Ходячий замок Техена

В стране Конгардии, где взаправду существуют предметы вроде семимильных сапог и шапок-невидимок, родиться старшим из троих детей — изрядное невезение. Каждому понятно, что, если все трое отправятся на поиски счастья, именно тебя первого ждет провал — и провал самый что ни на есть сокрушительный. Чон Чонгук был старшим из трех братьев-омег. И ладно бы он родился в семье бедного дровосека — это сулило бы хоть какую-то надежду на успех. Напротив, родители Чонгука были люди вполне обеспеченные и держали лавку омежьих шляпок в процветающем городке под названием Пусан-Чиппинг. Правда, родная мама Чонгука умерла, когда малышу было два, а его братишке Хенджину — всего-то годик, и тогда отец женился на младшем продавце прехорошеньком брюнете по имени Сокджин. Очень скоро Джин родил третьего брата-омегу — Феликса. Это должно было превратить Чонгука и Хенджина в Злых Старших Братьев, — само собой, страшных уродцев, — но на самом деле все три парня выросли очень даже симпатичными, хотя никто не сомневался, что самым красивым был все-таки Хенджин. Сокджин одинаково нежно относился ко всем трем мальчишкам и не выделял Феликса ничем и никогда. Мистер Чон гордился своими сыновьями и отправил их в лучшую школу в городе. Чонгук оказался самым прилежным. Он очень много читал и довольно скоро выяснил, как мало у него шансов на интересное будущее. Для Чонгука это стало большим разочарованием, однако и такой жизнью он была вполне доволен — приглядывал за братишками и готовил Феликса к достойной встрече счастливой судьбы: ведь он-то знал, что эта встреча непременно грядет. Поскольку Сокджин постоянно была занят в лавке, Чонгуку приходилось все время присматривать за младшими. А младшие частенько вопили друг на друга и даже таскали за волосы. Хенджин вовсе не собирался мириться с грозящей ему неудачей — ведь было ясно, что и его вслед за Чонгуком ждет сокрушительный провал. — Это нечестно! — кричал0 он. — Ну и что, что Феликс — младший? Разве он из-за этого лучше нас? Вот возьму и выйду за принца, тогда узнаете! В ответ Феликс раздраженно фыркал, что уж он-то совершенно точно сумеет несказанно разбогатеть, ни за кого не выходя. И Чонгуку приходилось их растаскивать и чинить им одежду. С иголкой он управлялся очень ловко. Скоро он уже сам обшивал братьев. На прошлый Майский праздник, незадолго до начала нашей истории, Чонгук сшил для Хенджина темно-розовый наряд, про который Сокджин сказал, что он прямо как из самого дорогого магазина в Сеуле. Примерно тогда же снова пошли разговоры про Болотного Ведьмака. Рассказывали, будто Ведьмак грозился убить дочь короля, и будто король велел своему придворному магу, кудеснику Намджуну, отправиться на Болота и разобраться с Ведьмаком. И судя по всему, кудесник Намджун не то что с Ведьмаком не разобрался, но и вовсе погиб от его руки. Поэтому, когда через несколько месяцев на холмах близ Пусан-Чиппинга внезапно объявился высокий черный замок, изрыгая из четырех высоких тонких башен облака черного дыма, все были уверены, что это Ведьмак снова снялся с Болот и теперь будет терроризировать всю округу, как он уже делал лет этак пятьдесят назад. В Пусан-Чиппинге и вправду перепугались. Никто не выходил из дому один, особенно по ночам. Страшнее всего было то, что замок не стоял на месте. Иногда он черным пятном маячил на торфяниках на северо-западе, иногда нависал над скалами на востоке, а иногда спускался с холмов и сидел среди вереска прямо за последней к северу фермой. Иногда было даже видно, как он движется, а из башен так и валят грязнющие черные клубы дыма. Некоторое время все думали, что совсем скоро замок спустится прямо в Долину, и мэр начал поговаривать о том, что надо бы послать к королю за подмогой. Но замок продолжал бродить в холмах, и вот стало известно, что на самом деле Болотный Ведьмак тут совсем ни при чем: замок