Мои губы с тобою не спорят
Твоё имя ласкают тысячи льдин
Отними у меня всё тепло любя поцелуем
Никогда, никогда, никому, никому
Я тебя не отдам, я тебя не отдам, я тебя не отдам
Никогда, никогда, никому, никому
Я тебя не отдам, я тебя не отдам, я тебя не отдам
Никогда, никогда
Serebro - Я тебя не отдам
***
— «Первая причина, по которой стоит спасать грёбаный мир - ты. Вторая - мне не нравятся щупальца». Смех Астариона раскатился в сознании звонко, словно весенний накрапывающий дождь. То, как вампир, запрокидывал голову, напрягая изящные линии шеи, обнажая улыбку с острыми клыками... Тав теряет рассудок. Концентрация внимания расплывается в ночи, уступая власти силуэта Астариона. Её ненасытная страсть, самый верный почитатель, праведный и грешный повелитель, приторное искушение, похожее на наркотическое опьянение, нежная, точно водяная лилия, любовь. Какого это быть героем, забыв про все злодеяния, вершённые ранее? Стереть грязь, открывая серебряную поверхность блюда. С девственного листа, невзирая на то, что отражение по новой запачкала кровь. Тав походит на антигероя, стремящегося лишь обустроить свою жизнь, и всё же, врата Балдура спасены благодаря ей и друзьям. Но раз уж тифлинг собрала все лавры, насытившись похвалой, то уже можно исчезать с горизонта, становясь былью, живой легендой. Взошедшее солнце заглядывало в открытые двери балкона, настырно пробиваясь сквозь полотна занавешенных штор. Морской бриз заползает сродни ловкому вору. Открытые бутылки вина валялись около кровати, а опустошённые хрустальные фужеры очаровывали так, что во рту образовывался сладко-кислый привкус пойла. Разбросанная одежда намекала на то, как беспорядочно с ней обошлись, предаваясь любовным утехам. Тав танцевала, поочерёдно снимая неугодные предметы гардероба, отставляя всё меньше разгула для фантазии. Тифлинг сощурилась, потирая припухшие глаза. Голова болела, своеобразная оплата ночных приключений. Даже лёжа на кровати кусочек пейзажа с бушующим морем виднелся, воодушевляя на новый день. Множество закатов и рассветов пара встречала на обширном балконе, прижимаясь друг к другу, переплетая пальцы рук. Притронувшись к свежей ране от двух клыков на шее, Тав лениво потянулась к лиловой рубашке вампира, сброшенной на стул, растягиваясь будто кошка, только бы не отрываться от нагретого ложа. Прохладная ткань огладила кожу, прикрывая оголённые телеса. Астарион отдыхал, засунув руки под подушку, спиной кверху. Тав провела кончиками ногтей по шрамам, едва ощутимо, точно касание крыльев бабочек. Плевать, что написано на проклятом языке демонов, неважно, что их старательно выводил Казадор. Прошлое имеет значения, но и в ту же пору тифлинг готова отказаться от него, пусть трухлявые скелеты обретут покой в железных шкафах. Она знает, что вампиры не спят, а медитируют и вполне вероятно, что Астарион только что закрыл веки, чтобы подольше растянуть удовольствие. Подобное происходит часто. Заправив передние пряди волос, Тав наклонилась, трепетно целуя область шрамов, оставляя поцелуи поочерёдно, образуя тропку заботливой восхищённой ласки. Астарион идеален для неё и пусть кому-то он не по вкусу, с чего бы обращать внимание на порицание других? В их безграничной Вселенной остались они вдвоём. Пьют на брудершафт с великолепным вознесённым чувством родства душ. — «Это то, что ты хочешь, не так ли? Быть моей, навечно». Конечно. Тав вкладывает своё сердце в холодные руки вампира, не переживая за сохранность и смотря в отражения вишнёвых радужек, тифлинг находит священный огонь, возгорающегося мёртвого сердца. Его сердца. Подобно пазлу, частям головоломки, дополняют друг друга, помогая удобно сидеть на троне в нирване. — Прекрасная, — Астарион шевелится, переворачивается. Мышцы спины играют, маня дотронуться вновь. — Я могу пролежать так весь день. — он не возражает, когда Тав подбирается ближе, заводя колено между его ног, нависая сверху, с аппетитом рассматривая губы. Солнечный свет не сжигает плоть, мягкими мазками оседая на лице. Черты лика словно светятся, дополняя искреннюю улыбку. Если Любовь Тав обожает солнце, значит тифлинг сделает всё, чтобы солнечная ласка никогда не ранила. Уже сделала. Никакого вознесения, лишь долгое изучение мифов, легенд и одно головокружительное приключение. На бледном безымянном пальце блестит золотое кольцо с чёрным, точно звёздная ночь, маленьким камнем, защищающее от пагубного влияния дня. Тав носить похожее, на той же руке, что и Астарион, однако не обладающее магическими свойствами. Просто красивый символ клятвы о вечной любви. — Я знаю. — уста выдыхают опаляющее дыхание, будто расплавляющее молочную кожу, схожую с лунным светом, утренним туманом. Обхватив одно плечо Астариона, тифлинг слегка поднажала, намекая на то, чтобы тот перевернулся. — Доброе утро, дорогая. Как спалось? — лукавые глаза мерцают игривыми огнями, танцующими танго страсти и блаженной услады ласки. Не отвечая, Тав утыкается лицом в изгиб шеи, вдыхая родной аромат из розмарина, бергамота и бренди. Опьяняющее счастье лучше всех чувств на свете. Необъятная любовь, похожая на нечто изысканное и хрупкое, подобно каплям росы. Их разговоры давно стали глубже, провалившись в самую пропасть душ, раскрыв все карты. Тав никогда бы не подумала, что просто лежать, рядом, обнимая прохладное, словно лёд тело, может быть до чёртиков восхитительно. И дело тут вовсе не в мирской оболочке. Как ранний весенний рассвет и светлая лунная ночь. Она желает забрать всю его боль, испепелить негодную энергией чувств любви. Пусть позабудет Казадора и муки точно самый страшный сон, выкинет воспоминания в бездну. Отныне и навсегда вампир принадлежит только Тав, старающейся насытить Астариона заботой и нежностью. Не отдаст его никому. Никогда. Жизнь странная штука, мир в момент способен перевернуться с ног на голову, потеряв истины и устои, но Тав будет держать свои клятвы с негласными законами до конца. — Я люблю тебя. — тифлинг тихо выдыхает, теряясь в глазах спелой вишни, там отражается целая Вселенная, непорочная, абсолютная любовь. И это лучше, чем страстный секс канувшей ночью, гораздо трогательный любого соития. Уголки губ дёргаются, растягиваясь в краткой улыбке. Астарион аккуратно, словно скользя по водной глади, перехватывает запястье Тав, кладя на своё небьющееся ледяное сердце. — Ты моя навеки, Сокровище.