***
За завтраком на приветствие дяди парень ответил с запозданием, неразборчиво пробормотав что-то в ответ. Бруно сначала сложил брови. Обычно Камило более дружелюбен и вслед за приветствием всегда выдает что-то забавное. Верно, сегодня парнишка не в настроении, и Бруно решил не забивать голову лишними тревогами. Вместо этого он всячески старался быть мягок с племянником: обращался к нему с просьбами от лица родственников, более осторожно подбирая слова, боясь, что может, чего хуже, разозлить лицедея. И пытался как можно скорее закончить свою часть работы, чтобы помочь ему. Камило ценил эти знаки внимания, искренне. Но едва он видел дядю на горизонте, как спешно ретировался, надоедая абуэле с просьбами отослать его в город за чем-нибудь. Ну не мог он поднять глаз! — Камило, — сжимала губы она, — ты сегодня взвинченнее, чем всегда. В доме полно работы, а в городе уже помогают дочки Джульетты. О, Брунитто, дорогой, — бабушка поманила его. — Будь любезен, сходи con sobrino к Агустину — принесите нарубленных дров. Мужчина кивнул и чуть склонил голову, заискивающе глядя в глаза парню. Камило рвал и метал внутри себя. И, как прирожденный актер, виду не подал, выдавил из себя улыбку, и они оба отправились за плетенными корзинами. Висело неловкое молчание. Один не мог заговорить в силу не умения подбирать вовремя слова, а другой из-за душащего стеснения. В конце концов Камило перешагнул через себя и проронил: — Вот хотя бы денек без этой суматохи, ха? — он опустил полено на дно корзинки. Агустин наконец научился рубить дрова уверенно, без шанса, что отрубит себе руку наточенным топором. Он стоял поодаль и продолжал работу. Бруно ухмыльнулся и ответил: — В какой-то степени ты прав. Но я, честно говоря, соскучился по этому. Слишком долго отсутствовал, — он приподнял уголки губ и почесал щетину. «Идиот!», подумал Камило про себя. «Отлично начал диалог». — Да уж… ауч! Агрх, дурацкие бревна! Парень посадил себе занозу. Попытки выковырять успехом не увенчались. Бруно перехватил инициативу, бережливо подставляя ладонь племянника под солнечные лучи. У последнего кончился воздух. Он внимательно рассматривал как смуглые, жилистые руки с длинными, тонкими, слишком изящными пальцами на ощупь определяют положение крохи щепки и так же легко извлекают ее. С первого раза. — Спасибо, tio. О, благослови боже наследственность, что одарила его длинной кудрявой шевелюрой — он смог прикрыть румянец на веснушчатых щеках. К вечеру того же дня Камило отпросился у родителей и абуэлы посетить площадь в надежде на то, что какой-нибудь неназванный квартет будет играть музыку у фонтана, а Камило сможет развеяться в танце. Взрослые с радостью отпустили парня, но одному ему уйти не удалось: увязалась Мирабель и Долорес со своим ненаглядным мужем. Пока он шагал чуть поодаль, пропуская мимо ушей разговоры болтливого зятя, девушки в полголоса перешептывались друг с другом о Камило: — Что-то он сегодня сам не свой, — вкрадчиво говорила Мирабель. — Какой-то потерянный, что ли… — Ага, я заметила, — Долорес пикнула. — Не часто видишь его тише воды. И ни разу не перевоплотился за сегодня! Престранный. — Ну, быть может, оно и к лучшему, — весело подмигнула кузина. — Порой его болтовня режет уши. — Уж мне ли не знать! Девушки похихикали, оборачиваясь. Камило давно заприметил, что они бессовестно сплетничают о нем, и показал им язык. Родственницы ответили тем же и сменили тему. По приходе они не ошиблись: музыканты во всю играли зажигательные мелодии, певец звонко и задорно исполнял испанские песни, а пары кружились в импровизированных танцах. Площадь искрилась сотнями огнями, а безоблачная погода радовала глаз: солнце зашло за верхушки гор, разрезая лиловый небосвод тусклыми лучами. Загорались первые звезды. Женщины игриво размахивали расписными юбками с пышными оборками, гипнотизируя завлеченных в танцы мужчин в полосатых рубашках и узорчатых пончо. Настроение Камило сразу переменилось, чего не упустила внимательная сестрица: — Ох, ну неужели. Развлекайся, братец, — бросила Долорес, которую уже зазывал Мариано к танцующим. Как истинный джентльмен, парень подарил первый танец спутнице. Они присоединились к