Бушующее море и снежные просторы севера

      Я стоял у ворот, трясущимися пальцами поднося фляжку к потрескавшимся губам, припрятанную на чёрный день. А сегодня и правда был тот самый чёрный день, когда хотелось бы глотать вино фляжками, пока не появится долгожданное расслабление, и я наконец не перестану чувствовать страх.       Как странно. Сейчас, вспоминая это время, хочется лишь смеяться и плакать. Смеяться от того, что я боялся первого раза с женщиной в замызганном борделе недалеко от Винтерфелла, а плакать от того, что те беззаботные времена навсегда остались в прошлом, растворившись в вечности и во многих ужасных воспоминаниях, которые последовали за ними.       Робб долго не приходил на назначенное место, уговаривая Джона тайком пробраться мимо отца и наконец стать мужчиной. Сноу всегда упирался, боясь, что его возможного ребенка от такого мимолетного наслаждения может постигнуть его же судьба. Ну и что здесь плохого? Нед Старк прекрасный отец как для бастардов, так и для простых подопечных в лице меня. Я бы завидовал судьбе возможного ребенка Джона.       Иногда мне хотелось жить с родным отцом. Лучше я был бы бастардом, но остался на Железных островах, каждый день радуясь прохладному морскому бризу, чувствовал соль на губах и не боялся простой женщины, потому что наследнику Морского трона нечего бояться. Хотя, если бы я родился бастардом, Морской трон был бы у Яры, как и теперь. Яра намного храбрее и достойнее меня.       Тогда ярко палило солнце, что совершенно несвойственно Северу, даже в год, когда лето в самом разгаре, а зима ещё не близко, что бы не говорили Старки. На небе не виднелось ни единого облачка, что всегда быстро превращались в тучи, нагоняющие тоску, а после всё лил и лил не переставая дождь, лил и лил, заставляя Неда вспоминать о снеге, что также круглыми сутками падал с неба, потому что тогда зима была за порогом, а не простыми словами его дома. А после дождя всегда оставалась слякоть и грязь, а я всё мечтал оказаться на Железных островах, смывая с сапог прилипшую грязь в бушующем море.       Во дворе было много народа, поэтому я спрятался за колонну, желая привлекать меньше внимания, чувствуя себя нашкодившим волчонком, хотя на деле ещё ничего и не совершившим. Я лишь выпил вино, оставленное на чёрный день, а страх всё ещё владел мной, заставляя дрожать от любого шороха.       Из темноты замка выбежала рыжая девчонка, что совсем недавно исполнилось одиннадцать лет. Санса всегда меня раздражала, заставляя отвечать на тысячи её глупых вопросов. Почему она выбирала меня, я не знаю, но я завидовал её братьям и в этом. Они никогда не тратили на неё своё время, осваивая искусство боя на мечах, что я так и не мог постичь в совершенстве. Может моя проблема была в том, что я отвечал на расспросы Сансы, отвлекаясь от борьбы Робба и Джона. Может моя проблема была в том, что я единственный, кто отвечал ей.       Рыжая непослушная девчонка, что уже через год станет вести себя как леди и совсем не будет похожа на этого маленького бесёнка, подошла к клетке с воронами, что кто-то опрометчиво забыл во дворе, и достала из платья, в котором оказались внушительные карманы, пару ломтиков хлеба, что мы ели сегодня на завтрак. Воронов всегда кормили в одно время или же поощряли лакомствами за выполненное поручение и во время дрессировки. В остальное время нам строго настрого запрещалось прикармливать строптивых птиц, что так легко привыкали к приятному, отказываясь работать за хлеб, как работают большинство северян дни и ночи напролёт.       Санса протянула свою маленькую ручку в клетку, подавая им в клюв ломтик за ломтиком, попутно оглядываясь по сторонам. Она не могла меня видеть, но я видел её отчётливо, скорее украдкой наблюдал, и что-то в тот момент так зацепило мой взгляд. В другое время я уж точно бы спугнул маленькую девчонку, может быть даже пожаловался её отцу, чтобы получить редкую но драгоценную похвалу. Но сейчас я просто стоял в этой тени около ворот и молча наблюдал за рыжей девочкой, что украдкой кормила ворон.       Она была похожа на маленькую лисичку и не имела ничего общего с грозным лютоволком, красовавшимся на её гербе. Такая же хитрая и рыжая, такая же проворная и грациозная.       Может так действовало вино во мне, а может нечто другое, но я отчётливо запечатлел тот момент в своей памяти и с тех пор иначе стал смотреть на рыжую девчонку, всё больше подмечая в ней что-то хорошее, ведь её вопросы больше не казались мне такими уж глупыми, а я всё больше отлынивал от искусства владения мечом, предпочитая отвечать ей на все расспросы.       Через несколько лет, находясь всё в том же Винтерфелле, но уже навсегда не имевшем ничего общего с таким уютным северным замком, что я помнил в детстве, я вновь увидел ту самую рыжую девчонку, ставшую настоящей девушкой. Вот только она не была больше той проворной и весёлой девочкой. Её взгляд всё ещё напоминал лисицу, в котором я замечал лишь злость. А её волосы больше не были рыжими, и она больше не задавала тысячу вопросов как прежде.       