Чем мы заняты в лесу

Сегодня ночью они снова гуляли по лесу и прыгали до луны, держась за руки. Мальчишка в странной маске волчонка снова протягивал к нему руки и увлекал за собой в медленный танец, свидетелями которого были только высокие-высокие сосны. Искривленные тени деревьев расступались перед ними и плавно открывали дорогу к опушке леса, как декорации в старом кукольном театре. И каждую сосну, взлетающую ветками до самой бескрайней черноты неба, венчала маленькая новогодняя звездочка. Наст под ногами невесомо шуршал и поскрипывал, а снежинки медленно плыли наверх. Очарованный Антон возвращался домой как в тумане, пьянящее блаженство разливалось по телу и грело, грело, грело. Наверное, он начал засыпать еще в лесу, окутанный пушистым одеялом снега, а меховой воротник на куртке Волчонка снова щекотал нос и пах дымом костра, можжевельником и дикой мятой. Открыв глаза, Антон обнаружил себя дома, в кровати. Но морозный румянец и колючий холодок, не успевший сойти с кончика носа и щек, в очередной раз доказывают, что он не совсем еще сошел с ума. Все было: и луна, и прогулка, и неуклюжее подобие вальса и падение в сугроб и долгие-долгие объятия в снегу. А затем легкие игривые укусы в шею. Волчонок приподнимал маску лишь чуть-чуть, чтобы удобнее было прикусывать, оттягивать, ласкать кожу своими короткими, но острыми клыками, а главное — целовать горящие от мороза Антоновы щеки. Тоша привык — пытаться подсмотреть, чьё лицо скрывается под маской не выйдет, огребешь скорее. Но что-то в этой таинственности даже заводило. Из-под маски раздалось довольное урчание, потом жадный рык и темнота под накладной волчьей мордой приблизилась к лицу Антона. На кончике языка заиграл вкус терпкого табака и освежающих мятных конфет, заострённые клычки впились в губы. Дыхание перехватило, а томный вздох, возможно слегка пошлый и наигранный, встал в горле комом, когда варежка Волчонка не грубо, но твердо сдавила шею Антона и начала медленно нежно придушивать. Эта ролевая игра безумно нравилась им обоим: Антоша — Зайчик, Волчонок — хищный зверь, томно изводящий добычу. Бегунок на куртке скользнул вниз, но холода Антон не почувствовал. Снег на варежке Волчонка таял и ледяные капли стекали по шее Зайчика вниз, на ключицы, за шиворот свитера, по спине, и у Антона вставало, когда Волчонок сдавливал его шею сильнее. Он нежно скулил, наслаждаясь тем, как хриплый голос из-под маски называл его «своим милым Зайчиком». Утром в своей постели Антон плотно фиксирует на лице маску Зайчика. Она пока еще сидит непривычно, давит и мешает дышать. Зато сколько животного, первобытного чувства поднимается из глубины груди! Волчонок обожает видеть своего Зайчика в маске, виляет хостом и с придыханием уверяет, что от этого их игра становится только правдоподобнее. Поэтому наедине с собой Антон утыкается шерстистой серой маской в подушку и набивка из гусиного пера глушит в себе его продолжительный стон. Движения руки неумелые, резкие, тело дрожит. Антон глотает ртом воздух сквозь маску и блаженно чувствует, что воздуха ему перестает хватать. По щеке стекает обжигающая слеза, катится по шее, за шиворот… Он закатывает глаза и видит в темноте под маской короткие яркие вспышки. Голова кружится так, будто он снова взлетел до луны. Последний тихий вздох в подушку. На этот раз облегченный стон медленно переходит в жалобный скулеж отчаяния и обиды. Вечно эта тварина с волчьим лицом ограничивается укусами да засосами, и бедному Зайчику приходится потом самому доводить дело до конца. Накрывшись одеялом, он смотрит в потолок и ожидает первых дробящих черепушку звонов будильника. В эту ночь он не сомкнул глаз, как и в предыдущую, и в ночь перед той. Зато счастливая пора подро́чества проходит бурно и увлекательно. Антон закусывает губу, чувствуя как новая волна напряжения стягивается к паху. И всё же, он не идиот, чтобы не понимать, чье лицо скрывается под маской Волка. Плотный каркас и шерсть глушат звуки хрипловатого мальчишеского голоса, но не искажают его совсем уж до неузнаваемости. Да и эти смешки, эти коронные фразочки, которые нет-нет да и вырвутся из уст Волка… Разве Тоша их не узнает, разве не помнит? А эти жесткие темные волосы, торчащие дыбом как волчья шерсть? Как нежно Тоша запускал в эти волосы свои пальцы, не боясь уколоться, а только старясь не провести случайно рукой против шерсти. И наконец привкус этих дебильных мятных леденцов и табака. Он ведь понял все еще с первого поцелуя несколько недель назад. Просто не хочет до сих пор признаться себе в этом. Сегодня в школе ему снова предстоит смотреть в глаза лучшему другу Ромке, слушать его хрипловатый голос со всеми фирменными ухмылками и пошлыми шуточками. Придется краснеть когда Ромка будет прижимать к себе возлюбленную Полинку и без тени стесняется целовать ее в губы при всех. А потом стоять с ним на заднем дворе, вдыхать запах беломора, костра, хвои и мятных леденцов, которыми он шлифует каждый перекур, чтобы Полинка не так ругалась. И задаваться вопросом «Что ж ты, падла, наутро каждый раз забываешь, чем мы с тобой занимаемся в лесу?»