Реквизит

Осознание чего-то неправильного пришло довольно скоро. Кенши полагал, что умеет читать людей и делает это если не идеально, то по крайней мере сносно. Фальшь выявляется легко, Такахаши практически чувствует дрожь чужого голоса, едва заметный переход от интонации к интонации, в зависимости от закладываемого собеседником чистого или не очень помысла. Вот и сейчас стало почему-то очевидно, что Кейдж нагло несет какую-то хуйню. Нет, возможно, конечно, верный сотовый поганит звук до той степени, что появляется стойкое ощущение ссанья в уши, однако Кенши, почему-то, доверяет технике побольше чем «Голливудской-звезде-номер-один». Пытается понять, вообразить, что же могло произойти в жизни человека, состоящей из надирания задниц и бесконечных вечеринок, такого, что ему незамедлительно и очень-очень срочно, вот прям в эту же секунду потребовался японский самурай, а по совместительству бывший якудза. Кенши пропускает воздух сквозь плотно сжатые зубы. Убеждается, что тяжелый вздох доходит до находящегося на другом конце провода, и лишь после сообщает, что уже в пути. Привкус наеба становится еще ощутимее, когда на пороге его встречает совершенно счастливый и как будто бы просветленный Джонни. Он практически вталкивает Такахаши в свои апартаменты (хвала всем богам, выкупленные с отчислений срежиссированного фильма, под весьма безвкусным, на взгляд Кенши, названием — «Мортал Комбат»), бросаясь всеразличными благодарностями, извинениями и прочим наигранным фарсом. Кенши не злится. Скорее в очередной раз приходит к смирению, понимающе кивает и пытается уже в открытую выведать конкретный мотив. –Да не могу я что-ль без повода увидеться с лучшим мечником Земного Царства? –Нет, Кейдж, ты не можешь. Названный усмехается и с силой хлопает Такахаши по плечу, уводя вглубь гостиной. Спустя секунду он осознает, что спина полностью открыта — на ней нет драгоценного, во всех смыслах, оружия. –А где… –Сенто? Неужто мне действительно нужен меч для твоей этой «встречи без повода»? –Кенши иронично поднимает бровь, поворачивая лицо настолько прямо на Джонни, насколько позволяет ощущение присутствия его тела где-то поблизости. Не видит, но искренне уверен, что Кейдж закатил глаза. Чувствует, как чужая рука невесомо сползает с плеча на талию, заставляя немного поежиться, а после и вовсе соскальзывает с тела полностью, позволяя выпрямиться и вернуться в удобное положение. Визуальная память дает сориентироваться. Очевидно, они в самом центре пентхауса, этой безвкусной и бесстыдно роскошной крепости. Кенши почти физически ощущает непонятную напряженность, уж точно не сулящую собой ничего хорошего. В нетерпении и уже настоящем интересе вскидывает голову, всем нутром показывая, что вот-вот до чего-то додумается, как бы предоставляя Кейджу последний шанс объясниться, чем, собственно говоря, тот незамедлительно пользуется. –Кенши. –И снова ощущение теплых рук, но уже на обоих плечах. Кейдж крепко хватает, становясь ровно напротив. Такахаши немного трясут, как кукла он шатается из стороны в сторону, под несильным, но вполне ощутимым давлением, –Кенши! Ке-е-енши, о боже, ты бы, вот ты бы знал, как мне сегодня подфартило! –Тараторит и немного спотыкается о слова, что ему совершенно несвойственно и, что, естественно, напрягает. Кенши по-настоящему взволнованно и недоверчиво кивает, и, не найдясь что ответить, лишь многозначительно хмыкает, как бы приглашая Джонни к продолжению бессвязного потока мыслей. Тот ненадолго останавливается, берет паузу и немного-немало — думает. Видимо ищет способ подступиться; продолжить монологовый диалог грамотно. Нетерпеливый и довольно сумбурный Кейдж криво улыбается, сжимая чужие плечи сильнее. –В общем, скажу четко и ясно: я… Украл… Реквизит! –Невероятно детская, по-нелепому проброшенная грубым мужским голосом фраза долетает до обостренного слуха сразу, а вот осознание явно запаздывает. Дважды прокрутив в голове всё предложение целиком Кенши срывается на нервное «хи-хи» и порывается, наконец, сбросить с верхней части туловища тяжелую руку; –Цирк какой-то… –Резко отходит назад, –Это реально и есть вся причина, по которой я тебе так срочно понадобился?.. Краткий кивок. –Я ухожу, –В этот раз цепкие пальцы добираются до ткани костюма, оттягивая обратно; –Нет, ты остаешься! –Готов поклясться; Кейдж надул