Невысказанное

Бесплодные поиски Его Высочества не всегда проходили для Хуа Чэна гладко. Память — штука весьма своеобразная, и не всегда ее легко контролировать. Обычно помешательства, когда Хуа Чэн не помнил кто он, кто вокруг него или где он, были недолгими, не дольше пары часов. Поэтому когда демон открыл глаза после отдыха и снова почувствовал знакомое ощущение пустоты в голове, он не удивился, не испугался, и вообще не испытал ничего, кроме облегчения. Мысли, которые он забыл, приносили ему страдания, но Хуа Чэн сознательно шел к цели, о которой и были эти мысли. Такая передышка ему даже нравилась, вот и сейчас с легким сердцем демон поднялся, отточенным движением бросил под ноги игральные кости и шагнул вперед, прямо в разрушенную арку, возле которой остановился. По ту сторону было темно; впереди возвышался заросший, но изящный дом, на пороге которого перешептывались два зеленых огонька. Демоны-огоньки, завидев Хуа Чэна, сначала ошарашенно замолкли, потом переглянулись, и уже шагнули в разные стороны, чтобы бежать прочь, но застыли, услышав обращение к ним Хуа Чэна. — Хозяин дома сейчас здесь? Забавно получалось, но Хуа Чэн и сам не знал, к кому он идет, и почему демонята так на него реагируют — память упорно молчала, а Хуа шел просто наугад, на удачу. — М-м-мы сооб-бщим ему о в-вашем виз-зите... — с трудом пробормотал один из огней и стрелой метнулся внутрь дома. Второй так и остался стоять, подняв круглые от шока глаза на Градоначальника. — Хорошо, — кивнул Хуа Чэн, не сдвинувшись с места и ожидая; но с каждой секундой, наблюдая как вытягивается в еще большем удивлении лицо оставшегося демоненка, Хуа чувствовал себя почти неловко, и вскоре добавил, — Думаю, я подождал достаточно, прежде чем войти. Демоненок обреченно закивал, провожая почти обморочным взглядом Хуа Чэна, который неторопливо вошел в дом. По пути встречались только точно такие же перепуганно-удивленные демоны-огоньки, но каждый незамедлительно показывал дорогу, даже не дожидаясь вопроса. И запустелые коридоры сменялись один другим, пока перед Хуа наконец не открыли тяжелую дубовую дверь, за которой оказалась на удивление роскошная комната. Прямо напротив было явно на скорую руку сделанное возвышение, на котором стоял пустой трон, резной и украшенный драгоценностями не в меру. Возле него на многочисленных золотых столиках были подносы с сырым мясом и кубки с различными напитками. Нестройным рядом возле стены выстроились 5-6 демонят, которые сейчас во все глаза смотрели на Хуа Чэна, а в остальное время, вероятно, бегали по комнате, подавая хозяину то, что он захочет съесть. Множество свечей, беспорядочно расставленных по всей комнате горели зеленым пламенем, и от их света по комнате плясали совершенно причудливые тени. Кто-то из слуг быстро сориентировался и поставил перед троном кресло, жестом предлагая Хуа Чэну присесть. Прочие его коллеги в голос ахнули, очевидно, мысленно прощаясь с чересчур сообразительным другом. Но Хуа Чэн довольно кивнул и спокойно уселся, продолжая немного скучающе разглядывать трон на возвышении перед ним. — Прочь, прочь пошли, кому говорю! — откуда-то позади раздался недовольный голос. Хуа Чэн повернулся было, но обладатель голоса тут же показался перед ним, смерив его донельзя подозрительным взглядом, и аккуратно прошел к трону, но, повернувшись, снова воскликнул. — Вы меня слышали, нет? Отродья безмозглые, катитесь к чертовой матери отсюда! Обращался он к демонам, которые после благодушия Хуа Чэна были совсем не в себе. Но они все же покинули зал, и хозяин дома наконец обратился к гостю. — Ты, — он пробормотал что-то, похожее на очередное ругательство, одними