принадлежит вовсе не ему, а чародею Техену. Техен был очень злой чародей. Хотя он пока вроде бы не собирался покидать холмы, все знали, что излюбленная его забава — похищать юных омег и высасывать из них души. А некоторые говорили, будто он пожирает их сердца. Он был самый что ни на есть бессердечный и бессовестный чародей: стоило ему застать омегу врасплох — и ей конец. Чонгуку, Хенджину и Феликсу, как и всем другим омегам в Пусан-Чиппинге, было строго-настрого запрещено выходить за порог в одиночку, что их ужасно разозлило. Вот интересно, посмеивались они, для чего это чародею Техену нужно столько похищенных душ. Однако вскоре их стало занимать совсем другое, потому что мистер Чон умер, как раз когда Чонгук готовился навсегда распрощаться со школой. Тут-то и оказалось, что мистер Чон основательно погорячился, гордясь своими детками. Из-за школьных счетов лавка была по самую крышу в долгах. После похорон Сокджин сел в гостиной — их дом был соседний с лавкой — и разъяснил омегам положение вещей. — Боюсь, из школы вас придется забрать, — печально объявил он. — Я тут все подсчитал — и как ни верти, хоть сверху вниз, хоть слева направо, все равно выходит, что, если я хочу и дела вести, и вас как следует пристроить, придется отдать вас в подмастерья в хорошие места. Оставить вас, всех трех, при лавке непрактично. Это мне не по средствам. И вот что я решил. Сначала Хенджин… Хенджин поднял глаза, так и лучась красотой и здоровьем, которых не могли скрыть ни горе, ни траурные одежды. — Я бы хотел учиться дальше, — сказала он. — И будешь, мой хороший, — заверил его Джин. — Я устроил так, что тебя возьмут в ученики в кондитерскую Банов на Рыночной площади. Всем известно, что с подмастерьями они обращаются, как с королями и королевами, так что тебе там будет очень хорошо, да и ремесло это полезное. Миссис Бан — отличная покупательница и добрый друг, и она согласилась сделать мне одолжение и взять тебя. Хенджин рассмеялся — так, что тут же стало ясно: ничуточки он не рад. — Что ж, спасибо, — хмыкнула он. — Хорошо еще, что я люблю готовить. Сокджин вздохнул с облегчением. Иногда Хенджин был просто ужасно своенравным. — Теперь Феликс, — продолжил он. — Я понимаю, что для работы ты еще мал, поэтому долго думал, как бы устроить тебя так, чтобы ты учился подольше и поспокойнее, и чтобы потом это тебе обязательно пригодилось, чем бы ты ни решил заняться. Помнишь мою школьную подружку Пак Чхэ Ён? Феликс, тоненький и белокурый, уставился на Джина большими серыми глазами почти так же своенравно, как Хенджин. — Это та, которая все время трещит? — уточнил он. — Разве она не ведьма? — Да, у нее еще премиленький домик и куча клиентов по всему Тэгу, — поспешно закивал Джин. — Она очень добрая женщина, Феликс. Она научит тебя всему, что знает, и, скорее всего, познакомит со своими влиятельными друзьями из Сеула. Ты будешь устроен наилучшим образом! — Да, она ничего, — неохотно согласился Феликс. — Хорошо. А Чонгук, слушая этот разговор, думал, что Сокджин сделал все в точности как надо. Хенджину, среднему брату, ничего особенного в жизни не светило, вот Джин и определил его туда, где он, скорее всего, повстречает симпатичного молодого альфу, выйдет за него замуж и будет жить долго и счастливо. Феликсу, обреченному на успешные поиски счастья, очень пригодятся и влиятельные друзья, и умение колдовать. А что касалось самого Чонгука — так сам Чонгук в своем будущем не сомневался. Так что он вовсе не удивился, когда Сокджин сказал: — Милый Гук-и, будет только справедливо, если ты унаследуешь лавку, когда я уйду на покой, — ведь ты старший. Поэтому я решил, что сам возьму тебя в ученики и дам возможность досконально изучить наше ремесло. Ну как это тебе? Не то чтобы Чонгуку казалось, будто он рожден для шляпного дела, но, тем не менее, он горячо поблагодарил Джина. — Ну вот, все и улажено! — обрадовался