губы. –Да ведь я не просто так, врубаешься? Это реально вещь, а я… А мне похвастать некому! –Не знал, что помимо коллекционирования ты еще и клептоманией болеешь, –Ни намека на злобу, раздражение или хоть каплю презрения. Он действительно привык к подобным выходкам, и с некоторых пор уже сам пытается подключиться к столь авантюристическому и абсолютно нерациональному настрою, отважно, но пока что безуспешно ища ответ на вопрос «А каким образом Джонни Кейдж вообще дожил до своих лет». Вот и сейчас даёт волю и позволяет Джонни подтащить себя ближе. –Ну чего начинаешь-то! Я тебе гарантирую, –И снова жмется телом, –Ты просто ахуеешь, –Заключает звонко и очень по-голливудски. Возможно, с недавних пор Кейдж чересчур в открытую пользуется благосклонностью и принятием своего японца, однако философия «дают — бери, бьют — бей первым, а потом бери» до этого никогда не подводила. Вот и получается, что растущая как на дрожжах лояльность Такахаши полностью развязывает Кейджу руки. Ха, развязывает руки, ну вы поняли? Разворачиваясь всем корпусом, мямлит просьбу подождать минутку-другую и направляется куда-то в угол гостиной, если к огромному бездверному пространству первого этажа вообще применимо это понятие. А Кенши что? А Кенши верит, Кенши слушает, Кенши ждет. Единственное, что позволяет себе на правах гостя — это переместиться к дивану, местоположение которого помнит чисто рефлекторно. Аккуратно присаживается, стараясь держать спину ровно, то ли из-за привычки, то ли излишней педантичности — а может все сразу. Как бы ни хотелось, а осмотреться не выйдет, потому в ожидании занимает разум всевозможными догадками, чего такого «ахуенного» мог намеренно украсть не сильно бедствующий киноактер. Если Такахаши не изменяет память, крайней работой несносного владельца «Оскара» был какой-то клишированный боевик про копов, естественно со всеми составляющими, в виде навязчивого напарника, душного руководства и недопонятого самородка-детектива, а если точнее — персонажа Кейджа. Кенши ловит себя на мысли, что, если Джонни упёр коробку пончиков, она полетит в него же. Тем временем, по полу вновь раздаются быстрые-быстрые шаги. –«Точность — вежливость королей», ровно две минуты и не секундой больше, –Хриплый голос Кейджа отдается эхом по комнате, окончательно оповещая о его возвращении. –Слышишь, Кенши, –Обходит софу и становится прямо напротив, –Ты ж мне доверяешь, а? –Кажется бессмысленной насмешкой, но почему-то именно после неё живот странно тянет. Глупо улыбаясь, названный недоверчиво хмурит брови, и совершенно растерявшись, пытается подобрать слова. Не успевает; –Даже не так. Я знаю, что доверяешь. –Эмоциональный фон резко меняется и придурь возвращается в том числе. Ярко чувствуется как кривая самодовольная ухмылка ползет по его лицу, а в голове Такахаши, ровно в этот момент, почему-то мигающими токсичными цветами горит мысль «и видимо очень зря». Как бы не хотелось признавать, но Кенши переполнен самым неподдельным интересом, ведь ломая голову над образом бессовестной кражи, перебрал множество всеразличных вариантов, казавшихся, по той или иной причине, совершенно нелепыми. –А раз доверяешь, –Теплая ладонь резко хватает запястье руки, –Как насчет оценить плоды моих карманнических навыков на ощупь? –За счет сильного рывка и полной неожиданности Кенши немного вытягивается, но окончательно с броского дивана не встает, продолжая попытки удержать снисходительную улыбку, которая, с каждой секундой, становится все более неловкой, пока вовсе не превращается в гримасу полного непонимания. –Кейдж, ну что за детский сад, –Пробует отдернуть — не дают, –Ты пистолет прикарманил что ли? –В этот раз усмешка выходит нервной. Джонни молчит. Он склоняется ниже, красиво скалит зубы и подавляет чужой секундный порыв отстраниться аккуратным, успокаивающим поглаживанием внешней стороны ладони. Чуть погодя позволяет себе полностью сцепить пальцы друг друга в замок. Кенши бы и не стал сопротивляться. Уж точно не этому. –Берите выше, «специальный-агент-Такахаши», –Убеждаясь, что все окончательно пришло в норму, Кейдж наконец отпускает ладонь. Кажется, «специальный агент» не замечает, что послушно оставляет свою пясть в том положении, в котором секунду назад держался за чужую. Выглядит довольно глупо, а со стороны и вовсе потешно, но что есть — того не отнять. –А не мог бы… –Он театрально откашливается, –Не мог бы ты протянуть мне и вторую руку помощи? Ну знаешь, а вдруг уронишь… Не пистолет — граната. С тяжелым вздохом удовлетворяет абсолютно идиотскую просьбу и демонстративно долго вытягивает обе конечности полностью, широко растопыривая пальцы. Как самый настоящий самурай опускает голову, как бы говоря: «даже подглядывать не буду». Джонни, естественно, не обращает на этот кратковременный акт насмешки никакого внимания. Он положительно кивает и начинает чем-то шуршать. Кенши не уверен насколько правильно расценивает долетевший до слуха звук, но по выученным ощущениям — это был лязг металла. В очередной раз старается не надумывать лишнего, ведь если не холодное оружие, значит какая-то очередная блестящая безделушка, кои Кейдж, как самая настоящая сорока, хранит у себя тоннами. –Видишь ли, Кенши, –Лязг становится ближе и теперь оба запястья находятся под грубыми ладонями, за исключением того, что у левой чувствуется какой-то неприятный холод, –Да я бы и не обратил на них никакого внимания, –Совершенно невинный и абсолютно безобидный, а если прислушаться, то и вовсе какой-то… Успокаивающий?.. Тон, который так несвойственен беспокойному и абсолютно неуемному мужчине, давит на уши, –Но, как я узнал уже под конец съемочного дня… –Голос сильно хрипит, и Такахаши чувствует сильное давление на свою кисть. После характерного щелчка по всей области кожи чувствуется твёрдое кольцо, –Это, блять, не бутафория. Кенши с опозданием, но понимает, что именно сейчас защелкнулось на его руке. Полностью переварив информацию, судорожно отдергивается, в попытке выбраться. Не успевает. Кейдж как нарочно вцепился сильнее. По комнате звонко раздается еще один щелчок. Резкий холодок проходит уже по обеим конечностям. Чужое давление более не чувствуется, лишь тонкое железо. Он отчаянно силится развести руки, несколько раз порывается разорвать — бесполезно. Единственное, чего действительно добился своими попытками — саднящая, медленно нарастающая боль. Шумно сглатывает и старается унять, как кажется, беспричинную панику, продолжая легонько дергать руками уже по инерции. Цепочка, соединяющая оба кольца, охотно отдавалась громким шумом при каждом, даже малейшем движении. Такахаши резко поднимает голову, на лице не остается и намека на былую улыбку — сплошь подозрительность и тревога. Ситуация — тушите свет. В общем и целом: Кейдж нацепил на него ёбаные наручники. Анекдот дня получается. Этот сукин сын позволил себе зайти чересчур далеко за рамки любого человеческого личного пространства, и если раньше выходки были по-терпимому безобидные, то этот раз какой-то совсем ахуевший. Возмущенно пыхтит, перебирая в голове всевозможные ругательства и нелицеприятные эпитеты, с которых, как раз, невероятно сильно хотелось продолжить прерванный диалог. –Что за хуйня, Джонни?! –Довольно емко, по-другому и не скажешь. Подрывается, намеревается схватить причину всех ныне существующих бед и мировых кризисов. Получается немного смазано и Кенши слегка врезается в абсолютно пошлое и по-неправильному красивое тело. А тело не отступается, даже не пошатывается — стоит точно памятник. За дорогущую рубашку Кейджа цепляются ногтями, –Слышишь, не смешные у тебя шутки. –И отрицательно мотает головой, как бы придавая словам большую убедительность. А Джонни, в общем то, убеждать ни в чем и не нужно. Он ведь сам знает как правильно. Поэтому, искренне уверенный в том, что все идет как надо и в целом, его гениальная идея ни разу не полный пиздец, улыбается, перехватывая цепочку наручников снизу. –А кто шутит? –Ни в какие, мать их, рамки. Делая усилие, подтягивает чужое, нехило сопротивляющееся естество ближе, говоря практически в губы, –Представляешь, эта прелесть, –Он быстро переводит взгляд с лица к железным браслетам и обратно, –Совершенно бесхозно и абсолютно незаметно лежала себе в гримерке, никого не трогала, –Уже в наглую жмется как можно ближе, легонько опаляя чужую шею теплым дыханием, произнося каждое слово все тише и тише, –Ну я и… «Одолжил» на время, –Мягкий шепот заставляет участок кожи покрыться мурашками, а его владельца неловко отпрянуть, неосознанно прячась от странных ощущений. –Ты — больной ублюдок, –Зубы плотно сжаты, он практически шипит. –Прошу, ну не говори, что ты только