танцующим, двигаясь в такт заданному ритму, не мешая друг другу и держа родственную дистанцию. Камило нравилось танцевать с кузинами, дарить им обаятельные полуулыбки и увлеченно закручивать так, чтобы полы их юбок весело щекотали бедра. Мирабель не всегда могла успеть за любителем танцев, чему заливисто смеялась, пытаясь отдышаться и не сбиваться с ритма. Когда мелодия сменилась на другую, еще более бодрую, кузина притянула парня за руку и тихо прошептала: — Та девочка глаз от тебя не отрывала. Думаю, тебе стоит потанцевать с ней. Парень поймал направление взгляда Мирабель и увидел премилую девочку лет пятнадцати. Она перехватила его вопросительный взгляд и стеснительно потупила синие глаза. Он кивнул кузине и уверенно подошел к незнакомке, склоняясь в вычурном реверансе. Только слепой не заметит, как она заискрилась, однако в силу воспитания ей пришлось неловко отказать. Тогда он более настойчиво попросил ее руки — теперь-то можно! Она оказалась на редкость отличным партнером для бойкой сальсы. Стоило только оказаться вместе с танцующими, как от скромности не осталось и следа: напористая и резвая мелодия ничуть не пугала ее, она двигалась, как рыба в воде, настойчиво, но вместе с тем плавно и завлекающе двигая руками, не робея перед лицедеем. В таком танце, как сальса, не было места колебанию и неловкости — только страсть и флирт. Камило уверенно вел партнершу, перехватывая ее ладони, огибая тонкую талию, хватаясь за округлые бедра на импровизированных поддержках. Она только блаженно улыбалась, чуть морща вздернутый нос, всячески подыгрывая партнеру. Юбка цвета лавандовых полей с вышитыми узорами светло-голубых бабочек то и дело игриво подлетала в воздух. Щечки ее розовели, а дыхание чуть сбилось, что не мешало ей продолжать ритмично двигать всем телом. Да, ей удалось очаровать юнца, однако не до победного. Перед глазами его вспыхивали неувиденные в тот день образы tio. Камило вышибал картины воображения, возвращаясь эмоциями к партнерше. Пытался обмануть сам себя: вот же, эта девочка, с прелестным извивающимся телом, пахнущая спелыми персиками и вечерней прохладой. Ему позволено лишь эти несколько мгновений так интимно ее касаться, так наслаждайся же! Обмануть хамелеон мог кого угодно, но не себя. Жгучая сальса закончилась. Они глядели друг на друга, тяжело дыша, на лбах у обоих выступила испарина. Девочка светилась от счастья и легонечко кивнула головой: — Спасибо! Ты отлично танцуешь. — До тебя мне далеко, — он галантно вывел ее из круга еще не выдохшихся людей. — Едва поспевал. Она звонко рассмеялась, прикрывая ровный ряд зубов ладошкой. — Не скромничай, Камило Мадригаль. Я Летиция. Он нежно взял ее ладонь и одарил едва уловимым поцелуем. — Рад знакомству. Больше они никому не дарили возможности завлечь их в танцы. Остаток спонтанного праздника они отжигали вдвоем с перерывами на общение. И все это время Камило раздумывал, что же, черт возьми, с ним не так. Летиция была олицетворением великолепия: светлая, блестящая от нескончаемых плясок кожа, пшеничный волос, заплетенный в тугую косу, и синие, цвета зимнего неба глаза, проницательные и озорные. Они так быстро нашли общий язык, будто были знакомы всю жизнь. Камило она правда, ну правда очень и очень импонировала, но — увы и ах! — как подружка. Ни больше, ни меньше. Он не дал ей ни одного намека на любовную симпатию, чему Летиция не особо расстроилась — она не была дурочкой, верящей в любовь с первого взгляда и до гроба. В парне она видела интересного собеседника и превосходного партнера для ритмичных танцев. Ни больше, ни меньше. Когда время близилось к полуночи, Мадригали решили возвращаться. Кузины и Мариано выразили уважение к новой знакомой родственника и тепло распрощались. Всю дорогу до Каситы Камило выслушивал хихиканье сестер и одобрительно-подбадривающие слова Мариано. — Абуэле ни слова, — буркнул он. — А то, чего хорошего, сватать помчится. Достаточно пока пополнения в семействе. Особенно это к тебе относится, сеньора-трещотка. Долорес дала обещание. После помолвки ей достаточно было делиться всем услышанным с дорогим мужем, а уж Мариано умел хранить тайны. Все четверо были ужасно голодны. На