Vita et mors

      Вы боитесь смерти? Что вообще такое смерть? Что для вас смерть?       Смерть — прекращение, полная остановка биологических и физиологических процессов жизнедеятельности организма.       Смерти бояться значит бояться жить, потому что нас всех ожидает конец. Это аксиома, которая не поддаётся корректировке, и никакие взгляды на существование человеческое это не изменят.       А люди любят себя обманывать и верить, что смерть — это не конец. Верить, что после кончины своей их обязательно покарают или благословят за поступки, совершённые, когда сердце их билось. Страх перед неизвестным толкает их на такие глупые предубеждения. Толкают и страдания, при вере, что это всë не напрасно, тогда и страдать не так больно в своей голове. Рая нет. Ада нет. Бога нет. Только разлагающийся труп. Биологический процесс. И это даже правильно, потому что смерть вас жалеет больше, чем жизнь. Умирать не страшно, страшно жить.       Именно жизнь делает смерть, то, чего вы так по глупости своей боитесь, красивой и желанной. Смерть манящая, но не она вас зовëт, а вы еë своими думами приглашаете к себе погостить, в конечном итоге уходя вместе с ней. Если вы думаете, что когда-то были на волоске от смерти, что вас уберегла Судьба, то это ошибка, потому что если вам суждено умереть, то ничего не спасëт. Красавец в чёрных рясах выломает дверь в ваш дом топором и растворит в небытие.       Вам нравится жить? Что для вас жизнь? Вы боитесь жить?       Жизнь — это активная форма существования материи, совокупность всех физических и химических процессов в клетках.       Жизнь красивей всего сущего, потому что только благодаря ей всë существует. Она, как роковая женщина, одурманит, заставит твоë сердце биться так, как не билось никогда. Заставит свершить столько подвигов ради неë одной, а потом бросит, оставит на вечные страдания.       Но жизнь это не только каторга бесконечная. Это цветы дышащие, рассвет живописный, улыбка самого дорогого в мире человека. Но это всё не вечно, единственная бессмертная вещь — это любовь. В любви искусство, каждый стих, вздох из любви делается. Жаль, что люди воспринимают любовь только как слияние двух душ в одно целое, но это далеко не так. Вы родились целостным, проблема в том, что вы сделали со своей душой. Оставили еë на растерзание остальным, тяжело горюя, или рвали сами ради еë сохранения. Любовь — это любимая забегаловка у дома или на другом конце города, ради которой вы не тратите время, чтобы доехать, а если не тратите, значит, не так уж вы еë и любите, это может быть мороженое, чай с сахаром или без, любимый парк и всë, что вам только вспомнилось. Любовь это то, что вы готовы сделать ради чего-то или кого-то, но важно подметить, что делать надо не для любви, а из-за любви.        Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит       Жизнь и смерть неразлучны, они танцуют в вечном танце над луной, сменяя друг друга, и вечность их не пугает, потому что они не одни, они есть друг у друга. Без кончины не будет и начала, без начала нет конца.       Мужчина в рясах чёрных идёт величественно и изящно, словно орëл степной, надвигаясь на жертву свою. Ткань волшебную грязь не трогает, и с каждым шагом сверчки перестают светиться и петь в ночи. Огонь в избе, отдалённой от деревни, обдаёт лицо аккуратное, обрамлённое чёрными, как смола, волосами, но тень дивный мужчина не отбрасывает, свет сквозь него проходит.       Он подходит, аккуратно касаясь двери деревянной, но та по обычаю не рассыпается для него, и мужчина понимает, что в доме недавно молитвы читали. Бога нет, но вера людская искренняя, особенно от безысходности, сильна, но могущественней смерти быть невозможно. И он сам ни сколечки не Бог, совсем нет, ему не надо молиться и восхвалять не надо, просить о милосердии бесполезно.       Он достаёт из рясы топор и по двери бьёт безжалостно. Одного удара хватает, чтобы старая рухлядь впустила его, но никто в доме не просыпается от грохота сильного, что неудивительно. Для людских глаз она просто приоткрывается, впуская прохладный ветер, а не нечто страшное. Мужчина старается быстро пройти к колыбельке с тельцем, чтобы доски под его ногами не начали гнить. Засматривается на ребёнка, может быть, дольше, чем нужно, а потом со всей присущей ему нежностью, по отечески так, берëт на руки. Душа дитя маленького совсем сопит на руках, а тело в кроватке перестаёт гореть от болезни страшной, холодеть начинает. Чёрные глаза осматривают небольшой дом и с тоской на родителей смотрит. Мать младенца вся опухшая от слëз, а муж еë аккуратно обнимает, поддерживая. Нет ничего страшнее, чем пережить своего ребёнка, для матери любящей. Смерть идëт вместе с молодой душой обратно на улицу, где успокоит еë навсегда, убаюкивая в последний раз.       Ребëнок в секунду рассыпается на звëздные частицы, пробыв на улице минуту от силы. А мужчина успокаивает себя, что так будет лучше, что дитя не мучается теперь. На его терзания, вместе с громким стрекотанием и мерцанием сверчков, выходит другой мужчина, и глаза его серые светятся в ночи тëмной.       — Доброй ночи, Дима.       — Ты выбрал мне странное имя, Олег, — отвечает ему в тон Смерть. Ему безразлично, как его называет Олег, главное, чтобы звал, ждал, улыбался, как сейчас с лаской бесконечной. Чтобы у Олега в светлых очах плескался трепет привычный, но всё такой же будоражащий, — откуда венок? — Дмитрий замечает ободок цветочный далеко не сразу, но ромашки слишком хорошо гармонируют со всеми чертами лица Олега, что удивляет, потому что мужчина наделён грубоватой внешностью, а венок — нежен.       — Дети подарили. Праздник был, мальчишка родился у крестьянина, — Олег улыбается молчанию Димы, читая всë по взгляду, сам в привязанности утопая.       Дима всë всматривается в любимые черты своего возлюбленного, не находя даже малейшего несовершенства, лишь всë сильнее влюбляясь, а Олег, будто читая мысли его, приближается лицом к его лицу. Он оставляет лёгкий поцелуй на губах родных и сам же прерывает мимолётную нежность, протягивая Диме букет с гвоздиками. Дима почти что отпрыгивает от букета и чуть хмурит брови изящные:       — Ты же знаешь, что я не беру в руки цветы.       — Ты должен хотя бы раз это сделать. Я помогу, — Дима понимает, что Олег в какой-то мере прав, но страх и неуверенность берут верх над ним.       Он не боится цветов, он любит их до жути, но каждый до единого цветочек в руках его красивых погибает. Иногда он завидует Олегу: от каждого его прикосновения распускаются цветы, зеленеет трава и даже ткань, которую соткал Олег, не рассыпается на нëм. Дима за руку берëт любимого и неспешным шагом движется куда-то в леса, путëм выученным давно.       А Олег сам глазами бегает, осматривая своего мужчину, улыбается, как дурак последний. В середине груди такое тепло мягкое, что дышать легче, приятнее, сердце отбивает спешные ритмы, и лёгкий румянец покрывает скулы очерченные. И взгляда не оторвать, не хватит слов даже на всех языках мира, чтобы высказать любовь Олега к своему Дмитрию, потому что она выше всех законов мира, самой Судьбой предопределена, и Олег никогда не был так сильно благодарен брату своему. Олег бы руки Диме целовал, отдал бы всë, что мог только, и уже отдал часть души своей.       Калитка старая скрипит под лёгким движением Димы и отворяется, впуская на древнее кладбище, Олег в руки белые отдаëт букет и тот начинает вянуть быстротечно, но Олег тут же кладëт руку свою поверх ладони возлюбленного и процесс гниения останавливается. Чёрные очи смотрят скептически, но Дима и слова не говорит, проходя далее мимо ям с могилами. Чем дальше идут существа нечеловечные, тем темнее пути, кресты деревянные становятся всë хуже по состоянию своему и цветов на земле меньше и меньше. Они доходят до неведомых людям захоронениям, к тем самым, которых никто не трогает, никто не навещает и не прибирается у них. Не то чтобы Жизнь или его возлюбленный это делают, они бы и рады, но не имеют права вмешиваться в дела людские. Только проводить в путь и с него же забрать.       Гвоздики лежат аккуратно, честь отдавая безызвестному человеку, и Олег голову поворачивает на Диму, пытаясь понять, что у него на части души.       — Видишь? Всë хорошо, любовь моя, — Олег снова улыбается, он почти всегда в улыбке расплывается, как кот домашний, ластится к ладошкам любимым.       Диме кажется, что это всë из характера, но на самом деле это из-за самого Дмитрия. Жизнь не улыбается никому кроме Смерти. Последний кивает неловко и выходит первый из кладбища, молчанием сопровождая действия свои выученные. Идëт не обратно в деревеньку забытую, а дальше в леса дремучие, сливаясь с тьмой тягучей. Олег вслед за ним верно шагает, руки за спину складывая. На него бабочки ночные садятся, порхают возле, как на свет слетаясь, но он дальше идëт уверенно, не распугивая пальцекрылых.       Луна проливает свой свет на полянку небольшую, где растения цветут ярче и красивее, ветер не воет, а приятно шепчет свои мотивы прохладой. Дима эти мотивы не слышит и не услышит никогда, но волосы его дивно играются с порывами прохлады. Он кисть свою протягивает кудрявому красавцу напротив, а тот только и рад чарам Дмитрия отдаться, хватая ладонь его. Они сжимают друг друга в объятиях нежных и ввысь поднимаются с каждым движением ног, образуя вальс аккуратный.       Мужчина держится за ствол дерева, опираясь на него, а ноги крепко стоят на одной из веток широких, но даже если он и упадëт, то вряд ли Судьбе это навредит. Его серые глаза следят за двумя мужчинами под луной, и улыбка трогает его лицо суровое. Он рад бесконечно за брата, и это отражается лишь легким удовлетворением. Не зря твердят, что Судьба та еще сука.       Судьба — это вселенная.       Вера лишь локоны свои рыжие подкручивает пальчиком аккуратным и смотрит с интересом неподдельным. Глазки еë лисьи сверкают из-за лучей Луны, отдавая и без того глазам светлым, ангельский оттенок. А всë тело еë в шрамах разных, которые скрыты легким платьицем белым безразмерным, но оно не прикрывает всего. Вера строптива, амбициозна, искренна — Вера нерушима. Даже личико еë красивое с ожогом огромным, но от этого она лишь величественнее становится.       — Создать от одиночества брата, а потом ему и любовь на вечность. Благородно с твоей стороны.       А Саша улыбаться широко начинает, и легкость по всему телу ощущает.       Вера — это отвага.       — Пошли, моя печальная красавица. Оставим голубков, — они спрыгивают с дуба, элегантно приземляясь, нарушая тишь тайги красивой, отходя всë дальше и дальше. И Александр резко останавливается, не поворачиваясь лицом к Марьяне.       — Я создал Диму, чтобы у Олега был хоть какой-то смысл.