губами, — зачем приперся? — Какое-то незаконченное дело, наверно, — безразлично пожал плечами Хуа, с наслаждением наблюдая за тем, как демон перед ним изо всех сил сдерживает свои эмоции. — Я не особо помню даже твое имя, если честно. Демон, только севший на трон, чуть не сверзился с него, сначала от раздражения, потом от удивления, потом от почти ярости, и наконец, от настоящего шока. — Я знаю, что ты меня ненавидишь, но "не помню твое имя" это уже перебор, бездна тебя раздери! — хозяин дома вскочил на ноги, — Что еще за "наверно"?! Ты Хуа Чэн или хрен с горы, а?! С каких пор ты говоришь о "честности"?! Он помотал головой, и тут же поправил, кажется, застрявшее в волосах украшение, делая вид, что так и должно быть. — Даже мне, Ци Жуну, — хозяин дома сделал многозначительную паузу, глядя прямо на Хуа Чэна, чтобы убедиться, что тот услышал его имя, — Не так уж хорошо с тобой знакомым, совершенно очевидно, что ты либо спятил, либо... Хуа Чэн пропускал мимо ушей все слова демона, после того как тот назвал свое имя, и откровенно наслаждался: почему-то голос, мимика и образ Ци Жуна был ему приятен, хотя то и дело вылетающие между слов ругательства портили картину. Тирада о том, что Градоначальник сам на себя не похож, грозилась стать бесконечной, и Хуа, из любопытства ("какие еще эмоции он способен выдать?") в полголоса, словно случайно, произнес: — Ты выглядишь просто прелестно, в своем негодовании, — сказал, и остался доволен. Ци Жун на полуслове подавился воздухом, закашлялся и резко замолчал. Выдержал паузу, в которую снова и снова оглядывал Хуа Чэна с ног до головы, и наконец сделал почти тихо и необычно спокойно спросил: — Слушай, ты не болен ничем, нет? Я знаю одного очень хорошего доктора, хочешь, я его позову, а? — с каждым словом в голосе Ци Жуна все отчетливее угадывались истерические нотки. — Это даже не смешно, и настолько сойти с ума нельзя... Хуа Чэн не выдержал и начал смеяться, не сильно, но от души, и совершенно искренне. — Да почему на меня все ТАК реагируют? Это конечно забавно, но уже начинает надоедать, — беззлобно сказал Хуа, и заметил, как в глазах Ци Жуна промелькнуло слабое понимание. — Так, — демон быстро спустился, выудил откуда-то из стороны еще одно кресло, поставил почти вплотную напротив кресла Хуа Чэна и, заглядывая ему в лицо, продолжил, — А кто ты по твоему? — Хуа Чэн, демон, такой же как ты, — он непонимающе пожал плечами, не зная, что тут еще добавить. — Если что-то еще я из себя и представляю, то я этого не помню. — Тебе память отшибло, получается? Вот это конечно, сюрприз... Ци Жун тяжело выдохнул, откидываясь на спинку кресла, сцепив руки в замок и глубоко задумался. А Хуа Чэн, пользуясь возможностью, открыто разглядывал черты лица собеседника. Вблизи он оказался действительно красивым. Острые черты, почти симметричное лицо, бледный цвет кожи и яркие глаза. Даже острые зубы, которые было видно, когда он говорил, дополняли его образ в лучшую сторону. Темные волосы были аккуратно уложены, и только дурацкая заколка в виде скорпиона, которая по идее должна была убрать челку, запуталась в прядях; и со своей задачей не справилась, и общую картину портила. И Хуа Чэн подумал, что Ци Жун пытался выдернуть ее второпях, поэтому даже не попытался взглянуть в зеркало. Зато Хуа четко видел, как вытянуть скорпиона из ловушки; и даже не успел сообразить, что он делает, как уже протянул руку, и даже коснулся жестких волос. — Какого, твою мать, хрена ты творишь?! — Ци Жун отпрянул от его руки как от огня, сильнее вжимаясь в спинку кресла. Он бы вскочил, но сам виноват — слишком близко придвинул свое кресло, и теперь не мог встать, не коснувшись коленей