквально через несколько месяцев, он больше не сможет увидеть. — Армин, если мы выживем в этой передряге через несколько месяцев, что ты планируешь делать? — неожиданно полюбопытствовал Конни, едва заметно наклонив голову вбок. — Море ты уже увидел. Какая твоя дальнейшая цель? Армин легонько улыбнулся уголками губ, видимо, не найдя во фразе друга ничего плохого, а вот мазок нежности Жана по отношению к Конни стёрся, оставляя после себя желание влепить слабую затрещину по бритой и не всегда сообразительной голове. — Цель, — повторил Арлерт вслед за Конни, словно обдумывая ответ, — я не могу назвать это целью, скорее … Парень опустил взгляд. — … скорее, это моя мечта. Армин продолжал говорить тихо и всё также мягко, но Жану вдруг показалось, что его голос, вкупе с лёгкой детской улыбкой и опущенными в пол глазами, сможет заглушить даже грохот падения всех стен разом. Ребята неожиданно умолкли, словно готовясь цедить каждое последующее слово. — Я мечтаю когда-нибудь встретить свою родственную душу, — произнёс Арлерт, улыбаясь. Даже в тёплом освещении Жан видел, как к ушам и щекам друга приливала кровь. — Мне кажется, я не один такой, и о подобном мечтают многие. Действительно, кто не мечтает о встрече с тем, кто предназначен тебе буквально самой судьбой (не фигурально, не поэтично и не в каком-либо ином роде), о долгой и счастливой жизни с этим человеком? О мире, где нет титанов, крови и противного хруста костей? Об этом мечтали абсолютно все. Вот только их мир кишел опасностями, смердел гнилью, а смерть обдавала каждого ледяным дыханием, предрекая своё скорое появление. О родственных душах знали все, но большинству, в особенности военным, пришлось отложить подобные мечты в долгий ящик, забаррикадироваться им от очередной безмозглой разъярённой туши. — И как же найти свою родственную душу? — впервые за долгое время молчания подал голос Жан, опираясь щекой о сжатый кулак. Отчего-то именно эта тема всколыхнула в нём неподдельный интерес и мягкий, почти незаметный трепет в районе солнечного сплетения. — Это довольно непростая задача. Многие заводят семьи, рожают детей и умирают, так и не встретив её. Армин поднял взгляд на друга и улыбнулся ещё шире, так, словно в этот вечер у него были ответы на все вопросы Жана. — Дедушка рассказывал, что, однажды встретив её, ты будешь тянуться к ней изо всех сил, так, словно от вашей встречи будет зависеть твоя жизнь. Это чувство нельзя перепутать ни с чем, хотя люди в отчаянной попытке соединиться со своей судьбой часто идут напролом, связывая свою жизнь с тем, к кому испытывали лишь мимолётное желание. Жан увидел, как Микаса после слов Армина сжала пальцами красный шарф, подаренный ей Эреном ещё много лет назад, и от этого жеста его сердце противно сжалось. — Но чтобы окончательно убедиться в своём выборе, один из возлюбленных кусает другого в запястье, — рассказывая, Армин непроизвольно потёр свободной рукой своё тонкое запястье. Он улыбался при этом так, словно его суженая укусила его несколькими минутами ранее. — Это странный обычай, в нём есть что-то первобытное, и он ничем достоверно не объяснён, но после него возлюбленные ощущают мощный всплеск энергии. Для тех, кто предназначен другим, такой ритуал обернётся только следом от зубов на руке. Существует теория, что таким образом кровь двух людей смешивается и становится ясно, насколько они могут быть совместимы. Идеальная смесь и вызывает выброс энергии. Закончив, Армин ненадолго задумался, но через мгновение добавил: — Говорят ещё, что на теле человека может появиться надпись, или рисунок, указывающий на его судьбу, но у меня ничего подобного никогда не было. Наступила тишина. Видимо, слова Армина оказались хорошей пищей для размышлений, даже более занимательной, чем пестрящие гаммой ароматов блюда, приготовленные Николо. Одна только Саша продолжила с усердием вгрызаться в сочную мякоть какого-то морского гада, старательно его пережёвывая. Но Жан увидел, как меж тонких бровей подруги легла тень — она напряжённо о чём-то думала. Об укусе Кирштайн ранее ничего не слышал, но новое знание не