Сокджин. На следующий день Чонгук помогал Феликсу уложить одежду в коробку, и наутро все они провожали телегу возчика, на которой сидела будущий ведьмак — маленький, прямой, перепуганный. Ведь путь к Тэгу, где жила Пак Чхэ Ён, лежал через холмы, как раз мимо ходячего замка чародея Техена. Еще бы Феликсу не бояться. — Все обойдется, — сказал Хенджин. От помощи в укладке вещей он отказался, и когда телега возчика скрылась из виду, Хенджин просто затолкал все свои пожитки в наволочку и заплатил шесть пенсов соседскому мальчишке-альфе, чтобы он откатил их в тачке в кондитерскую миссис Бан на Рыночной площади. Хенджин шагал за тачкой, и вид у него был куда более радостный, чем ожидал Чонгук. По правде сказать, казалось, что Хенджин даже рад отряхнуть со своих ног прах шляпной лавки. Мальчишка-альфа вернулся от Хенджина с корявой запиской, где говорилось, что он сгрузил свои вещи в общей омежьей спальне и что у Банов ах как весело. Неделю спустя возчик привез письмо от Феликса, где сообщалось, что Феликс благополучно добралась до места и что Пак Чхэ Ён «просто прелесть и во все снадобья кладет мед. У нее пчелы». А потом Чонгук довольно долго ничего о братьях не слышал, поскольку в день, когда уехали Хенджин и Феликс, началось и его собственное обучение. Само собой разумеется, в шляпном ремесле Чонгук разбирался уже неплохо. Еще совсем крошкой он постоянно носился по двору, где вымачивали заготовки и натягивали их на болванки, а из воска и шелка делали цветы, фрукты и прочие украшения. Он знал всех, кто там работал. Многие из них служили в лавке еще с тех пор, как его папа был мальчиком. Он знал Джису, единственную оставшуюся продавщицу. Она знал покупательниц, выбиравших шляпки, и возчика, который привозил из деревни шляпы из сырой соломки — потом их сушили на болванках в сарае. Он знал всех остальных поставщиков, и как делают фетр для зимних шляп. Сокджину уже почти ничему не надо было его учить — разве что наилучшим способам уговорить покупательницу приобрести шляпку. — Омегу надо подводить к нужной шляпке потихоньку, мой хороший, — говорил Джин. — Сначала покажи те, что не очень-то ей идут, — тогда она сразу почувствует, в чем разница, когда примерит нужную. Вообще-то Чонгуку не очень часто приходилось продавать шляпки. После того как он пару дней провел в мастерской, а потом вместе с Сокджином побывал в магазине тканей и у торговца шелком, Джин посадил его украшать шляпки. Чонгук сидел в нише в задней комнате лавки, пришивая розочки к чепчикам и вуалетки к велюру, притачивая шелковые подкладки и выкладывая изящные букеты из тряпичных цветов, лент и восковых ягод. У него отлично получалось. Ему это очень нравилось. Но понемногу Чонгуку становилось одиноко и немножко скучно. С теми, кто работал в мастерской, оказалось не больно-то весело: они были староваты и к тому же обращались к нему как к человеку несколько постороннему и вообще будущему хозяину. Джису держалась с ним так же. Эта Джису и говорить-то была способна только о фермере, за которого собиралась замуж через неделю после Майского праздника. Чонгук немного завидовал Сокджину, который в любую минуту мог упорхнуть из лавки к торговцу шелком. Интереснее всего было послушать разговоры покупателей. Ведь никак невозможно купить шляпку и при этом не посплетничать. Чонгук сидел в своей нише, проворно орудуя иголкой, и слушала, что мэр терпеть не может зелень, что замок чародея Техена опять переместился в холмы и что неужели этот негодяй и правда… И шу-шу-шу, и шу-шу-шу… Едва разговор заходил про чародея Техена, голоса неизменно понижались, но Чонгук все равно понял, что месяц назад он поймал-таки в долине одну омегу. «Синяя борода!» — шептали покупатели и снова начинали говорить в полный голос — опять этот дурачок Хан Джисон невесть что учинил со своей прической. Вот уж на кого чародей Техен никогда глаз не