Воспоминания былой связи

            Шэнь Цинцю не замечает, как с собственных губ неконтролируемо срывается печальный вздох. Сидящий рядом мужчина в белых одеждах с фиолетовым поясом реагирует мгновенно.       — Что-то не так? – в чужих глазах, напоминающих солнце, скрывшееся за пеленой океана, отражается неподдельное беспокойство. Тело, отдающее родным теплом, пододвигается ближе, но так аккуратно и осторожно, словно боясь разрушить невидимые стены. Шэнь Цинцю усмехается своим мыслям – между ними давно не было никаких стен.       — Что ты делаешь, - почему-то свой голос кажется таким…необычайно ломким, - когда скучаешь по семье?       Вопрос повисает в воздухе, растворяясь в возникшей тишине. Она не была неуютной или дискомфортной, это была…какая-то правильная тишина? Будто для неловкости здесь нет места. Шэнь Цинцю слегка отклоняется назад, сидя на досках веранды во внутреннем дворике, и смотрит куда-то вперёд. Болезненные мысли путаются, создавая пульсирующий ком тревоги внутри головы.       — Вижусь с ней, - прямо говорит Лю Цингэ, и его ответ не кажется равнодушным или пустым, - или отправляю родителям письма. Сестра сама ко мне заходит, когда её отпускают с пика.       — А если нет никакой возможности даже увидеть их? – Шэнь Юань переводит взгляд потухших мятных глаз. – Нет никакой возможности написать им? Что будешь делать, шиди Лю?       Лю Цингэ замолкает, с особой осторожностью ловя чужой взор. Благородный лорд пика Цинцзин всегда являл собой оплот сосредоточия, недосягаемости и холодной силы. Лю Цингэ всё чаще посещали мысли, что сидящий рядом мужчина будто не из этого мира. Откуда-то издалека. Оттуда, где была истинная тихая гавань Шэнь Цинцю. Оттуда, где явно для Лю Цингэ не было места. Где его не должно было существовать.       Но Шэнь Цинцю, его шисюн, такой яркий, хитрый и проблемный, сейчас находится буквально на расстоянии вытянутой руки. Но стоит протянуть ладонь, как одолевает непонятный тягучий страх – вдруг это иллюзия? И, коснувшись её, всё мигом развеется?       Тёплые, слегка подрагивающие пальцы дотрагиваются до холодной кожи. Лю Цингэ чувствует, как собственное беспокойство потихоньку растворяется в обжигающих прикосновениях, и цепляется своим мизинцем за чужой. Тонкий, миниатюрный, прелестный. И осязаемый.       — Я буду думать о них, - мужчина не отводит глаз от россыпи эмоции на бледном лице, - благодарить за все хорошие воспоминания, которые я приобрёл благодаря им. Даже если я не могу их видеть, я могу сохранить их в своей памяти.       Тишина мягким клубком опускается между ними, даруя необходимое время обдумать сказанное. Внутри ощутимой пульсацией бьётся мысль – «скажи, скажи вслух, попроси его о рассказе, что его беспокоит, чего он боится, просто узнай, не напугай его, оберегай его, защити его». Лю Цингэ хочет воссоздать вокруг Шэнь Цинцю уютную и самую непробиваемую крепость, чтобы ничто не стало причиной его тревог. Чтобы не позволить даже капелькам страха и печали проникнуть в жизнь этого утончённого и недосягаемого лорда. Лю Цингэ может защитить его от всех монстров, демонов, ужасающих тварей – но как поступить с тем, что внутри Шэнь Цинцю уже был ранен?       — Шиди Лю, - голос ощущается таким невесомым, воздушным, эфирным, - нет, - короткое молчание, смущённый кивок головы, - Цингэ.       Лорд пика Байчжань вздрагивает, а пальцы, как зачарованные, переплетаются между чужими, даря приятное тепло и ощущение безопасности.       — Цингэ, - вновь шелестит словами, как кружащими в воздухе листьями, Шэнь Юань, - спасибо.       