слишком его обнадёжило. Армин говорил теми же расплывчатыми формулировками, какими изъяснялась его мама. Госпожа Кирштайн уверяла своего сына, что когда-нибудь придёт день, и он встретит свою родственную душу, и ей будет милейшего вида девушка с роскошными волосами, отдающими синевой. Жану нравилась эта красивая сказка, но он больше не был маленьким мальчиком и в сказки давно не верил. Да вот только … «… однажды встретив её, ты будешь тянуться к ней изо всех сил, так, словно от вашей встречи будет зависеть твоя жизнь…» … разве не это с ним происходило с ним каждый чёртов раз, когда Эрен пропадал из зоны видимости на неопределённый срок? В голове сразу всплыл эпизод похищения, когда Кирштайн был готов загнать лошадь до смерти, лишь бы только добраться до Райнера. Возможно, из-за скачка адреналина, страха перед титанами и за жизнь товарищей, а также подлого предательства того, кого он считал одним из самых надёжных солдат разведкорпуса, Жан успел забыть тот ужас, который он испытал от перспективы потерять Эрена. Потерять его не как сверхчеловеческое оружие или надежду для всего человечества, а как Эрена. Как своего боевого товарища, может быть, в какой-то степени друга и … кого? Что-то в груди чертыхнулось, когда Жан вспомнил, что он всегда, даже во время драк в кадетском училище, нестерпимо сильно хотел укусить Эрена за запястье. Армин знал многое и, что не маловероятно, мог помочь ему. Но у Жана не хватило ни смелости, ни сил задать ему самый главный вопрос. Стук. Дождался. Бой был окончен, и Жан, наконец, мог позволить себе расслабиться. Однако каждая мышца его тела была напряжена так сильно, словно в данный миг он маневрировал на УПМ по самым высоким зданиям. Сложно было понять, почему он так себя чувствовал — было ли дело в нехорошем предчувствии, или в ожидании скорой встречи, от которой подкашивались ноги. Только бы увидеть, поговорить, услышать его голос и … что? Подобные вопросы Жан задавал себе настолько часто, что голова начинала пухнуть. Хватит. Сомневаться было не к чему, ведь, судя по словам Армина, Эрен действительно являлся его родственной душой. Тогда не было смысла мешкать и томиться ожиданием. Жан уже было подорвался, собираясь рвануть к Эрену изо всех сил, да так, что сердце яростно счастливо затрепетало от предстоящего воссоединения, но что-то неожиданно его остановило, приковав к полу. Что-то было не так. Посторонний. Жан резко развернулся всем корпусом как раз в тот момент, когда марлийская девочка перезаряжала ружьё. Она явно целилась невпопад, лишь бы пальнуть да попасть, но Кирштайн быстро понял: секунда промедления — и пуля пронзит ничего не подозревающую Сашу. Выхватив пистолет из кобуры, Жан сделал единственное, что пришло ему в голову — на пределе своей возможной скорости кинулся в середину дирижабля, закрывая разведчицу собой и направляя дуло на марлийку. Что-то в нём в самый последний момент дрогнуло, и палец Кирштайна задержался на спусковом крючке. Стук. Раздался оглушительный в контрасте с мёртвой тишиной выстрел, и в следующий миг грудь Жана пронзила резкая боль. Это не было похоже на падение с лошади или незначительный перелом. Она была острой, обжигающей и чертовски сильной. Настолько, что ноги тут же задрожали. В грудине быстро теплело, становилось влажно. Жан опустил глаза вниз, рассматривая растекающееся бардовое пятно с едва различимым удивлением и разочарованием. Вот ведь ж, а всё, казалось, только начало налаживаться. Неестественно покачнувшись, Кирштайн рухнул на спину, в качестве завершающего аккорда хорошенько приложившись затылком о твёрдый пол. Из его горла вырвался сдавленный, короткий хрип. В глазах всё задвоилось, помутнело. Хотелось привстать и сплюнуть скопившуюся во рту слюну и кровь, но на это не было никаких сил. В следующее мгновение раздались оглушительные вопли солдат, а затем звуки глухих ударов. Стук. Жану хотелось только одного — встретиться с Эреном, напоследок взглянуть в его глаза, увидеть, как тот изменился за время их разлуки. Судя по тому, насколько ему было больно, и как быстро его тело окутывал холод, выбивая