«Вот Серёжа нам иногда абсолютно искренне говорит о том, что зря мы шутим, что он глупый. Что, типа, вдруг его правда кто-то начнет глупым считать…»
Д. Позов
интервью
— Мне кажется, ты чуть не развалился, пока говорил, что я не тупой… — Ты же знаешь, мне трудно… — Не прикрывать свою жизнь моей? Знаю, твои психологи отменно поработали… — Серёж… — Что, Дим? — Не надо, пожалуйста. Я и так не сильно себя люблю. — Зато я тебя люблю. Сильно. Сильно. Серёжа клюёт губы Поза мелкими поцелуями быстро-быстро, повторяя в промежутках: — Прости-прости, меня, Дим. Просто раньше было так больно, что… — Нет, — Дима обвивает руками Серёжины плечи, — это ты меня прости.
Серёжины глаза блестят.
— Мой хороший, мой мальчик…
Дима гладит Серёжины скулы подушечками больших пальцев… — Мальчик, — фыркает Серёжа. Дима строго смотрит на Серёжу. — Именно так я и чувствую. Ты — мой дурашка, — Серёжины губы растягиваются в непрошенной улыбке, — я должен… нет, я хочу быть ответственным за тебя… Серёжа не даёт ему договорить, тесно прижимаясь к его груди, закрывая губы своими. — Господи, откуда в тебе это? — шепчет Серёжа, — Эта взрослость, это постоянное желание быть ответственным за чужую жизнь… Дима со вкусом втягивает в рот мочку уха с платиновым колечком. Сережа сжимается, дергает кадыком. — Наверно, оттуда же откуда твоя детскость, — Дима расстегивает Сережину рубашку, перебирая кончиками пальцев черные волоски на груди, — и твоё постоянное желание… — Дима резко присасывается к нежно-коричневому соску, вызывая покорный стон Серёжи. Дима хитро улыбается, поднимая глаза, — каково твоё желание, дурашка? — Любое выполнишь? — масленно возвращает улыбку Серёжа. — Любое. Могу даже устроить тройничок — ты, я и твоя резиновая кукла, — Дима хихикает.
А Серёжа прижимает горячие губы к Диминому уху. — Хочу, чтоб ты любил меня, Поз. Вот сейчас — быстро и грязно, и завтра утром — медленно, нежно, и потом ещё и ещё, и вот всю жизнь — неважно как, но чтоб любил. Серёжа всхлипывает поверхностно, словно запыхавшись. — Блять, Серёж, — Димины шипящие звучат тихо и долго. Ресницы Серёжи опускаются, словно от стыда, и дрожат. Дрожат, как Димино сердце.