А если все-таки решиться?

Жизнь в достатке, красивая, умная девушка, любимая и интересная работа, большой круг друзей и близкие люди рядом. Было ли что-то еще, о чем он мог мечтать в своей жизни? Он не был одним из тех людей, кто мог в одночасье изменить или добавить хоть одну составляющую этого ряда, но, кажется, что-то в тот день в нем щелкнуло. Щелкнуло в тот момент, когда губы растянулись в широкой улыбке, когда раскатистый и звонкий смех повис в комнате от очередной шутки Попова, когда от интимности этого момента загорелись кончики ушей, а взгляд ненадолго опустился в пол, но лишь за тем, чтобы столкнуться с голубыми глазами напротив, внимательно изучающими его. Они ведь тоже от неловкости пытались спрятаться, устремившись вдаль, но Антон знал наверняка, что так восхищенно они смотрят только на него. Чувствовал это всем своим нутром. Щелкнуло в тот день, когда он зашел в гримерку после первой съемки и когда они остались впервые один на один. Антон неуклюже пытался узнать о его работе до, об увлечениях, найти какие-то общие точки соприкосновения и пришел к выводу, что ничего у них общего нет и быть не может. За одним маленьким исключением, которое он открыл для себя позже: чувства друг к другу – одни и те же. Сбегая от теперь уже ставшей рутинной и суетливой работы в небольшую квартирку в Питере, Антон находил для себя в ней настоящий рай, успокаиваясь под ласкающими его голову руками. С каждым месяцем видеться удавалось все реже: наваливающиеся проекты, от которых он не мог отказаться, затор в отношениях из-за постоянных ссор и внутреннее непринятие такой простой на первый взгляд вещи как любовь. Это было не просто непринятие, а страх. Панический, животный, всепоглощающий. А если не поймет, а если откажет, а если высмеет? Так много пугающих «если» роились в большом сердце, наполненном теплом к одному человеку. Шастун не был готов менять свою жизнь так кардинально. Он демонстративно приводил Иру на съемки, обнимал и не стеснялся горячо целовать на глазах у всех, нарочно по несколько раз подряд называл ее самыми сахарными до неприятного словами, вызывая удивление у окружающих и даже у самой Иры. Он надеялся, что сможет вырезать из сердца вьющееся вокруг него имя, вырвать его с корнем и растоптать, чтобы не было больше таких мыслей, чтобы не болело. Но все стало тщетно, когда он поймал на себе болезненный и огорченный взгляд ледяных от грусти глаз. - Зачем ты это делаешь? - однажды не выдержав поинтересовался Арсений. Антон с удивлением таращился на него, ведь никогда не видел его курящим. Спустя пару минут воцарившейся между ними тишины до него дошло, что за этим вопросом скрывался совсем другой, который Арсений почему-то не мог произнести вслух: «Зачем ты делаешь мне больно?» - Я не хочу так с тобой поступать, но ты же знаешь, что я по-другому не могу, - на этих словах лицо Арсения особенно изменилось, но в темноте Антон едва мог это понять, отчего лишь продолжил, - О чем подумают люди, если вдруг узнают? Меня все не поймут.. - Как минимум я тебя пойму. Разве тебе этого мало? Нет. Ведь все это и есть он один. Сердце заходилось в бешеном темпе от нахлынувшего адреналина, а резкие шаги приблизили Антона к Арсению. А если все-таки решиться? Они никогда не позволяли себе что-то больше объятий, даже на пьяную голову никогда не переступали эту черту, которой сами отгородили себя друг от друга. Но сейчас безумно хотелось ее стереть и забыться. Шероховатые ладони немного грубо в спешке обхватили чужое лицо, а подушечка большого пальца в контрастной мягкости прошлась по приоткрывшемся в неверии губам. Антон ненадолго задержался на всматривающихся в его ярко-синих глазах, прежде чем наконец прильнуть к теплым губам, совсем таким же, как он себе и представлял. Мужчина полностью отдавался во власть чувствам и своему желанию, по-хозяйски исследуя сначала губы, поочередно обхватывая их своими, а после без толики стеснения проталкивая язык внутрь влажного рта, вырывая из губ сдавленный выдох. Тонкие пальцы Арсения накрыли широкую ладонь Антона, а вторая ладонь легла на его талию, жадно притягивая к себе. Он охотно отвечал на поцелуй, не скупясь на парочку укусов, срывая приглушенный смешок с губ. Было безумно хорошо вот так стоять в обнимку и пылко отвечать на поцелуи, лишь изредка выглядывая из-за угла, чтобы удостовериться, что никого больше здесь нет. И теперь дело было вовсе не в страхе, а в том, что хотелось оставить этот момент лишь между собой, посадить его глубоко в сердце и возвращаться к нему спустя несколько лет в воспоминаниях каждый раз с нежной улыбкой на лице. Совсем такой же, как и сейчас, когда Шастун медленно проводит пальцами по теперь уже отросшим смоляным волосам, запутываясь в них всей пятерней и любуется уставшим, но все равно по-дьявольски красивым Арсением, что беззаботно спит рядом. Жизнь изменилась, и всё наконец встало на свои места. Антон больше не чувствует тяжелый груз внутри от разгорающегося пламени любви, которой постоянно сам же себя и лишал, а теперь на ее месте медленной эссенцией разливается по телу мягкое тепло. Тепло и ласка, которые они дарят друг другу.