Поиски

Тогда я прибывал в неком смятении; теплый поцелуй на моих губах не давал покоя мыслям. Поцелуй госпожи Евы, переданный алыми губами Демиана, словно вдохнул меня новую жизнь, и вскоре я пошел на поправку. Раны были тяжелыми, но жизни моей уже не угрожали. Меня перевезли в военный госпиталь, в котором я провел следующие несколько месяцев. Продолжить военную службу я не мог, меня демобилизовали, и направили в родной город. Мысль о возвращении домой не несла более грусти. Я был счастлив увидеть матушку и отца. Сестры мои уже давно покинули отчий дом. Я вновь начал рисовать, пытаясь убежать от нынешней своей слабости. Руки не слушались меня, и первые картины были совсем плохи. В душе я чувствовал, что кто-то зовет меня. Госпожа Ева или Демиан я не знал, но образы, что появлялись на моих рисунках, напоминали их обоих. Те же черты, что и на картинах моей юности. Каштановые с рыжеватостью волосы, сильный и твердый подбородок, алый рот. Лицо было все так же неподвижно и похоже на маску. Я вспомнил Демиана той ночью. Был ли на картине он, я не знал. Сердце заболело. Я вспомнил, как нежно он назвал мое имя тогда, и чувства нахлынули на меня. Это было что-то совершенно новое, отличное от той любви, что я испытывал к госпоже Еве. Макс Демиан был чем-то совершенно другим, я знал его с детства, он был моим спасением, наставником, в мыслях о нем я провел не один день. Казалось, я испытывал эти чувства всегда. Когда смотрел на него во время занятий, когда жадно вдыхал нежно-свежее веяние мыла с его шеи в то время, когда вспоминал его с ненавистью в свои разгульные годы, когда приходил в их дом и смотрел на его матушку. Да, ее я тоже любил, но эта была другая любовь, любовь к божеству, любовь к жизни, любовь к Абраксасу. Демиан был другим, отличным от всех людей и дело было не в Каиновой печати. Он был другим для меня. Война закончилась не скоро. Привычный мир и уклад были разбиты на мелкие осколки. Солдаты возвращались с фронта, и восстановившись со своими семьями, пытались вернуть свой старый уклад жизни. Мои раны все еще болели, так же болела и душа, тоскующая по госпоже Еве и Демиану. Погрузившись в себя туда, где в темном зеркале дремлют образы судьбы, склонившись над этим черным зеркалом, я видел свой собственный образ, который теперь был совсем похож на Него, на Него, моего близкого друга и вожатого. И видеть этот образ было больно. Я хотел вновь прильнуть к его губам, почувствовав теплое дыхание. Несколько раз я посещал Г., но дом их пустовал. Судорожное беспокойство тянуло меня вдаль. Сообщив матушке и отцу, о своем намерении уехать, я не получил сильного сопротивления. И я уехал. Мое путешествие было долгим, тогда я думал об Абраксасе, думал о том, кто зовет меня, думал о своей судьбе и о роли в ней Макса Демиана, с собой я взял его портрет, написанный на небольшой картонке. Как раньше я носил с собой на душе образ его матери, теперь я нес и его. Нет, я не забыл о госпоже Еве, просто роль ее в моей жизни была другой. Нежный трепет тянул меня вперед, придавая сил. Я знал, что, когда приду на этот зов, обрету свое счастье вновь. Я знал, что там вдали меня ожидает Демиан.