из лёгких воздух, а из тела силы, шансов выжить у него было критически мало. Сердце бешено билось в раненую грудь, словно стремилось поднять вес Кирштайна в одном пламенном, практически животном порыве — воссоединиться со своей родственной душой. — Жан! Мы тебе поможем, потерпи немного! — истошный вопль Конни, нарисовавшегося над Кирштайном, слегка разогнал пелену перед глазами, и тогда Жан смог увидеть его искажённое от ужаса и страха лицо. Рядом была заплаканная Саша. Каким-то образом его рану смогли перебинтовать (когда его успели перевернуть на бок?), но Жан краем утекающего сознания чувствовал, как свежая повязка пропустила очередной поток крови. Липко, тепло, влажно. Кровь была обжигающе-горячей, но конечности быстро леденели. — Нет-нет-нет! — завизжала Саша на какой-то нечеловеческой тональности, — Жан никогда не слышал, чтобы она так ужасно громко кричала — прижала руками уже заалевшие бинты, так, словно преграда в виде её дрожащих пальцев могла остановить кровотечение. — Почему, почему она не останавливается? Крики, шум, нечленораздельные вопли. От непрекращающейся какофонии звуков перед глазами адски двоилось, а голова трещала так, словно ему проломили череп. На носу и щеках чувствовалась влага, и на секунду в воспалённом от боли сознании Кирштайна промелькнула бредовая мысль, что крыша дирижабля продырявлена выстрелами и через свежие отверстия просачивались дождевые капли. Только когда его лба коснулась девичья ладонь, убирающая жестковатые пряди в ласковом, отчаянном и нелепом жесте, до Жана дошло, что Саша над ним заливалась рыданиями. — Блять, не орите так громко, — сдавленно, с каким-то жутковатым бульканьем в горле прохрипел Кирштайн, едва находя в себе силы поморщиться. Саша и Конни переглянулись — Жан всегда удивлялся, как быстро и точно эти двое друг друга понимали — и девушка подорвалась с места, грубо, остервенело распихивая столпившихся вокруг марлийских детей солдат. Кто-то подложил что-то мягкое под его голову, и тогда у Жана получилось её приподнять. Всё смешалось, Кирштайн не видел в бесцветном месиве разбушевавшихся боевых товарищей ни намёка на тёмно-каштановые волосы, или нечеловечески зелёный отблеск дьявольских глаз. Эрена здесь не было. Жан откинул голову и, наконец, позволил себе закрыть глаза. Стук. Впервые за то время, пока он находился здесь, Эрен перевёл взгляд на капрала Леви. Он ни капли не изменился за эти несколько лет — всё такой же маленький, жилистый и с грубым лицом. Только вот меж ведённых в переносице бровей теперь лежала тень, ещё темнее той, что Йегер смог запомнить. Казалось, в искажённом от переполняющей капрала злости лице скопилась вся вселенская ярость и отвращение. Во всём остальном Эрен никаких изменений заметить не смог. Даже удары Аккермана всё ещё были молниеносными, болезненными, выбивающими из любого, даже самого стойкого бойца всякую спесь. Однако ноющий бок был последней вещью, волновавшей Эрена. Даже получение титана молотоборца стало второстепенной деталью. Ханджи говорила, так осуждающе и холодно, как не говорила никогда, но Йегер в ответ на это лишь несколько раз крутанул головой, словно ища кого-то. Где Жан? Осознание того, что его родственная душа всё это время находилась на расстоянии вытянутой руки, пришло к Эрену только на территории Марлии. В своё время Армин успел буквально запихать ему в судорожно сопротивляющуюся глотку столько россказней о поиске своей истинной пары, что Йегера даже начало мутить от подобной темы. Все его мысли, всё его естество переполняли навязчивые идеи борьбы с ненавистными титанами, их истреблением. Дальше — больше. Стоило только осознать масштаб вставшей перед ним проблемы, тяжесть груза, свалившейся ему на плечи, как Эрен окончательно забыл про Армина, а если быть точнее, про его нелепую детскую веру. Если бы родственная душа Йегера была жива, или находилась бы на Парадизе, то он бы давно её заприметил. Он бы точно это почувствовал, не идиот ведь. Ведь так? У Эрена было достаточно времени подумать. В общем-то, этим он и занимался несколько лет: просчитывал ходы, размышлял, пытался