Я молча тебя люблю.

Погода стояла из разряда «как обычно». Тусклый март радует теплым солнцем и талым снегом. Ничего примечательного. Отопление все равно остается включенным, ведь чтобы так, казалось бы, бессовестно щеголять по дому в одних боксерах, нужно искоренять образовавшуюся зябкость. Он уже привычно курит в комнате, совсем изредка проветривая. Все всё равно смирились с тлеющим вместе с очередной сигаретой безразличием по отношению к себе и окружающим. Никто за него не волнуется, бросьте уже эту дряную затею. Отец снова злой, и это снова заставляет его придти к побегу в… нет, не в наркотиках. В чужой безмебельной комнате такого незнакомого и родного одновременно. Это невероятно, правда? То, что его раз за разом впускают. То, что его там так трепетно ждут. То, что это все просто взаправду. Делает глубокий вдох, шуршит рукавами кофты под дверью комнаты. Осторожно открывает и заглядывает, словно безмолвно спрашивает «можно войти?». В нос ударяет резкий, но уже такой родной запах сигарет и перегара. Иногда, почти даже редко, когда удавалась возможность хотя бы ненадолго обвить его шею руками и прижаться всем телом, будто и не болят от этого никакие гематомы и ссадины на теле, можно было почувствовать тот же самый запах. И тогда делался сам собой такой глубокий вдох, словно только он позволяет насытится кислородом. Словно только рядом с ним он может дышать. — Биолог, ты че задумался-то? — недолго думает и затягивается, выдыхая тяжелый дым в сторону пришедшего. — Призраков увидишь — не трожь, это мои. С сарказмом посмеивается, слегка отодвигаясь с середины кресла-мешка. Тут же брюнет садится рядом, с любопытством глядя в экран ноутбука. — Что смотришь? — А ты правда хочешь узнать? — и снова на его лице играет эта злобная ухмылка, больше напоминающая звериный оскал. — Теперь уже нет. — чешет затылок, и немного нервно хихикает, походя на отбитого больше обычного. — Ну вот и не спрашивай. Глянем что в прошлый раз не досмотрели? — Ага. Мицу хорошо, когда Ли так неуверенно просится к нему. Когда этот дерганный прижимается, нервничая так, словно его вот-вот отведут на эшафот. Когда он засматривается почти в упор, а потом забавно пытается оправдаться, мямля и краснея. Но мысли приходится отпустить, перенаправив их в какую-то дешевую мелодраму о врачах. Для того, чтобы умничать, тоже нужны силы, знаете ли. Андрей потягивается, невольно хрустя спиной. Смотрит на безумно очаровательного сейчас друга, который так по-домашнему смотрит с ним фильмы почти каждый вечер, туша сигареты о края одежды. Который готовит ему что-то совсем простое, но оттого этого не менее вкусное каждый раз, когда он не сдерживается и обкуривается до бессознательного. Отрицает, но заботится. И в аптеку водит, и как бы невзначай платит за двоих. Вновь окунувшись в слащавые раздумья, даже не сразу понимает, что улегся на плечо своего объекта хлещущей водопадом симпатии. Тут же подрывается встать, собираясь извинится тысячу и один раз, когда худая рука грубовато притягивает обратно, ухватив за воротник. — Ещё раз попытаешься встать — я тебя заставлю «Марфочку» сожрать. Миц как-то ядовито цокает и закатывает глаза, сдерживаясь, чтобы не приобнять рукой. «Рано ещё, да и по-идиотски.» — отговаривает сам себя в мыслях, незаметно поджимая губы от смущения. И опять курит. И как всегда чувствуется от него запах сигарет, проникнувший в самую душу. Ли невольно жмется бочком, словно зашуганный бездомный кот, комкая край одежды. Уже даже не измываются над дурацким сюжетом. Головы кишат друг-другом, забираясь в самое сердце, не позволяя перестать бросать секундные взгляды, сразу же почти отворачиваясь, «лишь бы не заметил». Щеки предательски горят румянцем. Охота кинуть что-нибудь колкое, отшутится, да не выходит: слишком нравится. Они молча, совсем тихо друг-друга любят, зная обо всем. Вслух не признаются. Слишком стыдно, неловко и так по-детски наивно. Наглец осторожно касается кончиков чужих пальцев своими, еле ощутимо поглаживая. Утыкает глаза в пол, пытаясь спрятать (или спрятаться) влюбленный взгляд. Они близко, ближе некуда. Только в терпкие касания или разгоряченные поцелуи. Могут убить один другого, не обнимая. Чуть помявшись, переплетают пальцы, стараясь переключится на происходящее в мелькающем сериале. Получается ужасно. Ну и ладно. Впереди еще весь вечер, верно? Андрей ластится щекой о чуть острое плечо. И Целий последней сигаретой в пачке клянется, что ему будет чертовски сложно отпустить этого балбеса ночевать в другую комнату.