я имя твоё пишу

на школьных моих тетрадях на липовой коре на зыбком песке на снеге я имя твоё пишу на всех прочтенных страницах на всех пустых листах камне крови бумаге и пепле я имя твоё пишу они учились в одном классе. Ваня перевелся в их школу, потому что до этого учился в восмилетке. они быстро нашли общий язык, не было недомолвок, будто знакомы с рождения. оказалось, что их квартиры на одной лестничной клетке, каждый вечер можно было сбегать на этаж выше на общий балкон. можно было украдкой смотреть на отражения и блики в глазах, слушать успокаивающийся город и курить одну на двоих. да и одна на двоих была роскошью, сэкономленной с денег, данных на школьные обеды. на позолоченных рамах на винтовках солдат на королевской короне я имя твоё пишу Ваня любил рисовать, любил классиков и мечтал родиться в декадансе. Мирон приходил к нему, садился на диван и читал, пока рядом, не умея сосредоточиться и болтая без умолку, Ваня выводил очередной пейзаж. странно, что все как один были похожи на вид с балкона, но Мирон вопросов не задавал. хотя, вероятно, задал бы, увидев случайные рисунке на клочках бумаги и совсем не случайные, лежащие на дне папке в шкафу. на джунглях и на пустыне на гнездах на кустах на каждом эхе детства я имя твоё пишу Мирон уехал учиться в Англию, не то чтобы Ваня ожидал от него меньшего, но разговор дался тяжёлый, дымный и очень холодный. был конец ноября и были деньги на собственную пачку. никто из них не смог бы признаться, что одна сигарета на двоих могла бы решить многие проблемы. на откровеньях ночи на белом хлебе дней на первых днях обрученья я имя твоё пишу Мирон пишет ему о разном. об учебе, о стране, о людях, о девушках с его курса. не пишет только о том, что скучает, что сесть и написать всё сложнее, что жизнь засасывает, а на страницах в тетрадях то и дело мелькает Ванино имя. на клочьях моей лазури на заводи солнце мхе на озере лунной ртути я имя твоё пишу на нивах до горизонта на быстрых крыльях птиц на мельнице светотени я имя твоё пишу на каждом броске рассвета на море на кораблях на безумной горной вершине я имя твоё пишу на рыхлой пене тучи на смертном поте грозы на затяжном ненастье я имя твоё пишу на всех секретных тропинках на торгах прямых путях на уличном столпотворенье я имя твоё пишу Ваня остался в Питере, поступил на экономиста. Ваня отвечает на письма всё реже и реже. душа не на месте, когда снова читает о том, что у Мирона всё отлично. без него, без Вани, этого он, конечно, не может прочитать, но мнит себя кем-то и думает, что это видно между строк. между его собственных срок одна непроглядная тьма и тоска. Ваня не помнит, когда последний раз рисовал, на ум приходит не образ, на ум приходит только имя. на лампе, во тьме зажженной, на лампе, потухшей к утру, на всех домах меня приютивших я имя твоё пишу на яблоке разделенном между зеркалом и жильём на пустой моей постели я имя твоё пишу на псе моем бедолаге на приподнятых ушах на лапе его неуклюжей я имя твоё пишу на трамплине порога на знакомых вещах на пламени благословенном я имя твоё пишу родители Мирона заходят иногда на ужин, из разговоров Ваня вычленяет информацию о Мироне. ни письма, ни привета уже полтора года. его мать говорит, что мальчик учится, старается, планирует дальнейшую жизнь и, кажется, свадьбу. на этом моменте Ваня неожиданно ощущает холодок по спине и узел в районе солнечного сплетения, извинятся и выходит из-за стола. у Мирона там девочка, хорошая очень, красивая, вроде как приехать вместе должны летом. Ваня открывает окно и впервые ненавидит вид из окна, выходящего на ту же сторону, что и балкон. на всякой познанной плоти на лице моих друзей на каждом рукопожатье я имя твоё пишу а Мирон не планирует жениться, он в целом не понимает как ввязался в эту сутолоку. Саша буквально взялась из ниоткуда, но она неплохо заполняла эту пустоту внутри. только, когда ночью она обнимала со спины и утыкалась носом в шею, Мирон представлял, что эта рука тяжелее и больше, что если развернуться, то окажешься не в крохотной квартирке на окраине Лондона. на окне выходящем в чудо на внимательных губах за полосой молчанья я имя твоё пишу он закрывал глаза и каждую ночь видел воспоминания, пронизанные жарким солнечным светом. видел спутанные светлые волосы на подушке, светлую кожу. вспоминал, какого это прижиматься к тёплому сильному телу, какого чувствовать себя вне времени. Мирону кажется, что нет ничего светлее этих моментов, отпечатанных на расцелованных запястьях и скулах. на укрытьях моих разбитых на рухнувших маяках на стенах тоски и скуки я имя твоё пишу на полном равнодушье на голом сиротстве моём на похоронных маршах я имя твоё пишу он видит Ваню мельком, тот спускался по лестнице, когда Мирон вышел из квартиры. ощущает, как каменеют ноги и потеют ладони. чувствует тошноту, подступающую к горлу. он вернулся один, не смог, поддался слабости, оставил все семь лет в Лондоне. дома сразу начали планировать обход всех родственников и друзей, уже вечером они были в соседней квартире у родителей Вани. тот съехал пару лет назад, сошёлся с кем-то и работает на себя. Ванина мама расстраивается, узнав, что Мирон ни сном, ни духом, о жизни сына. Мирон не понимает, как такое произошло, выпрашивает адрес Вани и едет к нему. на вернувшемся здоровье на исчезнувшей беде на безоглядной надежде я имя твоё пишу и силой этого слова я вновь начинаю жить рождённый чтоб знать тебя чтобы тебя назвать Ваня открывает, несмотря на поздний час, поит чаем и смотрит как-то странно. Мирон пытается играть заботливого друга, пытается сделать вид, что перерос, что уже не йокает, только глазами пытается выискать хоть один след оставленный в квартире кем-то кроме Вани. тот замечает и говорит, что живёт один уже около года: не сошлись характерами. Мирон подавляет радость, расцветающую внутри и предлагает выйти покурить. не говорит, что бросил как только уехал, а у Вани оказывается одна последняя сигарета в пачке. наконец боль отступает и по венам растекается свобода