сейчас это понял? По-ироничному сконфуженно еле выдавливает фразу и практически невесомо проводит губами по покрытой лёгкой щетиной щеке. Кенши буквально чувствует гаденькую ухмылочку, проходящуюся ровно по скуле. Его нагло дразнят, едва ли целуя каждый уголок недовольного лица. Кейдж как провинившаяся собака, пытающаяся успокоить своего хозяина за бедокурство; до приторного нежно очерчивает контур столь любимой мордашки. Прикрывает глаза и старается лишний раз не дышать или, по крайней мере, осуществлять этот надоедливый, но необходимый процесс как можно тише. Непроизвольно хмурясь Кенши отводит голову вбок, ненароком, но полностью открывая нецелованную шею, читай как «новую цель Джонни». –Это просто подло, –Он еще раз безуспешно пытается развести руки в стороны, дабы убедиться окончательно, –Ты ведешь себя подло, низко, инфантильно…–Он хочет, чтобы в укор, чтобы как упрек, но, когда шею беспринципным и совершенно наглым образом кусают, получается лишь смазано и почти неслышно. Зубы ощутимо карябают кожу, отвлекая внимание от ползущих по телу пальцев. –Я бы себя так не вел, –Сорвать бы эти совершенно лишние и абсолютно ненужные кеншиновские атрибуты одежды и отбросить куда-нибудь по направлению нахуй, чтобы без пиджака, без рубашки, да обстоятельства не те. Не продумал. Как обычно, –Не позволяй ты этого, –Словно утопающий хватается за каждый миллиметр торса, сквозь плотную ткань ощупывает сверху вниз, по вертикали-горизонтали, намеренно надавливая пальцами на бока извивающегося корпуса, достаточно сильно чтобы поежился, достаточно слабо чтобы без синяков. А Кенши не злится, хоть и хочется. До обидного хочется, но никак не получается. Оттолкнуть хочется, но сил почему-то не хватает. Наругать хочется, но язык не поворачивается. Кейджа хочется. Без но, просто хочется. Нетерпение достигает своего пика и Кенши, сминая сине-фиолетовую рубашку, с силой врезается в искривленные вечной ухмылкой губы. Плотно прижимаясь ближе, раздраженно кусается и оттягивает шершавую кожу. Хриплая усмешка неприятно гудит во рту, а язык, который у Джонни был не то, что без костей, без минимальных тормозов и функции остановки хотя бы на минуточку, беспардонно проходит по деснам, по-другому обозвать не получается. Поддается, сдаётся и в очередной раз плывет по течению. В голове ходячей катастрофы что-то щелкает. Щелкает при том настолько сильно, что находящееся в вертикальном положении естественно Кенши до, сейчас же абсолютно нагло и как-то слишком резко отбрасывают на треклятый диван. Выставить руки для предотвращения полного падения не получается — кое-что, блять, мешает. Потому успевает лишь возмущенно ойкнуть, полностью раскладываясь на мягкой поверхности. В тот же момент чувствует на себе жар и всю тяжесть чужого, отнюдь не самого легкого, тела. Конечности придавливают сверху и даже при всем желании пошевелиться выйдет не сильно… Да не выйдет-то в общем. Не успевает сообразить, как грубые пальцы бесцеремонно, в прямом смысле рвут бедную, ни в чем не повинную рубашку. Пуговицы противно трещат и отлетают по сторонам, а Кенши, как бы ни пытался ухватиться за чужие кисти, даже руки вытянуть по-нормальному не может. Остается лишь смиренно наблюдать, как любимую ткань разрывают, ведь по-человечески расстегивать Кейджа видимо не научили. Ворчит, бурчит, ругается и, кажется, зачитывает какое-то проклятие на японском, когда Джонни, наконец-то добираясь до подтянутого, смуглого торса, раскрывает вид полностью. Его руки нагло и беспардонно ощупывают каждый сантиметр кожи, словно в попытке запомнить, запечатлеть в памяти твердую грудь, все шероховатости от шрамов на талии, рельеф живота. Кенши почти неловко, от того, насколько жадно и абсолютно по-собственнически обращаются с его торсом, да и в принципе с ним целиком и полностью. Вот только «почти» не считается. Не Кейджем уж точно. Он и считать-то навряд ли умеет. Может только предполагать, насколько грязным и бесстыдным огоньком сверкают чужие карие глаза. В какой-то степени даже благодарен, что не имеет никакой возможности ознакомиться с этим воочию, иначе — окончательное падение в пропасть. Занятый бесцельными рассуждениями не замечает, как ремень собственных брюк более не выполняет первоначальную функцию, валясь где-то поблизости. Чужие руки скользят по бедрам, приспуская штаны