положит, не говоря уже о порядочных альфах. А потом — тихонечко, боязливо — добавляли пару слов о Болотном Ведьмаке. Чонгуку начинало казаться, что между чародеем Техеном и Болотным Ведьмаком есть какая-то связь. — Похоже, они просто созданы друг для друга. Вот бы кто-нибудь их просватал, — говорил он той шляпке, которая была у него в работе. Однако к концу месяца сплетничали в лавке уже исключительно о Хенджине. Судя по всему, в кондитерской Банов день и ночь толпились разные альфы, и каждый из них закупал целые горы пирожных, требуя, чтобы обслуживал его именно Хенджин. Ему сделали десять предложений руки и сердца, разнившихся по калибру, от сына мэра до парнишки-подметальщика, и он всем отказал, заявив, что еще слишком молод и неопытен и ничего не может решить. — Что ж, с его стороны это разумно, — сказал Чонгук чепчику, к которому как раз пришивал плоеную оборку. Джин подобным новостям очень радовался. — Уж у кого-кого, а у него-то наверняка все устроится наилучшим образом! — радостно восклицала он. Чонгук вдруг подумал, как Сокджин, должен быть, рад тому, что Хенджина здесь больше нет. — Хенджин бы очень вредил торговле, — объяснил Чонгук чепчику, украшая его шелковыми лентами розовато-серого, как сыроежка, оттенка. — Он бы даже в тебе, старушечка-дурнушечка, была писаным красавцем. Другие омеги глядели бы на него и огорчались. Шли недели, и Чонгук все чаще и чаще беседовал со шляпками. Больше ему не с кем было говорить. Джин почти целыми днями пропадал по делам или стоял за прилавком, стараясь подхлестнуть торговлю, а Джису хлопотала, как пчелка, и лезла ко всем подряд со своими предсвадебными мечтами. У Чонгука появилась привычка, закончив шляпку, надевать ее на болванку, так что получалась как будто бы голова без тела, а потом для разнообразия рассказывать шляпке, на ком она будет красоваться. Чонгук немного льстил шляпкам, ведь и покупательницам тоже нужно льстить. — У вас такой загадочный вид, — говорил он вуалетке с еле заметными блестками. — Вы выйдете замуж за настоящего богача! — обещал он широкополой кремовой шляпе с пышным букетом под полями. А ядовито-салатную соломенную шляпку с кудрявым зеленым пером уверял: — Вы свежи как майская роза! Чонгук рассказывал розовым чепчикам, как они пикантны и обаятельны, а модным бархатным шляпам — как они остроумны и необычны. Он нашел слова утешения и для того самого плоеного чепчика с сыроежечными лентами. — У тебя золотое сердце, — сказал ему Чонгук. — И однажды стра-а-а-ашно знатная персона — граф или герцог — разглядит это и полюбит тебя! Чонгуку было жалко этот чепчик. Очень уж он вышел нелепый и незатейливый. На следующий день в лавку зашел Хан Джисон и купил сыроежечный чепчик. Прическа у него действительно странновата, думал Чонгук, украдкой выглянув из своей ниши, — вид такой, будто Джисон накрутил волосы на кочергу. Зря он выбрал именно этот чепчик, бедняжка. Но в те дни всем вдруг понадобились новые шляпки. То ли Сокджин так здорово умел уговаривать, то ли весна настала, но дела в лавке определенно шли в гору. — Зря я так поторопился и отослал Хенджина и Феликса, — немного виновато говорил Джин. — При таком наплыве покупателей без них управиться трудновато. Кончался апрель, приближался Майский праздник, и Чонгук тоже надел скромное серый костюм и тоже встал за прилавок. Однако спрос был такой, что в каждую свободную минутку ему приходилось убегать в нишу и украшать новые шляпки, а по вечерам он брал работу домой и при свете лампы сидел до поздней ночи, пришивая розы и оборки, чтобы было что продавать завтра. Большой популярностью пользовались ядовито-салатные шляпки вроде той, которую купила себе супруга мэра, а также розовые чепчики. А за неделю до Майского праздника одна из покупательниц потребовала себе чепчик с сыроежечными лентами, в точности такой, какой был на Хан Джисоне, когда он повстречал