выбрать наиболее правильный, по его мнению, исход. Но ночью, когда голова уже начинала пухнуть от обилия неутешительной информации, раз за разом словно выворачивавшей душу и внутренности наизнанку, в мысли настойчиво, задиристо, так по-кирштайновски закрадывался хитрый, вызывающий прищур ярких-ярких глаз, напоминающих солнечный перелив. Йегер с удивлением, ужасом и удовольствием вспоминал мягкие светло-русые волосы, блестящие от капель морской воды, хрипловатый голос с извечной высокомерной интонацией, взывающей к конфликту. И, жмурясь, сжимая до побеления костяшек мокрую от испарины простынь, Эрен вдруг осознавал, насколько сильно ему этого не хватало, как нестерпимо хотелось привычно, по-детски сцапаться с Жаном из-за какой-то ерунды. К своему ужасу, Йегер вдруг понял, что вместо очередной порции новых кровоподтёков на острой скуле он предпочёл бы оставить несколько невесомых, лёгких поцелуев. Придерживаться плана с каждым днём становилось всё труднее, навязчивая тяга к Жану не исчезала, а, казалось, наоборот — крепчала, усиливалась. В один момент захотелось бросить всё, вернуться на Парадиз и, встретившись с Кирштайном, хорошенько так зарядить ему по лицу — за бессонные ночи, за отвратительно цепкое, удушающее чувство тоски по нему и до одури янтарные глаза. Но, стоило рациональной стороне Эрена взять верх, он успокаивался, выдыхая. Нужно было действовать, быстро, решительно. Времени у него оставалось совсем немного, и этот аргумент Йегер часто использовал в качестве одной из причин, почему не стоит видеться с Жаном. Даже окажись его цепкая мания по отношению к Кирштайну истинным проявлением попытки воссоединиться с родственной душой, он при всём желании не смог бы дать Жану и жалкой толики того, что тот по-настоящему заслуживал. Иногда вспоминался их предпоследний разговор. Точнее, их самая последняя драка. Вдалеке ото всех, неожиданно передумав кидаться друг в друга бессмысленными, но больно колющими под рёбра оскорблениями, Эрен предпочёл снести Жана с ног, предварительно попытавшись разбить тому нос. Привыкший к тому, что форма титана даёт неоспоримое преимущество и возможность совершенствовать навыки борьбы, Йегер совсем забыл о том, что Кирштайн так же был в десятке лучших выпускников кадетского корпуса. У Жана были сильные, жёсткие руки, быстрые, точные удары, а также яростное желание подмять противника под себя. Чертыхаясь в траве, Эрен сокрушенно признал, что из цепкой хватки ему не выбраться, ровным счётом как и не спихнуть с себя оказавшееся очень тяжёлым тело. — Почему ты постоянно ведёшь себя, как мудак? — злобно процедил сквозь зубы Эрен, предпринимая последние попытки высвободить уже немеющие запястья из сдавливающих тисков длинных пальцев. Навалившийся на него Жан недовольно нахмурился, и уголок его губ едва заметно дёрнулся вниз. — Потому что ты чёртов суицидник, — ответ Кирштайна не блистал оригинальностью, ровно как и предшествовавший ему вопрос, сказан был явно на автомате, без намерения в очередной раз уколоть побольнее, однако рычащий, низкий голос явно свидетельствовал о неутихающем раздражении. — Лошадиная морда, — выпалил Эрен, явно не собираясь уступать сопернику даже в своём положении. Блестящие малахитом глаза словно провоцировали на продолжение драки, и Йегер чуть сжался, совсем немного, готовясь к оперативному удару в глаз, однако … … Жан с какой-то странной, не поддающейся идентификации эмоцией фыркнул и, разжав пальцы, слез с прижатого к земле тела, откидываясь спиной на траву. Тяжело дыша, Эрен приподнялся, раздражённо двигая головой: находящиеся в беспорядке от недавней драки волосы навязчиво лезли в лицо. Окинув взглядом распластавшегося по земле Жана, Йегер не без удовольствия отметил, что на бледноватом лице останется несколько знаменательных ссадин. Главным успехом их недолгой перепалки была разбитая губа Кирштайна, уже начавшая медленно опухать. Именно в этот удар Эрен вложил всё скопившееся за последнее время раздражение. Постарался настолько, что, судя по всему, на губах Жана останется незаметный шрам. Мысль о том, что ему