И тогда мне стало так стыдно, хотя стыдно должно было быть не мне, а Теону Грейджою, что когда-то предал её брата и попытался убить других двоих. Но стыдно было Вонючке, коим я стал в стенах некогда родного замка, и теперь я боялся совсем не первой близости с женщиной, я боялся каждого шороха, каждой тени, каждого резкого движения и слова своего господина, и Теона больше не было, а Санса задала лишь один вопрос: «Зачем?». Зачем я убил её братьев? А я не мог ответить, что я никого не убивал, пока не позволил мне ответить мой господин. Да и это уже не имело значения. Санса ненавидела Теона, а Теона больше не было.       Я вел Сансу к алтарю и чувствовал жар ее тонких пальцев через толстые перчатки. А может мне это всё привиделось, но я точно знаю, что ей было страшно, и она крепко сжимала мою ладонь, хоть всё ещё ненавидела. Я видел её поджатые губы, снова рыжие волосы, собранные в высокую прическу, и мне впервые было страшно за кого-то, а не за самого себя за это долгое время, ведь прямо сейчас, ведя её к алтарю, я вел её на страдания. На путь, что прошел сам. На путь, где от былой Сансы Старк останется лишь тень, на путь, где её жизнь сломается. Но я ничего не мог сделать, потому что боялся собственной тени и падающего большими хлопьями снега, потому что зима уже была близко.       Она долго не отпускала мою руку, пока я вел её к алтарю, хотя она с самого начала даже не хотела к ней прикасаться. Она знала, что не я убил её братьев, но я всё ещё предал её семью. Предал свою семью, но за это потерял себя. Ведь Теона больше нет, а я простой Вонючка, которому место лишь на псарне в клетке рядом с животными, шавками, которые бояться своего хозяина и готовы беспрекословно ему подчиняться.       Но тогда я заметил одну вещь. Я всё ещё чувствовал себя виноватым перед ней и перед Старками и всё ещё называл их своей семьей, а значит я вновь был Теоном Грейджоем, который когда-то мечтал о бушующем море и не ценил снежный север, но лишь ненадолго. До того момента, пока она не отпустила мою руку, кладя её в ладонь Рамси.       Я стоял на вершине одной из башен замка Винтерфелла и смотрел на то, как безумная девчонка, дочь простого псаря, направляла на рыжеволосую женщину, дочь лорда Винтерфелла и бывшего десницу короля Роберта Баратеона, на будущую королеву Севера, тонкий лук с острой стрелой и во мне что-то щёлкнуло. Она чувствовала власть над ней, над Сансой Старк, она чувствовала власть надо мной, наследником Морского трона, и тогда я обрёл немного храбрости, не давая совершить задуманное. Я убил человека и ни о чем не жалел, потому что теперь Санса смотрела на меня с надеждой, и в её глазах больше не было ненависти, к которой я начал привыкать, а я снова стал Теоном Грейджоем, и я готов был прямо сейчас спрыгнуть с башни вслед за погибшей девчонкой, если бы это хоть как-то помогло Сансе сбежать.       И мы всё же сбежали, и я вновь стал Теоном Грейджоем, потому что Санса смогла собрать меня по кусочкам, и я вновь завидовал Старкам, а именно женщине, что стала лишь сильнее, пройдя все горестные испытания. И она была необычайно храбра, коим не мог быть я, всё ещё боявшийся малейшего шороха. Но теперь я не боялся за себя, не боялся смерти, потому что то, что мертво, умереть не может, а Санса, дрожащая от зимнего холода, такая хрупкая, тоненькая и слабая, вполне могла. И я боялся потерять её. Боялся, что снег припорошит её останки, а собаки Рамси откапают и всё равно разорвут на части, потому что так захочет мой бывший господин.       Мы бежали по снежной долине, снег хрустел под ногами, а тело била нескончаемая дрожь и даже внутренне тепло совсем не согревало в объятиях друг друга. И я вновь мечтал оказаться близко к морю, потому что там намного теплее, чем здесь. И я мечтал оказаться там с Сансой, до последнего не отпуская её тонкую руку, что так отчаянно сжимала мою ладонь.       Через некоторое долгое время, находясь в том же Винтерфелле, но уже навсегда не имевшим ничего общего с таким уютным северным замком, что я помнил в детстве, я вновь увидел ту самую рыжую девчонку, ставшую настоящей женщиной. Вот только она не была больше той проворной и веселой девочкой. Её взгляд всё ещё напоминал лисицу, в которой я замечал лишь холодность, по отношению к окружающим. Но глядя на меня её глаза сияли, и в ту самую встречу она прыгнула мне на шею, быстро скидывая на бегу кожаные перчатки. А я прижимал её к себе, не веря, что она так рада меня видеть, и что она больше не была на меня зла. Я променял любимое бушующее море на снежные просторы севера и готов был сражаться за неё, хоть всё ещё боялся. Но теперь я не боялся за себя, не боялся смерти, потому что то, что мертво, умереть не может, а Санса, дрожащая в моих объятиях, такая хрупкая, тоненькая и слабая, вполне могла. И я боялся потерять её. Боялся, что живые мертвецы настигнут замок, и я навсегда потеряю рыжую проворную лисицу, что теперь имела много общего с грозным лютоволком, изображенном на её гербе.       И теперь, лежа в Богороще, задыхаясь и захлебываясь от крови, наполнявшей мои легкие, я перестал бояться. Потому что живых мертвецов больше нет, а значит Санса в порядке и это значит, что я не зря покинул бушующее море, когда был совсем ребёнком. И сейчас я готов умереть, потому что страха больше нет, а бушующее море всегда течет по моим венам, как и снежные просторы родного севера.