графа Сеульского. Тем вечером, орудуя иголкой, Чонгук признался себе, что жизнь у него скучновата. Он перестал разговаривать со шляпками и вместо этого примерял их все перед зеркалом. Зря он это делал. Строгий серый костюм совсем не шел Чонгуку, особенно когда глаза у него краснели от работы, а поскольку волосы у него были светло-русого цвета, ему не подходили ни ядовито-салатные, ни розовые тона. А сыроежечные оборки, как и чепчики в принципе, никоим образом не считались с костюмом, а потому делали из него настоящее чучело. — Прямо образец невостребованной омеги! — ахнул Чонгук. Не то чтобы ему так уж нравилась мысль бегать за графами, как Хан Джисон, или морочить головы половине города, чтобы потом разбивать сердца, как Хенджин. Однако ему хотелось что-то сделать — не важно что, только пусть оно будет хоть капельку интереснее, чем украшать шляпки. И вот Чонгук решил на следующий день выкроить часок и сбегать поболтать с Хенджином. Но ему это не удалось. То ли времени не хватило, то ли сил, то ли Чонгуку вдруг показалось, будто Рыночная площадь лежит за семью морями, то ли он вспомнил, что одному выходить из дому нельзя из-за чародея Техена, — так или иначе, с каждым днем собраться повидать брата становилось все труднее и труднее. Это было очень странно. Чонгук всегда думал, что у него такая же сильная воля, как и у Хенджина. А теперь оказалось, что кое-что он способен сделать только тогда, когда нет другого выхода. — Чушь какая! — сказал себе Чонгук. — Рыночная площадь отсюда в двух кварталах! И если бегом… — И он твердо постановил, что сходит к Банам, когда лавка закроется на Майский праздник. Между тем до лавки дошли новые слухи. Говорили, будто король повздорил со своим братом принцем Чаном и принц отправился в изгнание. Из-за чего они поссорились, было неизвестно, только принц и вправду месяца два назад проезжал через Пусан-Чиппинг инкогнито, и никто его не узнал. Граф Сеульский, оказывается, прибыл сюда по приказу короля, чтобы отыскать принца, а вместо этого повстречал Хан Джисона. Чонгук слушал и грустил. Вечно все интересное случается с кем-то другим. Но повидать Хенджина ему все равно хотелось. Настал Майский праздник. С самого рассвета на улицах началось веселье. Джин ушел рано, а Чонгуку еще надо было доделать пару шляпок. За работой он пел. В конце концов, Хенджин сейчас тоже работает. По праздникам кондитерская Банов открыта до полуночи. Куплю себе их знаменитое сливочное пирожное, — решил Чонгук. Тысячу лет не ел пирожных. Он глядел на толпившихся за окном гуляк в ярких нарядах, лоточников с безделушками, акробатов на ходулях, и ему и вправду стало весело. Но когда Чонгук наконец набросил на серый костюм серый жакет и вышел на улицу, хорошее настроение у него как корова языком слизнула. Чонгук совсем растерялся. Кругом бурлила толпа, стоял хохот и крик, было невыносимо шумно и страшно тесно. Чонгуку показалось, будто несколько месяцев сидения и шитья превратили его в старика или калеку. Он кутался в жакет и жался поближе к домам, чтобы ему не оттоптали ноги парадными туфлями и не затолкали локтями в разлетающихся хвостатых шелковых рукавах. Когда откуда-то сверху раздался громовой залп, Чонгук чуть в обморок не упал. Он поднял голову и увидел замок Техена: он высился на холме у самого города, так близко, словно взгромоздился прямо на печные трубы. Из всех четырех башен замка хлестало голубое пламя — его языки взлетали в небо и там взрывались, и это было очень страшно. По всей видимости, Майский праздник был чародею Техену не по нраву. Или, наоборот, ему хотелось поучаствовать — на свой манер. Чонгуку было все равно — так он перепугался. Если бы он не прошел уже половину пути до Банов, то вернулся бы домой. И Чонгук бросился бежать. «И с чего я вбил себе в голову, будто жизнь должна быть интересной, спрашивал он себя на бегу. Я же такой впечатлительный