и оттягивая резинку трусов. Неудобно. Кенши чувствует себя крайне неудобно, в неспособности сделать все торопливо и самостоятельно. Блять, да с этой ебучей одеждой он бы разобрался в считанные секунды. В долю момента раздел бы и амбициозного актеришку. Он мог бы цепляться за спину, чтобы как надо, чтобы совсем близко. Мог бы направлять чужие кисти туда, где хорошо. Мог бы свободно притянуть к себе красивое лицо, чтобы целовать, зарываться пальцами в мягкие волосы, тереться носом о теплую щеку, утыкаться в шею, но чертовы наручники. Атрибут заставляет полностью положиться на Джонни, не оставляя ничего, кроме глупого и совершенно несвойственного невыносимого подчинения. Издевка. Не иначе. Кейдж проходится своими губами от косых мышц и прямо вверх, чтобы вдоль пупка, по солнечному сплетению к ключицам, медленно добираясь до чужих плотно сжатых губ, естественно нагло кусаясь, ведь дорвался. Ведь позволяют. Ведь не позволить просто не могут. Проводит языком по всей шершавой поверхности недовольного рта и тихо-тихо, почти лениво шепчет: –Бля, знал бы как просто с тобой в наручниках — спиздил бы значительно раньше… Под дых больно бьют коленкой, намекая на явное несогласие. Джонни сдерживает усмешку. Джонни стремно скалится. Джонни хватает кеншиновские сведенные запястья и отводит их за голову. Джонни жадно целуется. События мешаются, голова не работает как надо, а разум просто-напросто плавит. Грязные звуки лобызаний и причмокиваний волей-не волей, а заставляют немного поерзать. Такахаши льнет ближе, совершенно не в силах терпеть или ждать, или чего-еще-там-поназадумывал-этот-ебучий-актер-всея-Америка. Не физически, но хоть на ментальном уровне показывает, что конечная, дальше некуда. И ведь понимают. Под удивленный вздох с Кенши рывком стаскивают ненужные брюки и откидывают куда-то за диван, параллельно отодвигая белье еще ниже, наконец обнажая уже порядком изнывший половой орган. Кейдж, не церемонясь, проходится по всей длине ладонью, обхватывая даже чересчур крепко, заставляя прогнуться от непонятной и пиздецки неожиданной ласки. По-свойски водит вверх-вниз, изредка и почти невесомо проходясь пальцами по головке, делая это явно намеренно. Грубая мужская рука практически полностью обводит контур органа, задевая и венки, и отодвигая мягкую кожицу. Кенши уже вот-вот готов самостоятельно начать двигать в такт бедрами, но не дают. На живот сильно давят, принуждая остаться в исходном положении и, проще говоря, не своевольничать. В ответ слабо мычат. –Ке-е-ейдж… Кейдж, я.! –Давиться воздухом и выдыхать сквозь плотно сжатые зубы — как реакция, на резкие, чрезмерно быстрые движения. Хочется свести ноги, ведь сейчас действительно слишком, –Блять.! Блять, блять, блять, Джонни!!! –Голос предательски срывается на фальцет, что перекрывает хриплую усмешку извне. Мерзкая, совершенно нелепая и почему-то в этот раз раздражающая невероятно сильно усмешка убивает нервную систему. Хорошо, возможно проблема не только в усмешке. Возможно, Джонни Кейдж — одна сплошная неприятность. Возможно, Джонни Кейджу не стоило абсолютно бестактно и совершенно по-свински убирать свою руку с члена в фактический момент пика, он же, сука, видел. Возможно, Джонни Кейджа сегодня убьют. Акт невиданной щедрости завершается, оставляя Кенши абсолютно потерянным. Странная, сумбурная дрочка прекратилась слишком быстро, толком не успев начаться. Естественно, непонимающе ноет, бьется макушкой о подлокотник дивана и фантомно надеется на продолжение и, само собой, разумеющееся завершение. Он звонко шумит наручниками в очередном приступе недовольства, стараясь разорвать металл. Тщетно. Руки всё еще скованы, а Кейдж всё такой же ехидный. –Ке-енши, –Чей-то рот как-то как будто бы пиздецки близко к кое-чейному уху. –Ке-е-енши, слышишь? –Голос по-дерзки хрипит. И того, не сильно мягкий тембр переходит в буквенную мешанину. Что называется: попробуй разбери какую мерзкую пошлость прорычат на этот раз. –Слушай. –О-о-о, нет, блять, только не это. Беззвучный стон предательски срывается с губ, а закрыть источник звука ладонью в ближайшее время возможности не представляется. Шумно сглатывает и мотает головой, так, словно стараясь отогнать назойливое насекомое, что портит весь досуг… Да и всё вокруг. По животу слабо водят кончиками пальцев, вызывая неприятные