Хуа Чэна. — Просто хочу достать заколку, — проглотив очередное недовольство тем, как реагируют на его добродушие, пояснил Хуа Чэн, снова протягивая руки к волосам Ци Жуна. — Тебе же самому с ней неудобно. Я помогу. — Нет, нет, и еще раз нет! — Ци Жун отодвинулся назад вместе с креслом, надеясь успеть отбежать. Но Хуа Чэн был быстрее: он навис над Ци Жуном, упираясь коленом в сиденье, между ног демона, придавливая его одеяния, одной рукой упираясь в спинку прямо возле его головы, а другой наконец ухватившись за холодный металл. — Что ты разнервничался, я же не кусаюсь, — тихо посмеивался Хуа Чэн, пока медленно распутывал волосы Ци Жуна. — Это ты сейчас не кусаешься, — возразил Ци Жун, в отчаянии замерев в кресле, — А как память вернется, голову мне откусишь и в окно выплюнешь! Ты же меня ненавидишь! Хуа победно повертел в пальцах вытащенную заколку и резко погрустнел. — Действительно ненавижу? — демон озадаченно сел в свое кресло, расстроенно глядя в пол, — Но сейчас ты мне даже понра... — Не вздумай! — вскрик Ци Жуна заставил Хуа поднять голову. Тот, напротив, опустил голову и говорил все тише и тише, под конец речи перейдя на шепот, — Каждое твое хорошее слово в мой адрес — это новый гвоздь в крышку моего гроба, которые ты сам же забьешь, когда все вспомнишь. Впрочем, не удивлюсь, если ты уже все помнишь, но придуриваешься, чтобы поиздеваться... Выпалив это, Ци Жун отвернулся, но скрыть эмоции ему не удалось. Он был подавлен, расстроен и зол. Может, это был отголосок памяти, может, интуиция, но Хуа Чэн был уверен, что Ци Жуну впервые говорят, что он кому-то понравился. А ведь он уже наверняка не первое столетие ходит по свету... Сердце непроизвольно сжалось до боли, и Хуа Чэн поднялся, плавно подойдя ближе, молясь, чтобы не спугнуть только-только затихшего Ци Жуна, держащегося за свои виски, словно у него раскалывалась голова. — Я обещаю, что ничего из произошедшего и сказанного здесь не будет иметь последствий для тебя, — мягко сказал Хуа Чэн, пытаясь заглянуть в лицо демона, но приложенная к виску ладонь мешала обзору, — Даже если я действительно возненавижу тебя, когда моя память вернется, я даю слово, что уйду, не причинив тебе вреда. Ци Жун резко опустил руки (Хуа даже еле заметно отпрянул), с дикой смесью отчаяния и надежды в глазах глядя на демона, но продолжал молчать. Хуа вздохнул, пожимая плечами и примирительно улыбаясь уголками губ. — Ведь зачем-то же меня сюда привели игральные кости... Может, позволишь мне остаться здесь, чтобы попытаться понять, зачем именно? Хуа еще несколько раз повторил свое обещание, прежде чем Ци Жун вздохнул и наконец заговорил. — Ладно, ладно, поверю, но, вот увидишь, если нарушишь слово, прокляну тебя к чертовой матери, понял? — он раздраженно отмахнулся от Хуа Чэна. — Иди куда хочешь, думай о чем хочешь, мне плевать! Ци Жун надменно вздернул подбородок и развернулся, решительно выходя из комнаты. К его удивлению, Хуа без раздумий пошел за ним, удовлетворенно улыбаясь. — Да ты смеешься надо мной, — обреченно вздохнул Ци Жун, закатывая глаза и устремляясь прочь, слушая, как за ним следует Хуа Чэн. Как оказалось, в отличие от вида главной двери, задний двор дома был чудо как хорош, даже факт того, что он зарос, не уменьшал обаяния большой площадки с высокой травой, и несколькими деревьями. — Это личи? — вглядываясь в обширную крону, спросил Хуа Чэн. — Ага, — безразлично бросил Ци Жун, давая знак слугам, снующим неподалеку, — Но сезон уже прошел, до новых плодов почти год ждать. Хуа разочарованно вздохнул. Демоны-огоньки незаметно притащили софу, рассчитанную на двоих, и поспешно скрылись в доме, пока Ци Жун не успел заметить