кухне для них оставили поздний ужин, внимание к которому привлекла Касита, звонко распахивая ставни и звеня балками над головой. На кухне они застали дядю: он читал какую-то книгу, рядом на столешнице покоилась кружка кофе, а Касита давным-давно перестала пытаться предложить ему табурет. Так сильно он был погружен в чтение. У Камило сердце забилось чуть быстрее, когда он увидел обожаемого tio с собранными в низкий хвост непослушными волосами. Завидев припозднившихся родственников, мужчина наконец отложил книгу и устало поприветствовал их: — Абуэла волновалась — пришлось заверить, что я прослежу за вашим возвращением. Как прошел вечер? Они расселись за придвинутый Каситой стол и разговорились. Камило не проронил ни слова, зато его сестрицы стремительно поделились последними новостями о Летиции. Он нахмурился, но решил не вмешиваться — Бруно точно не будет голосить о новой «пассии» направо и налево. Парень украдкой бросал на него взгляды, следя за реакцией. Бруно внимал трепетным приглушенным — чтобы не разбудить семейство — голосам, и чуть улыбался, глядя на возбужденных племянниц из-под полуприкрытых темных век. Он перевел мимолетный, секундный взгляд на Камило, но тут же вернулся мыслями к девушкам. Камило поджал губы, разочарованный, что не смог прочитать его темные зеленые глаза. Tio дал обещание на сердце, что и словом не обмолвится об этой прелестной девочке. Камило чуть полегчало. — В следующий раз пойдем с нами! — восторженно говорила Мирабель. — Не стоило отказываться сегодня, дорогой tio. Видел бы ты, как Камило кружил ее! Камило бросил недовольный взгляд, призывающий замолчать, однако Мирабель даже не посмотрела в его сторону. Зато мужчина превосходно все понял, и тихо посмеялся: — Я не любитель танцев, sobrinа. Свое уже отплясал, староват я, — снова его этот жест — почесать щетину пальцем. Еще некоторое время прошло до ухода ко сну. Родня пожелала друг другу доброй ночи и разошлась по комнатам, а Камило утопал в душ — смыть липкий пот. Каково же было его удивление, когда его член начал наливаться бурлящей кровью. — Да чтоб тебя… Прохладные капли отлично заглушали хлюпающие звуки. Он позволял себе рвано выдыхать, не боясь, что отменный слух его сестрицы сможет что-то распознать. Он пытался представить эту несчастную Летицию, а чувство оргазма даже близко не подбиралось. Тогда он воспроизвел образ Бруно. Отчетливо представил осторожные ласки, холодную ладонь, неспешно поглаживающую горячий член, едва уловимый шепот чего-то нежного и приятного. И кончил себе в руку.***
Дни шли своим чередом, и Камило окончательно убедился, что он сошел с ума. Мастурбируя, он не мог думать ни о ком другом, кроме ненаглядного tio. Сотни сценариев промелькивали в его юношеском воображении: на постели, у шкафа, на кухонной столешнице, в душе, у реки, на крыше и десятки локаций, десятки поз, десятки настроений. И больше всего чувство стыда пожирало его, когда они находились друг у друга в поле зрения. Ему не было стыдно ни перед родителями, ни перед братьями и сестрами, даже, oh Dios, перед консервативной главой семьи. Только перед любимым tio. Его заискивающий взгляд убивал. Парню хотелось провалиться сквозь плиточный пол Каситы и до конца бесстыжих дней оставаться там, всеми забытый. Чтобы не пришлось через силу давить из себя фразы и улыбки, делать вид, что он, мелкий безумец, по уши втрескался в ближайшего родственника. Бруно видел, что Камило рядом с ним не скажи, что комфортно. И не мог понять причины. Пусть они и перекидывались парой обыденных фраз в течение дня, что-то все равно было между ними не то. Какая-то, не пойми откуда взявшаяся, натянутость. И никто в семье Мадригаль не мог уловить эту преграду в общении. Они будто поменялись ролями: теперь Камило завел привычку вздрагивать, когда Бруно обращался к нему из-за спины. Он тупил взгляд каждый раз, когда от него требовался ответ более, чем в одно предложение. И заимел привычку прятать щеки за кудрявыми волосами. Мужчина не хотел показаться чересчур навязчивым и лишний раз не пытался залезть ему в голову. Одной теплой ночью Бруно сидел на постели, дочитывая полюбившийся роман. Он потер переносицу, думая о том, что