В короткой благодарности ощущается целая смесь открытых чувств. Радость, умиротворение, искренность, облегчение, печаль, тоска. Лю Цингэ мечется между бушующим желанием задать вопрос и страхом, что Шэнь Цинцю дежурно улыбнётся, кинет своё очередное «Со мной всё в порядке» и вновь запрёт свои тревоги глубоко внутри себя. Он и так всё несёт в себе в одиночку. Цингэ хочет, желает, жаждет разделить эту ношу. Так легче. Так правильнее. Так безопаснее.       — Цинцю, - осторожно, аккуратно, словно любое слово может разбить этот хрусталь доверия между ними, - ты скучаешь по своей…семье?       «По тем, кого ты считал своей семьёй?»       Хрусталь не сломался, не треснул, даже не качнулся. Шэнь Юань улыбается, но не так, как боялся Цингэ. Улыбается слегка болезненно, печально, так, как он никогда не видел. Открыто.       — Очень, - мужчина кивает, и блеск в глазах указывает на появившуюся предательски заметную влагу, - я понимаю разумом, что они здесь, - тонкий палец касается места, где бьётся живое, перекачивающее кровь сердце, - но мне просто… хочется увидеть их. Хотя бы раз.       Шэнь Юань помнит, как забирал со школы младшую сестру, ярко щебечущую о том, что её сочинение было лучшим в классе. Как заваливался к старшим братьям, устроившим марафон просмотра идиотских фильмов ужасов с отвратительным сюжетом и не менее отвратительной постановкой. Как помогал матушке с готовкой, иногда переваривая рис и превращая его в кашу, а потом бегал в магазин за новыми (пока ещё не испорченными) продуктами. Как помогал отцу разбираться с новой техникой, вторя раз за разом о важности антивирусов и принципа «не тыкай, куда попало, особенно на что-то мегаподозрительное». Он помнит их ссоры, крики, перепалки. Их примирения, извинения, неловкие подарки. Попытки вытащить его из комнаты, подгоняемые остротами в стиле «совсем уже прирос к своему стулу». Он помнит их любовь к нему и свою любовь к ним.       Но он не помнит, умер ли в своей квартире в одиночестве без возможности последний раз увидеть эти лица или в палате госпиталя под сдавливающие грудную клетку слёзы дорогих ему людей.       Шэнь Юань безумно скучает.       Его притягивают к себе – неловко, робко, опасливо. И обнимают так аккуратно и осторожно, будто боясь поранить ещё больше. Запах, исходящий от Лю Цингэ, приятен. Шэнь Цинцю позволяет себе прикрыть влажные глаза и раствориться в успокаивающем тепле.       — Ты больше не один, - совсем тихо раздаётся где-то сверху, а на голову приземляется чужой подбородок, - и не будешь один. Просто позволь стать твоей…тихой гаванью.       Шэнь Цинцю уверен как никогда – если бы он поднял голову и посмотрел на своего шиди, то точно бы увидел пылающие щёки, краску которых можно было бы разглядеть даже в самых кромешных сумерках, и донельзя серьёзный взгляд лавандовых глаз. Выдавить столь смущающие и искренние слова для Лю Цингэ – тяжелее, чем вступить в бой с тремя непревзойдёнными демонами одновременно, и уже за это заклинатель пика Цинцзин был благодарен. Руки, облачённые в длинные рукава цвета цин, подбираются к спине и прижимаются к одеянию, желая прочувствовать физическое тепло кожи.       — Этот шиди давно стал тихой гаванью для своего шисюна, - немного играючи переходит на официальный тон Шэнь Юань, несколько раз моргает и вновь закрывает глаза. Влага печальных слёз пропадает, сменяясь спокойствием размеренно бьющегося сердца.       Воспоминания останутся с ним, как и Лю Цингэ. Его тихая-тихая гавань.