1989 haerin's version

лето и правда выдалось жестоким. хэрин перебирает вещи в квартире, ищет любой намёк во снах и перекладывает то, что лежало на полу обратно на полки. отодвигает столы, срезает лишние волосы, отращивает обратно — обратно, обратно, обратно. голубая обложка книги под красную, закладка из альбома, подписи высохшими маркерами. в панике перебегает пешеходные периоды и вглядывается в затылки определенного типа. ничего не возвращается на свои места. если эти места вообще были. даниэль исчезла куда-то вместе с жарой, скрылась чёрными котами под тенью, выстиралась джинсовым цветом и оставила вполне очевидное чувство потери. сделала перестановку в квартире и переложила часть музыкальных альбомов, а один так и оставила на прежнем месте. отвёрнутым к стене обложкой, на которой маркером написан код от сердца. ничего же не бывает вечным? хэрин думает, что это естественно — иногда нужно разрезать старые узлы, чтобы завязать новые. просто некоторые из этих узлов запутываются так сильно, что кроме как внезапно отсечь их, не поможет ничего. только она оттягивает этот момент, удлиняет верёвки жизненных событий и оставляет свой неразрешённый узел проблем личного и очень драматичного характера наравне с запутанными кудрями даниэль. по которым неизбежно скучает, пропуская между пальцев лишние метры. даниэль не обернулась, перелистнула шелестящие диски музыкальных альбомов, побежала за бликами на стенках, как кошка, и у неё в полночь на лавандовом лугу всё абсолютно не драматично, никаких анти-героев, кроме хэрин. взбалмошной, навязчивой и очень подверженной увязыванию в зыбучих песках-мечтах. если хэрин вообще существовала там, отпечаталась хоть чем-то и не была стёрта лекарствами. хэрин переворачивает откидной календарь и удивляется, когда ударяется затылком о стену. потрясения, глухая боль и ноябрь подобрались слишком незаметно. слишком быстро и стремительно, не оставив ничего за собой, кроме дымки от сжигаемых листьев и сонной тягучести. в её доме случилось столько перемен, образовалось столько пустых пространств, а каких-то местах нашлось много вещей, которые пора было бы выкинуть. хэрин запоздало чувствует боль ниже и ниже. удар ножом как метафора проникновения так стара и предсказуема — хэрин не может даже поверить, собраться воедино и осознать. откуда-то утекают чувства, жизненные силы и немного крови мимо пальцев, натёртых верёвкой. это же правда настолько очевидно и прозаично не суметь увидеть откуда и когда, кто и чьей рукой? в ванной с красной краской с волос смывается удар ложкой по лбу. она чувствует, как под кипятком невыносимо холодно и обнимает колени, рыдая. хэрин оборачивается на балконах к небу и кипарисам, которые путает с ёлками. оборачивается на улицах и ищет среди знакомых квадратов, блоков и срёзов определённый затылок. вертится вокруг себя и держит руки на уровне живота, ладонями вверх, просит пощады, потому что всё равно это больно. как вообще можно взять и смириться, что когда-то наступает последний раз? последнее переименование в контактах, последняя перезапись в карьере, последний день перед переездом, последний взгляд и брошенний комплимент. ей нужно прилечь. ухватиться за что-нибудь похожее на даниэль, на её счастливое лицо, когда она дурачится, когда прерывает все дела ради любимой песни в плейлисте и пишет сообщения с просьбой подождать, ведь в "сейчас играет" что-то из любимого. хэрин абсолютно точно нужно прилечь и не умереть от потери крови, использовать каждый отложенный метр верёвки по назначению и пережать рану. у неё в сейчас играет ломка и трой сиван. ей же откровенно безразлично от обиды и брошенности, что там с даниэль. настолько — хэрин не может расслабиться и даже не может заснуть до самого ноября. лежит с закрытыми глазами и с ужасом просыпается в свои собственные пять утра, числа седьмого и мёрзнет от холода и зависти, что в австралии всё иначе. даниэль же некуда скрываться, кроме как единственным билетом на двадцать восьмое декабря связанной по рукам белой рубашкой — хэрин закрывает лицо руками и думает, что она уже привыкла так жить. даже практически не вспоминает. не ждёт. у даниэль меняются фотографии профиля и подписи в статусах, меняются цифры номеров и трек-номера заказов. у даниэль всё, кажется, хорошо, насколько можно составить по обрывкам письмо с извинениями. хэрин послушно ждёт, по-собачьи мяукает и ассоциирует себя с кошкой, вспоминает смешные шутки и как даниэль рассказывала об увлечениях с горящими глазами. как шутливо хвасталась позорниками своих коллекций, которые стоят в углу, чтобы знать своё место. ждёт хотя бы извинений за безмолвное исчезновение. хэрин никто ничего не обещал. она жалобно перелистывает плейлисты и осознаёт — всё перевернулось не из-за австралии и стыдливо молчаливой даниэль. и ей давно пора было знать, что её место не тут, как бы хорошо не казалось, когда лавандовый луг цвёл весной. и узлов никаких не было — хэрин импульсивно и от злости тянет верёвку на себя и она развязывается, выскальзывает из рук и не давит запястья. она оборачивается — за пределами полки и за спиной столько пространства. от которого она отвернулась, поставленная рядом с заветным паролём от сердца, пыльным пластиковым кейсом с диском без единой царапины. хэрин плачет, когда потирает затылок от удара от стену и ноябрь бьёт по щекам дождливым морозом. на пляже пошёл снег и она впервые вдыхает — для даниэль мир звучит теперь так, как она хотела. для хэрин молчание звучит вполне очевидным ответом, который был дан ещё давно. для хэрин мир теперь не замкнут полкой и запутанными узлами. просто иногда она скучает, какой бы обиженной не была.