Замена

      Кажется, вместе с сексуальной ориентацией от Мо Сюаньюя Вэй Ину передалась трусость.       Он прячется от мира за защитой белых траурных одежд, сосредотачивает свой взгляд на узоре облаков, шепчет мужское имя. Говорит, что любит – самого себя насильно заставляя верить.       Потому что другого выхода он не видит.       Потому что Лань Чжань единственный, кто идет ему на встречу.       И Лань Чжань не женщина. Это его главный плюс, потому что Вэй Ин не уверен, сможет ли он сдержаться, если обнимет девичий стан. Он ведь трус. И слабак. И все еще скорбит по той, единственной-любимой-неповторимой. Он произнесет ее имя – он знает, что произнесет. Это не допущение, а истина – в объятиях другой женщины он позовет ее.       …для них всех прошло тринадцать с половиной лет.       Для него – полгода.       Ему говорят перестать скорбеть, ему говорят жить без сожалений, ему говорят, что он ошибка пресветлого Ханьгуан-цзюня. Ему говорят, что он позор, предатель.       Ему говорят, что он герой, великий изобретатель.       Ему говорят, что нужно идти вперед.       А как идти, если на сердце камнем висит любовь к той, кто мертва без шансов на воскрешение? Как смотреть в глаза этим ублюдкам, если они убили дорогих ему людей?       Он не просит у них ничего. Он их не трогал и не тронет, хоть и хочется до сведенных судорогой пальцев.       Он хочет уничтожить их, хочет вырвать им всем глаза, поднять трупами, натравить на их же собственные семьи, убить, уничтожить, разорвать, он так их всех ненавидит.       Но те из его семьи, кто еще жив, разбросаны по Орденам. Цзинь Лин, Цзян Чэн, Лань Сычжуй.       Если уничтожать – то уничтожать всех.       А под мечи А-Лина и А-Чэна он сам с легкостью подставит шею еще раз. Третий, четвертый, двадцать восьмой. Вот, что он сделает без сожалений.       Так же гордо, как шла на смерть Вэнь Цин.       …с Лань Чжанем легко. Он на нее не похож. У него грудь твердая и плоская, талия широкая. Руки и ноги крепкие, ладони огромные. Член есть. Характер праведный и чистый – он полная противоположность хрупкой Вэнь Цин, способной одним своим словом и взглядом ломать хребты и камни.       В золотых глазах Лань Чжаня – нежность. В ней легко утонуть, забыв о решительности в совсем других глазах. Зеленых, драгоценных. Ради которых Вэй Ин бросил Орден и брата. Ради которых соврал. И врет до сих пор.       Смысла в словах «Я любил ее» еще меньше, чем «Я был ей должен».       Цзян Чэн не поймет. Он догадывается – Вэй Ин знает, что догадывается – но не понимает, потому что понимать не хочет. Цзян Чэн и сам любил – его, как брата. И Вэнь Цин тоже любил. Как женщину. Вэй Ин знает о красно-черном гребне, знает о том, кто вызволял Вэнь Цин из вэньской темницы, он знает-знает-знает, и поэтому молчит. Пусть лучше Цзян Чэн ненавидит Вэнь Цин за грехи ее семьи, а Вэй Ина – за предательство, чем винит их обоих в том, что они сошлись за его спиной.       А-Чэн заслуживает большего, чем знание о том, что девушка, которую он мечтал назвать своей женой, предпочла ему Вэй Ина. Его уничтожит это знание, добьет вернее, чем правда о Золотом Ядре.       Поэтому Вэй Ин прячется от Цзян Чэна в Гусу Лань. Не может смотреть в глаза, не хочет подставляться, отчаянно таится, кутаясь в бело-голубые шелка, и старается не мечтать о другом белом цвете. Том, который с огненным солнцем, а не с морозными облаками. Том, который был ему дороже чести.       Лань Чжань, наверное, на правду обидится не хуже Цзян Чэна. Он ведь любит. Он ждал, он звал, он верил – и Вэй Ину страшно, что Лань Чжань, его самый удобный способ сбежать от воспоминаний, его попытка выбраться из трясины боли, ненависти и несчастий, уйдет. Бросит, узнав, что для Вэй Ина он не единственный, не первый и не самый лучший. Что он не более, чем замена Вэнь Цин.       …Вэй Ин так сильно не хочет оставаться один.