мурашки и заставляя бояться лишний раз вдохнуть. Чтоб ненароком не поддаться вперед, делает это незаметно, почти не слышно и обязательно через грудь. Он чувствует себя настоящим идиотом, уверен, что со стороны выглядят не менее потешно, пытаясь как можно сильнее втянуть одно место, максимально расправляя другое. А пальцы ведут ниже. Рука издевательски медленно движется по тазу к бедру и обратно, едва ли задевая возбужденный до больного напряжения член. Такахаши отворачивается и старается хоть как-то заглушить рвущееся наружу хныканье, утыкаясь в собственное плечо и сжимая зубы почти что до хруста. Блядов Джонни Кейдж. Не дождется. Кенши выше этого. Он над ситуацией. Определенно точно контролирует. Собран и сосредото- –Умоляй меня. Блять. Фактически, прямо сейчас Кенши конкретно так схватили за яйца, при чем не только в фигуральном смысле. Нет, серьезно, его половой орган резко и вот прям очень неприятно сжали мозолистой ладонью, напрочь перечеркивая все попытки не издать ни звука. Скулит. –Бля… Мне может, я не знаю, по-японски что-ль сказать? –Шепот ощущается уже на уровне зацелованной шеи, каждое слово отдается чем-то горячим или даже обжигающим. –Давай по буквам? –Этот сукин сын явно сдерживает усмешку. –Попроси… По-хорошему. У меня попроси… Т-р-а-х-н-у-т-ь тебя попроси. И ведь почти удается. Кенши прикусывает собственный язык едва выдохнув что-то отдаленно напоминающее «т» и глухо бьется затылком о дорогую мебель. Ну как же не хочется, чтобы все было по-кейджевски. Мучается, мечется, а решиться — не решается. Ему в буквальном смысле не оставляют выбора, а право голоса в этой ситуации — фикция, чтобы не так обидно было. И все как надо: едва ли помнящий как дышать самурай-боец-якудза не может банально подрочить по-человечески, оказываясь в полном владении придурка, каких еще поискать надо. Одежда смята, рубашка вообще в клочья, а руки заметно саднят. Да он блять даже ноги свести нормально не может, которые, «спасибо» вышеупомянутому придурку, давным-давно разведены похуже чем у заправской проститутки. А низменное душит. Плотское, приземленное желание плевать хотело на здравый смысл и моральные установки. Всепоглощающей нужде нет дела до стыда, смущения, совести и всякой подобной совершенно бесполезной нравственной гадости. Договориться с собой не выходит. Компромисс почему-то не ищется, а значит, остается смириться. –…Пожалуйста. Поддался. Проиграл. Проебался. По ощущениям где-то с минуту он не слышал ничего, кроме собственной раздражающе громкой одышки. И ладно бы тело сверху подало хоть какой-то признак жизни или присутствия, так нет: рука так и остается покоиться на гадко твердом члене, не сместившись ни на миллиметр, а ее обладатель загадочно молчит и не шевелится. Неловко. Неловко при том настолько сильно, что Кенши в очередной раз извивается, но уже с явным намерением высвободиться, наплевав на очевидную тщетность предыдущих попыток. Он елозит бедрами, неосторожно подается тазом вверх и старается хоть как-то выползти. Замечают. Кенши ойкает, когда сильные руки хватают за голени и тянут на себя. Тащат рывком так, что ноги оказываются запрокинуты по бокам чужой талии. Колени приходится согнуть, а корпусом слегка приподняться, и вот, чудесным образом, пах Джонни Кейджа уже упирается в задницу. Потрясающе. –Еще… –С желанием, нетерпеливо. –Повтори… Еще. Смеяться хочется. Хохотать во весь голос, от абсурдности, глупости ситуации, да не выходит. Измученно мычит и сильнее жмется вперед, чтоб наверняка. –Пожалуйста, Кейдж. Прошу…–Шумно сглатывает и дает себе паузу, чтобы не дай Бог не хныкнуть, не всхлипнуть, –Прошу, Джонни, мне надо… Мне хочется, чтобы ты меня… Как ты умеешь, Джонни, как нравится- И Джонни рычит. Трезво мыслить не получается и Кейдж официально срывается. Первоначальные планы тоже летят в бездну, единственная оставшаяся цель на сегодняшний вечер — трахнуть Кенши. И чем скорее — тем лучше. Кое-как разбирается с бляшкой ремня и наспех приспускает собственные брюки с нижним бельем, предварительно достав из кармана пачку презервативов и на удивление компактный тюбик смазки. Подозрительно предусмотрительно. Не сдерживаясь целуется. Жадно, влажно, истомленно и грязно. На губах Кенши не остается ни единого живого места, уж Джонни постарался. Он что-то мямлит прямо в зубы, тараторит и бубнит в