мебель и потребовать ее поменять. Впрочем, кто-то особенно смелый попытался остаться и подглядеть, что будет происходить между двумя непревзойденными, но Ци Жун, завидев софу, разразился такими витиеватыми ругательствами, что всех слуг как ветром сдуло. Хуа Чэн рассмеялся. — Все же, твои эти ругательства это просто образ, — он сел и похлопал по сидению рядом с собой, приглашая сесть рядом. — Ты тоже не искренность во плоти, — Ци Жун вернул демону его колкость, с заминкой садясь, стараясь держать хоть какое-то свободное расстояние между ними. Но их колени все равно были слишком близко, и Ци Жун нервничал. — И все же, у меня ни одной идеи, какие такие незаконченные дела могли тут тебя ждать, — он взглянул на Хуа, плотно сжав губы, отвернулся и тихо добавил, — Кроме того, что твое подсознание требует моей смерти от твоей руки, ведь... — Ведь я тебя ненавижу? — Хуа вздохнул, мягко положив руку на плечо Ци Жуна, с неудовольствием отметив, что тот испуганно вздрогнул от этого жеста, — Не знаю, какие разногласия у нас были в прошлом, но сейчас ты действительно мне... — Хуа чуть сильнее сжал плечо Ци Жуна, надеясь, что в этот раз он даст ему договорить. — Понравился. Ци Жун повернулся к нему. В темноте ночи, под тенью деревьев было почти не видно, но демоническое зрение сыграло Хуа на руку: в глазах Ци Жуна стояли сдерживаемые изо всех сил слезы и немой вопрос "почему?". Губы дрожали, и величественный ранее образ раскололся, обнажая нуждающуюся в поддержке душу. — Я не знаю почему. Но твой голос, твои эмоции, твое поведение, даже твои ругательства — все это делает меня немного счастливее. И ты очень, очень красивый, и мне искренне жаль всех тех, кто не увидел этого в тебе. Жаль, что я раньше не увидел. Хуа протянул руку к лицу Ци Жуна, со всей нежностью стирая так и не упавшие слезы с его ресниц. — Крайне, крайне изощренная пытка, Градоначальник Хуа, — горько усмехнулся вдруг Ци Жун, — Вы наговорили мне всё это, я всем этим проникся, а потом вы уйдете, вспомните то, что забыли и тех, кого забыли, и даже если сдержите обещание и не тронете меня, вы больше никогда не скажете мне снова таких слов. И я останусь один на один со своими разбитыми надеждами... И сердцем. Всю его речь Хуа Чэн с ноющей болью в груди ждал, когда Ци Жун оттолкнет его руку, так и застывшую возле его лица. Но вопреки словам Ци Жун взял в свою руку ладонь Хуа, переплетая пальцы. — Что ж, значит, будь, что будет. Ци Жун горько улыбнулся. Лицо, привыкшее к наигранному оскалу словно неестественно расплылось, но именно эта улыбка Хуа Чэну показалась самой искренней и красивой. В голове на несколько секунд опустело совершенно, а когда прояснилось, Хуа Чэн уже приник губами к губам Ци Жуна, нежно поглаживая острые скулы, и с восторгом чувствуя, что Ци Жун робко касается его рукавов, неумело отвечая на поцелуй. Если бы дерево личи расцветало от количества нежности, проявленной возле него, то на демонов тут же градом бы посыпались спелые плоды. Но увы, дерево так и осталось молча стоять, укрывая низкими ветвями две доверившихся друг другу души. Остаток ночи они провели почти в тишине, полной невинных касаний, поцелуев, комплиментов и, в меньшей степени, невысказанных сожалений. Хуа Чэн ушел на рассвете, так ничего не вспомнив и не поняв. Ци Жун провожал его молча, не дав Хуа Чэну пообещать, что тот вернется, чтобы повторить прошедший вечер. А как только алый подол одеяния скрылся из виду, Лазурный демон в считанные секунды организовал переезд. Когда они встретятся снова, к Хуа Чэну уже вернется память, а Ци Жун будет всеми силами хоронить в себе воспоминания о единственном вечере, когда его по-настоящему любили.