омега! А все потому, что я старший!» На Рыночной площади стало еще хуже — насколько это вообще было возможно. На площади располагалось большинство увеселительных заведений. Молодые альфы расхаживали по ней с пивным чванством, взметывая плащами и длинными рукавами, притопывая башмаками с пряжками, которые в будний день им бы и в голову не пришло надеть, громогласно отпуская шуточки и приставая к омегам. Омеги чинно гуляли парочками, ожидая, когда к ним наконец пристанут. Майский праздник шел своим чередом, но Чонгука и это испугало. И когда молодой альфа в невероятном костюме, голубом с серебром, заметил Чонгука и решил пристать и к нему, тот метнулся к дверям какой-то лавки и попытался спрятаться. Молодой человек в недоумении задрал бровь. — Не бойся, серая мышка, — сказал он и усмехнулся, с жалостью глядя на него. — Хотел угостить тебя стаканчиком. Ну что ты так перепугался? От его жалости Чонгуку сделалось ужасно стыдно. К тому же молодой альфа был совершенно потрясающий: с узким, умудренным жизнью лицом — Чонгуку он показался очень взрослым, сильно за двадцать, — и волосами изысканного белокурого оттенка. Хвосты рукавов у него были самые длинные на площади, все фестончатые и с серебряными вставками. — Ах, спасибо, сэр, вы очень любезны, — промямлил Чонгук. — Я… я иду навестить брата. — Разумеется, ступайте, — рассмеялся умопомрачительный юноша. — Кто я такой, чтобы мешать прекрасной омеге увидеться с братом? Быть может, вы позволите проводить вас, ведь вы так напуганы? Намерения у него были самые добрые, однако Чонгук застыдился еще сильнее. — Нет! Нет, спасибо, сэр! — выдохнул он и ринулась мимо него прочь по улице. Ко всему прочему молодой альфа прекрасно пах. Запах гиацинтов так и преследовал Чонгука. Какой утонченный, думал он, пробираясь между столиками, выставленными на площади перед окнами Банов. За столиками не пустовало ни местечка. Внутри тоже было не продохнуть и так же шумно, как на площади. Чонгук сразу понял, где именно в шеренге продавщиц стоит Хенджин, потому что на прилавок перед ним облокотилась, отпуская шуточки, целая компания фермерских сынков. Хенджин, еще более похорошевший и, кажется, чуточку похудевший, лукаво улыбаясь, проворно раскладывал пирожные, ловко завязывал пакеты и, вручая покупки, отвечал на шуточки. Стоял хохот. Чонгуку пришлось силой проталкиваться к прилавку. Хенджин его увидел. На какой-то миг показалось, что он потрясен до глубины души. Потом глаза у Хенджина распахнулись, улыбка стала еще шире, и он воскликнул: — Чонгук! — Можно с тобой поговорить? — закричал Чонгук. — Где-нибудь! — беспомощно добавил он, когда могучий нарядный локоть грубо отпихнул его от прилавка. — Секунду! — крикнул в ответ Хенджин. Он повернулся к напарнице-продавщице и что-то ей шепнул. Продавщица кивнула, просияла и встала на место Хенджина. — Придется вам довольствоваться мной! — сообщила она толпе. — Кто следующий? — А я хочу поболтать с вами, Хенджин! — завопил кто-то из фермерских сынков. — Поболтайте пока с Джинни, — предложил Хенджин. — А мне надо поболтать с братом, а не с вами! Никто особенно не возражал. Покупатели протолкнули Чонгука к дальнему концу прилавка, где брат уже манил его рукой, подняв перегородку, и наказали не держать Хенджина до вечера. Когда Чонгук протиснулся за перегородку, Хенджин обхватил его за плечи и утащил в заднюю комнату, где громоздились бесконечные деревянные лотки с рядами пирожных. Хенджин выдвинул откуда-то две табуретки. — Сядь, — велел он. Потом протянул руку к ближайшему лотку, не глядя, и вручил Чонгуку сливочное пирожное. — Тебе понадобится, — почему-то добавил он. Чонгук плюхнулся на табуретку, вдыхая густой аромат пирожных и чувствуя, что не прочь поплакать. — Ой, Хенджин! — всхлипнул он. — Я так рада тебя видеть! — Ну а я рад, что ты сидишь, — ответил Хенджин. — Понимаешь, я не Хенджин. Я Феликс.