перерывах между кусанием и лизанием. Такахаши чувствует как в него вставляют первый, а затем недолго погодя и второй палец по самые проксимальные фаланги. Немного хмурится, но виду не подает — доверяет. Вот бы ухватиться за широкие, крепкие, атлетичные плечи, впиться в них ногтями, абсолютно намеренно и бессовестно оставляя красные отметины, ранки и синяки. Пройтись ладонью по спине и обнять, прильнуть близко-близко, чтобы никакого расстояния, чтобы не по законам физики. Тем временем, Джонни добавляет третий палец и громко шуршит пачкой презервативов. К великому разочарованию Кенши, лобызания приходится прервать — Кейдж стремительно разгрызает обертку, ненароком вспоминая все килотонны просмотренной порнухи, сдерживая ироничное хмыканье. Перфекционизм отступает на третий, а если хорошо подумать: того гляди и вовсе четвертый план. Ему не надо чтобы красиво, доводить до идеала не собирается, ведь убежден, дальше — потолок, а выше потолка нельзя. Когда нравится всё целиком и полностью становится совершенно не до фоновых, ненужных забот вроде ни капли не романтичного расположения на диване гостиной, абсолютно неуместной, скомканной одежды, раскинутой по полу некрасиво, чересчур хаотично и растрепанного, загнавшегося Кенши, выглядевшего попросту вульгарно. Похоть душит, а асфиксия, как правило, дезориентирует по максимуму. Под влиянием эмоций все действия становятся рваными, неловкими и неправильными. Входит резко. Не церемонится. Без почестей или малейшей толики уважения — не сейчас. Ртом ловит чужой истомный вздох и искренне улыбается. Жмурится и толкнувшись сильнее слабо стонет. В тело упираются руками и Кейдж не понимает, хотят ли его оттолкнуть, или совершенно неловко притянуть. В итоге, естественно, склоняется ко второму варианту и сгребает широкую талию, жмясь животом ближе и пачкаясь в кеншиновском предэякуляте. Он делает очередной толчок. Кенши отворачивается и почти скулит, хватаясь за рубашку Кейджа как утопающий за спасательный круг. Ему вроде как и стыдно за себя, за него, за них, а вроде как почти плавные движения чужих бедер, периодически и совершенно без предупреждения сменяющиеся рваным, мощными ритмом с характерным звуком шлепков полностью заполняют голову, заставляя рациональность съебаться в страхе. Ему сильно сжимают бока, фактически делая всю «работу» самостоятельно. Кенши почти не двигает тазом — его буквально волочат туда-сюда, подстраивая под нужный лад движения корпуса, обращаясь не самым джентльменским образом. Пальцы Кейджа неприятно давят на кожу, сминают её, с каждым разом впиваясь ногтями сильнее. Кенши думает; нет, уверен; нет, знает, что синяки сойдут нескоро, о чем он, при любом удачном случае, будет напоминать, сердечно надеясь вызвать чувство вины, которого, как иногда кажется, у бессовестного актеришки не было с самого рождения. Патология — не иначе. Такахаши отчетливо слышит свое имя, ярко выделяющееся на фоне давящих на уши собственных полу-стонов, полу-хрипов и шума, приходящего уже извне. Имя шепчут, мямлят и бесконечно вторят как какую-то мантру и Кенши, почему-то, чувствует себя удивительно польщенным. Свою лояльность и принятие проявляет просто: на ощупь добирается до ключиц Джонни и разводит ладонями настолько, насколько позволяет ебучая цепочка наручников. В попытке не задеть лицо во время беспощадно сильного толчка неуклюже хватает шею, а после, по ней же, ведет вверх до самой макушки, наконец перебрасывая руки на затылок, своеобразно обнимая. Кейдж его в это втравил, ему и мучаться после от отметин звеньев, соединяющих металлические браслеты. Такахаши трётся носом о горячую щеку, оглушающе громко бредя что-то на ухо, срывая и так не сильно устойчивую кейджевскую башню уже полностью. Джонни забывается по-настоящему и по-животному втрахивает едва поспевающего дышать самурая-номер-один в блядский диван. Безжалостно вколачиваясь глубже, целует подбородок, почти облизывает скулы, а нос и вовсе едва не кусает, не в силах сдерживать подлый, порочный, бесчестный порыв. А Кенши реально не успевает. Он банально не успевает, отчаянно стараясь сохранить хотя бы намек на гордость, растворяющуюся в мешанине из сиплых всхлипов, низкого скулежа и непонятного набора букв, едва ли складывающегося во что-то отдаленно напоминающее «пожалуйста», «умоляю», «медленнее», «глубже» и