стоит отучиться от привычки читать в полумраке комнаты — зрение заметно упало; стоило задуматься об очках. И думы его прервал тихий шаг у порога двери. Он поднял глаза и увидел хмурого племянника, точнее, его кудрявую голову, выглядывающую из щели. Бруно, не скрывая удивления, ждал от него первого слова: — Можно? — едва слышно вопросил парень. Бруно кивнул, а Камило закрыл дверь до конца. Дар провидца проявлялся не только в умении составлять предсказания на толстой стеклянной плите. Он проявлялся легким инфернальным предчувствием опасности. — Что случилось, sobrino? — в привычно тихой манере вопросил Бруно, но тут же перестал дышать. Этот… малец упал на колени, запуская руки под зеленую руану в поисках шнуровки. Молча. Мужчина схватил его за тонкие запястья: — К-камило, что… — парень прикрыл ему рот ладонью. — До-ло-рес, — одними губами отчеканил он. Да, его любимая сестрица. И пусть она наконец приобрела себе беруши, любой сомнительный шепоток мог потревожить ее чуткий сон. Бруно сглотнул, замерев на мгновение. Что же происходит, он точно не закимарил, пока с головой погрузился в чтиво? Его племянник с поджатыми в нетерпении тонкими губами, с насупленным видом и дрожащими руками наконец нащупал несчастную шнуровку. Он соизволил чуть поднять голову, как бы вопрошая разрешения, которое наглецу и не нужно — это видно даже в сумраке его требующих блестящих глаз. «Безумец», — подумал Бруно сначала о себе, а после о племяннике. Его извечные догадки подтвердились: милый юнец в самом деле что-то питал к нему, его родному tio, его крови. Как же он ошибался, думая, что Летиция переменит его личностный кризис… Еще не растеряв остатки здравомыслия, он энергично повертел головой в отрицании. Одно неверное движение, и неизвестно, куда их затянет эта игра в молчанку. Он боролся внутри себя с тем, чтобы не повысить голос и не поставить этого наглого мальчишку на место. Сделай он это, Долорес поднимет на уши всю семью, и такую выходку — пусть и не по его инициативе — ему никто не простит. Тем временем парень уткнулся щекой в давно набухший бугор и проскользил кверху. Мужчина прикусил язык. Он посылал, правда посылал сотни просьб своему мозгу перестать подпитывать кровью его член, но без толку. Бруно сдался еще тогда, когда лицедей опустился перед ним на колени. Камило красив. Его широкие глаза, лучезарная улыбка и эти несчастные поцелуи солнца на щеках и носу — он прекрасен, он вобрал самое лучшее от обоих родителей. И Бруно нагло соврет, если заверит, что ни разу в жизни не заглядывался на племянника, раз за разом убеждаясь, насколько он превосходно выглядит в своем истинном обличии. Или поклянется с рукой на Библии и сердце, что ни разу в жизни ему не снились эти блаженные сны, посланные самим Дьяволом, в которых он обласкивает каждый дюйм молодого тела. Но Бруно никогда не путал сны и реальность, превосходно понимая, чего стоит этот манящий, сладкий запретный плод. Парню удалось выпустить орган, пока tio взывал к собственной совести. Камило криво усмехнулся уголком губ, прикинув на глаз размер. Он не был фантастически длинным, зато толщина вызывала беспокойный трепет в горле и внизу живота. Парень осторожно коснулся его трепещущими пальцами, опалив головку обжигающим дыханием. Бруно стоило огромных усилий не излиться от переполняющего его возбуждения и этого слабого дыхания. Шершавый кончик языка прошелся по всей длине, и мужчина гневно вопрошал у себя в голове, где юноша выведал все эти взрослые приблуды. Бруно прикрыл тылом руки рот и тихо выдохнул, когда Камило наконец решился взять в рот. Парень делал это неумело, но очень старался. Когда повторно он прошелся острыми зубами по всей длине, Бруно не выдержал и рефлекторно подался вперед. Он запустил большой палец ему в рот, отодвигая щеку в сторону. Камило вздрогнул и распахнул глаза. Бруно совершил ошибку. Этот вид… в полумраке, это прекрасное личико с его членом и пальцем в мокром рту, вопрошающий, даже молебный взгляд, искренне не понимающий, почему tio решил остановиться прямо сейчас. «Ты pervetido, Бруно. Падший человек», — корил он себя. — Зубы, — едва слышно выговорил он. Этот малец, этот глупый дурачок с