даже в какой-то степени оказалось жаль портить такое красивое лицо, пропала также быстро, как и возникла. Бред. Жан Кирштайн просто не может быть красивым. Не давала покоя и плотная, осевшая в округе густым туманом эмоция удовлетворения. Отчего? Потому что ему после столь долгого перерыва удалось пару раз ударить невыносимого Кирштайна и выпустить жрущую его изнутри злобу? Или оттого, что это ненадолго переносило его в относительно беззаботное время кадетского корпуса, когда жить было немного проще, а дышать чуть легче? — А ты действительно меня ненавидишь, — неожиданно подал голос Жан, заставляя Эрена резко сфокусировать взгляд на расслабленном лице. Глаза прикрыты, губы безмятежно сжаты. Йегер молчал. Ненавидел ли он Жана? Осматривая с необычной дотошностью чужое тело, раскиданные по траве волосы и подрагивающие светлые ресницы так, словно он видел всё это впервые, Эрен сокрушённо внутренне хмыкнул. Не ненавидел. Ни тогда, ни сейчас. — Действительно ненавижу, — соврал Йегер, как-то мученически скривившись. Жан открыл глаза, и Эрен едва успел подавить булькающий вздох. В вечерних сумерках глаза Кирштайна казались невыносимо янтарными. Он приподнялся и, вдруг слабо улыбнувшись, по-товарищески пихнул Йегера кулаком в бок. От этого странного, несвойственного Жану жеста у Эрена вдруг защемило сердце. — Я тебя тоже ненавижу, — мягко хохотнув, произнёс Жан, и усталый прищур окропился солнечными бликами. Эрен совсем растерялся и неловко крутанул головой. Он уже давно не был тем маленьким мальчиком, фанатично грезившим об убийстве титанов и срывающимся на крик и истерики при любой неудаче. Всё то, что связывало Йегера с самим собой из прошлого, давно кануло в небытие, вдребезги разбившись об оказавшиеся слишком суровыми реалии и нежизнеспособность юношеского максимализма. Но с этим чёртовым, мать его, Жаном Кирштайном и неконтролируемые вспышки агрессии, и непреодолимое желание буквально зубами прорывать себе дорогу к любой, даже самой маленькой победе, возвращались. Ровным счётом как возвращалась мальчишеская, детская чувствительность ко всему вокруг. — Иди к чёрту, — попытка придать голосу былое раздражение оказалась совсем вялой, и Эрен дёргано отвернулся. Буравя взглядом колышущиеся на едва ощутимом ветерке травинки, Йегер не видел, но слышал, как Жан поднимался, отряхивал одежду. На мгновенье Эрену показалось, что Кирштайн стёр тыльной стороной ладони густую кровавую дорожку, идущую от нижней губы до подбородка и пачкающую когда-то белый воротник формы. Жан уходил, и только тогда Эрен позволил себе оглянуться. Йегер не сводил глаз с удаляющейся широкой спины, постепенно теряющей прежнюю юношескую угловатость. А если бы Эрен этого не сказал? Расскажи он о том, что приводило его в нешуточное, совсем неуместное смятение в последнее время, Жан бы остался? Только один этот эпизод был поводом крепко задуматься. И Эрен думал, думал, думал-думалдумал … … и в один момент резко перестал, завидев среди мелькающих меж каменных полуразрушенных зданий Марлии знакомые очертания. Сердце бухнуло в груди с такой силой, словно норовило сократить и без того недолгую жизнь именно в этот момент. Титан Эрена дёрнулся, едва не пропуская очередную вражескую атаку. Казалось, что, находясь в теле чудища, Йегер ощущал животный порыв подорваться с места и ринуться вслед за ловко манипулирующим УПМ Жаном ещё острее, чем прежде. Выстрелы. Жан исчез в том направлении, откуда они послышались? В таком случае, не задела ли его вражеская пуля? А если и задела, насколько сильно? Паника быстро овладела нервно пульсирующим мозгом, до этого работавшим, как безукоризненный механизм. Бросить всё к чёрту, метнуться вглубь полуразрушенного города, давя вражеских солдат, пробивать каменные здания и бежать, бежать. Найти Жана, спрятать … нет, нельзя. Нельзя пустить насмарку четыре бесконечно долгих года вдали от Парадиза и Кирштайна. Эрену оставалось не больше года, но он уже принял решение. Встретиться, поговорить, подтвердить уже совсем не требующие доказательств догадки. Взять всё то, что им предоставлялось. Выжать из