так по кругу. Конечно, к нему не прислушиваются, чисто физически не могут. Двинувшись внутрь особенно безбожно Кейдж чувствует приятный импульс, проходящийся ровно от прямой мышцы живота, разливающийся по всей нижней части таза, и, грубо говоря, доходящий до самой головки члена. Стараясь догнаться сильнее, он полностью прижимается к Кенши, буквально ложась на него, захватывая спину в до боли крепкие объятия. Чувствует, как длинные пальцы судорожно лохматят залаченные волосы, ломая образцовую укладку и спутывая прическу полностью. Где-то на задворках сознания Кейдж понимает, что еще чуть-чуть, совсем немного, самую малость и он почти вот-вот, уже, едва ли- –Джонни-и-и… Хорошо… Так хорошо, Джонни, очень хорошо… С тобой, –последние слова проглатывает, но уже секунду спустя делает усилие и продолжает; хочет, чтобы до конца, чтобы как задумывал, чтобы понятно, –С тобой очень хорошо, Джонни, только с тобой… И Джонни воет. Он крепко вжимается в поддатливое тело, и у Кенши перехватывает дыхание. Конечная. Кроет и ведёт, голова кружится и кажется, что вот-вот случится приступ гипервентиляции. Ощущения захватывают с ног до головы, а чувства обостряются хуже, чем от добротной дозы запрещенных, разноцветных веществ. Он замирает, оставаясь в чрезвычайно удобном и как никогда уютном положении на неприемлемо долгое время. Аккуратно прикладывается к напряженной, но такой мягкой груди, и осторожно елозит по ней щекой, отчаянно ища возможности стать еще ближе, неповзволительно ближе. Где-то далеко слышится непонятный лязг железа — это Кенши зачем-то копошится и глупо, совершенно ненужно суетится. Не хочется обращать никакого внимания. Он прикрывает глаза и почти борется с желанием прикорнуть прямо так. Прямо с Кенши; на Кенши; в Кенши. Хмурясь, Джонни лениво отрывается от нагретого места и немного погодя чувствует, как в бедро что-то упирается. Забыл. Некрасиво как-то получается. Неловко хмыкая всё же приподнимается, ни в коем случае не становясь вертикально — сонливость отгонять не хочется, — но достаточно, чтобы можно было дотянуться до действительно твердого достоинства Такахаши. Обхватывает сильнее, скорее для галочки сжимает пальцы, медленно проходясь по всей длине, позволяя использовать свою руку по-грязному, принимая чужие толчки, подражая задаваемому темпу. Получается совсем нерасторопно и по-дурацки, но Кенши хватает. С головой хватает, о большем просить бы не стал, ведь минуту-секунду-миллисекунду спустя — вспышка. Оргазм получается тягучий, мучительно тянущий. Мышцы приятно сводит и в мозг импульсом отдаёт удовольствие — наивысшее благо, доступное лишь в конкретных установленных реалиях. Благодарно, но совсем незаметно кивает, шмыгает носом и расслабляется. В кейджевских руках тепло по-особенному; непохоже на простое физическое явление. Оно окутывает, разливается и блокирует все внешние раздражители, позволяя сконцентрироваться на правильном, необходимом. И становится совершенно неважно, что Кейдж поступил нагло, безнравственно и в принципе как-то по-ахуевши, не до этого. Становится наплевать, что инфантильный Джонни с каждым разом поступает все нахальнее и нахальнее, вообще не включая мозги. Становится поебать, абсолютно до фени, кристаллически похуй. Разберется. Обязательно разберется, но позже. Поругается, побубнит, поматерится и как-нибудь, но мысль донесет, докажет, окажется прав. Но сейчас бы простого человеческого комфорта, без абсурда, нелепой мишуры и чего-то лишнего. Сковывающие руки браслеты действительно мешаются и если ранее Кенши с горем пополам, но принимал и даже понимал, то теперь абсолютно ненужно. Решительно пихается, но старается звучать мягко, беззлобно: –Джонни… Наручники. –М-м? –Сними наручники. Тело под боком немного шевелится. –Какие наручники?.. Кенши слабо смеется, искренне уверенный, что Кейдж глупо язвит, прямо как и предыдущую тысячу раз. Добродушно вздыхает и решает сыграть по правилам. –Такие, Джонни. Знаешь, те самые, которые открываются маленьким волшебным ключиком, идущим в комплекте. Тишина. Молчат напряженно, по-другому. Как будто бы всё веселье резко сходит на нет, но совершенно неясно почему. –Блять. Ключи, –Вымученно стонет и мечется взглядом по пространству, экстренно выдумывая чего бы такого сказануть. –А они это… А их нет. Кенши ругается, бубнит и матерится.