энтузиазмом кивнул, продолжая доставлять недозволенное удовольствие. Девственная юношеская невинность распаляла сильнее, чем самая умелая продажная девка в Энканто. Он не пытался брать глубоко, да и мужчина не заставлял — его влажного языка было более, чем достаточно. Камило набрался смелости на пару мгновений отвлечься и поднять затуманенные глаза на дядю: тот с силой вжимал тыл ладони в губы, чтобы, Dios no lo quiera, не выпустить изо рта томный стон. Трепещущие глаза его издавали тусклое свечение в сумраке и внимательно всматривались в парня. Камило не выдержал и издал шумный выдох. Бруно вцепился в его волосы, откидывая голову, но не успел — капли горячей спермы прилетели аккурат на веснушчатое лицо. Gracias Dios, что не попало в глаза. Мужчина замешкал, но быстро сообразил схватить край пододеяльника. Он спешно и бережливо вытер всё, что не сумел сдержать. Камило наслаждался горячей ладонью, придерживающей его подбородок, и терся о шершавые пальцы, аки наглый кот-попрошайка. Бруно уже пытался придумать, как объясниться, вымолить прощения, да в конце концов просто-напросто разрулить только что произошедшее. Но ненасытный парень и не хотел останавливаться. Он скинул его руки и изящно, будто танцуя, пристроился к дяде на бедра, всеми телодвижениями показывая, как он возбужден. Топорщащийся бугорок уперся в только что кончивший член, и Бруно тихо прохрипел. Мужчина знал, прекрасно знал, чего лицедей добивается, и он никуда отсюда не уйдет, пока не получит желаемое. Напряжно было находиться в полной тишине, не имея возможности разговаривать, в попытках понять, чего конкретно жаждет партнер. Бруно не прогадал, когда высвободил распаленную плоть, пристраивая ее рядом со своей — тоже вновь распаленной. От предвкушения парень поджал губы и впился в плечи tio. Широкая мужская ладонь сжала органы, медленно двигаясь. Вторую руку он запустил под солнечное пончо и рубашку, вслепую исследуя пышущее молодостью и энергией тело: каждый межреберный промежуток, каждый выступ прямых мышц живота, острые тазобедренные кости, еще мягкие волосы внизу живота и на груди. Всё, чего касались пальцы, трепетно отзывалось в подрагивающем члене Камило. От удовольствия он неосознанно качнул бедрами, подавшись вперед. И весь процесс не знал, куда день стыдливые глаза. Рассматривать трущиеся друг о друга и ладонь члены он был еще морально не готов, пусть и пару минут назад отбросил робость, а глядеть в манящее свечение дядиных глаз нет уж, извольте. Быть может, в следующий раз. Камило не представлял, насколько возбуждающе он сдерживает стоны, вырывающиеся аккурат на ухо рванными выдохами, трепетно вздрагивает и покачивает бедрами, пытаясь заставить Бруно поторопиться, чтобы получить желаемую разрядку. В мужчине что-то просыпается, что-то, что ему совершенно неприсущее: собственническое чувство власти. От него, полностью от него зависит этот наглый мальчишка, так желающий бессовестно простонать имя дорогого tio. Бруно утыкается ему в шею, даря горячий поцелуй. Камило не удерживается и кротко мычит, тут же прикусывает щеки. До-ло-рес. Мужчина шепчет ему на ушко: — Mi sol, потерпи еще немного. Нам стоит быть потише. Камило вспыхивает, и вся его безрассудная смелость растворяется по венам. Теперь он понимает, что ошибался — ведущий был не он с самого начала. Наконец Бруно набирает темп, не переставая одаривать тонкую шею долгими поцелуями. Он давит на ости таза, давит так сильно и требовательно, что Камило не смеет сделать лишнего движения, полностью позволяя контролировать процесс. Всё тело горит от подступающего обжигающего чувства, член сочится естественной смазкой. Он хочет кричать, умолять наградить его этим страстным шепотом еще раз. Он так напряжен, что вот-вот его схватит судорога. Словно провидец умеет еще и мысли читать, он хрипло нашептывает: — Что такое, mi sol? В этот момент Камило выгибает спину и вскидывает голову, кончая в чужую ладонь. Мужчина изливается следом, утыкаясь лбом в грудь юноши. Их счастье, что по утру, на семейном завтраке, Долорес и виду не подала о том, что хранит в себе страшную тайну. Если, конечно, она сумела что-либо расслышать в звенящей тишине башенной комнаты.