этого безумия хотя бы несколько минут, хотя бы одно прикосновение. Да, так он и сделает. Эрен это решил и, увернувшись от очередного удара, неожиданно успокоился. Звериный порыв улёгся где-то под диафрагмой, терпеливо сопя и дожидаясь своего часа. Всё закончилось. Однако что-то было не так. Странное волнение, противное, вязкое, облепило своей холодящей ладонью позвоночник. Причина была явно не в Микасе и Армине, осунувшимися тенями стоящими поодаль и безмолвно наблюдающими за ним. Во взгляде друзей его детства читалась странная смесь разочарования, отголосков радости и какого-то плохо различимого страха. Эрен крутанул головой, и длинные волосы небрежно повторили это движение, ниспадая на глаза. Плевать, не до того. Где Жан? Как его увидеть? Давящую тишину нарушил громкий звук резко отворившейся двери. В комнату вошёл Флок, держащий за волосы марлийских детей. Фалько Эрен узнал сразу, девчонку с окровавленной физиономией и слабо дёргающуюся в вялой попытке отстраниться от элдийского солдата он хотя бы приблизительно знакомой не признал. — Что здесь делают дети? — ледяным тоном спросил Аккерман, равнодушно окидывая их взглядом. Фалько сжался под натиском суровых глаз, а девочка, явно начиная дрожать, попыталась изобразить на опухшем от побоев лице подобие высокомерия. Флок открыл было рот, однако его тут же прервала влетевшая в комнату Саша. Эрен вздрогнул. Саша? Почему она ещё жива? По всем его воспоминаниям, во всех вариациях будущего Саша погибала. Неужели, обошлось? К грудине медленно подполз душок облегчения, однако он туже больно скрутился поперёк выпустивших воздух лёгких, стоило Эрену отвлечься от факта наличия живой Саши в комнате и переключить внимание на её лицо. Красное, мокрое от слёз, перекошенное от ужаса и паники. — Жан … — выдавила из себя Браус, и Эрен словно почувствовал, как меж рёбер вонзили длинное копьё и нарочито садистски повернули его. Он сдавленно скрючился, как от удара под дых, но, найдя в себе силы поднять голову, уставился на Сашу сузившимися зрачками. Нет, не может быть. — … эта девочка подстрелила Жана. Ханджи вздрогнула, а взгляд капрала Леви потерял свою привычную холодность. Шумно выдохнув, Микаса и Армин бросились за уже пропавшей в коридоре Сашей. На их лицах восково застыла гримаса накатывающего, ужасающего осознания. Эрен хотел было рвануть вслед за ними, однако в ту же секунду его грубо осадили, не давая сдвинуться с места. Йегер рвано задышал, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Его будто бы полоснули по оголённым нервам, затем сделали это ещё раз, и ещё раз, и ещё. Руки дрожали, пальцы леденели, а голова болела так, словно Аккерман пробил ему тяжеленной подошвой ботинка затылок. Нет, не может быть. Это неправда. Этого не может быть. Как Жан мог пострадать вот так, из-за какой-то глупой случайности? Эрен тупо, упрямо качнул головой несколько раз, пытаясь прогнать наваждение. Всем своим существом, всеми силами, что у него остались, Йегер пытался пробиться туда, где находился Жан. Как же так? Четыре года разлуки, чёрной тоски и панический страх больше не застать свою родственную душу живой — и всё ради того, чтобы это закончилось вот так? Внутри всё сжалось, когда раздался медленный, какой-то предупреждающий скрип двери. Эрен медленно поднял голову, и в то же мгновение в груди что-то оборвалось — в дверном проёме стоял Конни, непривычно молчаливый, и на пугающе спокойном лице виднелись широко распахнутые глаза и неестественная, трафаретная, сжатая в тонкую полоску линия губ. — Жан … — нет-нет-нет-нет. Голос Конни дрожал, на щеке блеснула влага. — … умер. Эрен вскочил на ватные ноги и ринулся к двери. Сердце рвалось, окропляя мясными ошмётками резко заледеневшую грудину. Аккерман резко его остановил, и Йегер, сдавленно выдохнув от крепких тисков на своих рёбрах, тяжело поднял голову. Извечно без эмоциональное лицо капрала Леви застыло в эмоции непонимания и осознания очередной утраты. Он, казалось бы, тоже не мог до конца поверить, что смерть Жана была такой неожиданной и глупой. — Пустите, — хрипло, затравленно прошипел Эрен сквозь зубы. В глазах, где минутами ранее Леви не мог уловить ни эмоции, маслянился нездоровый, испуганный блеск. — Прошу, пустите меня. Аккерман вгляделся в чужое, стремительно бледнеющее лицо, на лежащие в беспорядке волосы, падающие на распахнутые глаза и, поджав губы, расслабил руки. На негнущихся ногах Эрен бросился прочь из комнаты. Коридор был совсем небольшим, но дыхание прерывалось с такой силой, словно Йегер бежал до невозможности долго. Микаса и Армин в голос рыдали, и этот звук резанул по ушам, как наждачкой. Эрен покачнулся, наблюдая за тем, как Аккерман в порыве бессильной горечи упрямо трясла погибшего товарища за плечо, будто пытаясь разбудить его после затянувшегося сна. Армин неестественно согнулся над Жаном и плакал, как в детстве, навзрыд, громко, жмурясь. В голове Эрена набатом гремела мысль о том, что происходящее не может быть действительностью. Это просто сон, кошмар, фантазия его воспалённого сознания. Это не по-настоящему, такого просто не может быть. В воздухе витал душный запах крови, а присутствие смерти было настолько явным, что Йегер буквально чувствовал её леденящее, насмешливое дыхание у себя за спиной. Армин поднял голову, и их взгляды пересеклись. Эрен открыл рот, намереваясь сказать хоть слово, прокричать изо всех сил, чтобы они убирались, оставили его, но из сдавленного спазмами горла вырвался лишь жалобный хрип. Арлерт всхлипнул, и сквозь пелену в его глазах мелькнуло осознание. Он всё понял, и прокушенные до крови губы скривились в тонкую линию. Он встал и, потянув за собой Микасу, ушёл, продолжая беззвучно рыдать. Эрен буквально рухнул на пол, тяжело, с явным трудом заглядывая в лицо Жана. Он изменился за эти четыре года, черты приобрели жёсткость, строгость. Этот самодовольный кретин даже бороду решил отпустить. Йегер тихо, нервно хохотнул, проводя кончиками пальцев по острой скуле Кирштайна. Жёсткая. А волосы, явно отросшие, мягкие, шелковистые, словно всё своё свободное время Жан тратил на уход. Глаза со светлыми ресницами закрыты, а лицо спокойно, словно Кирштайн задремал в знойный день под деревом в его тени. Эрен, чувствуя, как сердце оглушительно громко трескается где-то в груди, провёл большим пальцем по нижней губе разведчика. Подушечка пальца наткнулась на небольшую неровность, и Йегер задрожал, мелко и истерично, как от слабого разряда тока. Шрам всё-таки остался. Хотелось разрыдаться, как Микаса и Армин ранее, но сил не было. Эрен упрямо водил рукой по лицу, волосам, ставшему крепким телу, словно не веря, что Жан больше никогда не откроет глаза, никогда не вздохнёт, никогда … просто никогда. Осознание накрыло его настолько резко, что их лёгких выбило весь воздух. Рука Эрена прижалась к груди Жана. Она не вздымалась. Ни рвано, ни размеренно, ни коротко, ни широко. Ладонь чувствовала под собой постепенно холоднеющую сквозь костюм кожу. Сердце не билось. Эрен паскудно взвыл, прерывая громкий звук тыльной стороной ладони и дрожа так, словно он провалился под лёд. От недавнего боя болело всё тело, но теперь, когда он увидел Жана, увидел недвижимые веки и бледное, мёртвое лицо, грудь щемило от такого яростного бессилия, будто из него вырвали кусок без возможности регенерировать. Не надо было уходить, нужно было остаться, прожить отведённые ему пять лет рядом с Жаном, уберечь его от такой чудовищной в своей ужасающей нелепости участи. Ни один эпизод смерти, что Эрен имел возможность лицезреть, не приводил его в такое отчаяние, не отдавал такой отвратительной горечью. Его родственная душа была мертва. И теперь, Эрен во всех красках ощущал, каково это — лишиться её, стать неполноценным. Это была расплата за его грехи, совершённые и ещё не совершённые. Только со смертью Жана Йегер мог сопоставить финал Гула Земли. Вставая, Эрен направился обратно, твёрдо решив, что теперь никто и ничто, никакая демоническая или божественная сила его не остановит. И, безжизненно сжав руку в кулак, Йегер вдруг подумал, что неплохо было бы начать грядущую кровавую жатву с девчонки, погубившей его последний шанс на воссоединение с родственной душой.