****
Порванное белоснежное платье ей заменили на повседневное, окровавленную постель перестелили. Будто бы издеваясь, Денетор продолжал называть ее своей гостьей и окружил ее слугами. Правда, гостеприимство Денетора ограничивалось лишь стенами ее покоев в башне. Неизменным оставалось то, что Фарамир проводил в ее темнице каждую ночь и покидал ее под утро, когда очередной страж уходил со смены. Фарамир сдержал данное слово: он не коснулся ее ни разу. Она еще ни разу не спала в одной комнате с мужчиной, и уже это могло бы разрушить ее репутацию, но после всего, что с ней произошло, такие мелочи уже не ужасали ее. И как ни странно, и он… больше не ужасал. Волей неволей очень скоро им пришлось говорить, и Эовин с удивлением обнаружила, что он вовсе не похож на Денетора, да и на большинство знакомых ей мужчин. Когда она говорила, глаза его светились вниманием, будто ему действительно было важно ее понять. А еще иногда она замечала, как он задумчиво смотрит на нее, когда думает, что она не видит. — Знаешь, Арагорн знал твоего брата, — сказала Эовин в одну из ночей, когда Фарамир привычно ютился на софе в углу, а она пыталась уснуть на кровати за балдахином. — Боромира. И он был хорошим человеком. Фарамир искоса посмотрел на нее. Иногда под его внимательным взглядом ей даже становилось не по себе, казалось, он может читать мысли. — Боромир мертв, — бесцветным голосом отозвался Фарамир. — Мне жаль, — Эовин тяжело вздохнула и села на кровати. — У меня тоже есть брат. Эомер. И я не представляю, если вдруг… Эовин замолчала, не желая продолжать: потерять Эомера значило потерять часть себя. — Лучше бы это был я, — тихо сказал Фарамир, и Эовин вздрогнула от того, как много горечи было в его голосе. Ей захотелось найти утешительные слова для него, но она слишком хорошо понимала, что никакие слова не способны унять боль от потери. — Дай знать Арагорну, где я. Ты ведь можешь. — Не могу, — Эовин увидела, как криво улыбнулся Фарамир в темноте, и сердце ее больно сжалось от разочарования. Иногда он казался ей почти благородным, но затем он снова и снова отказывал ей в помощи. — Они освободят меня, — с отчаянием зашептала она, — у них есть взломщики и Митрандир, они сделают это тихо, никто не пострадает… — Принцесса, — сдавленно перебил ее Фарамир и покачал головой. — Эовин… Я не могу помочь. — Арагорн любит меня, — зачем-то прошептала Эовин, будто стараясь убедить в этом саму себя. Но прошло слишком много времени. И только слепой мог бы поверить, что Арагорн любил ее: слишком уж часто взгляд его обращался вдаль, будто в попытке увидеть эльфийку, что разбила ему сердце. А Эовин хотя и была рада предложить ему в обмен свое, только вот Арагорну оно не было нужно. — Арагорн любит меня, — повторила Эовин. — И обязательно найдет. И я забуду все это, как самый страшный сон. — Лучше бы ему поторопиться, — Фарамир на нее не смотрел. В свете полной луны было хорошо видно его лицо, и Эовин казалось, что она не видела лица печальнее. Им обоим было хорошо известно, что уловка Фарамира дала им только отсрочку. И когда через две недели простыни вновь оказалась окровавлены, Денетор сам явился в ее покои. — Не смог обрюхатить девку, может стоило заняться этим мне? Ты ведь ни на что не годишься. Голова Фарамира была опущена, за длинными прядями каштановых волос выражение лица Эовин не могла рассмотреть. Денетор внушал ей ужас, она не знала, чего от него можно было ждать. — Лучше бы умер ты, — тихо сказал Денетор и с презрением отвернулся. — Ему нужно подумать. Верните его в подземелья, там ему самое место. Эовин пораженно наблюдала, как стража подталкивает Фарамира в спину. И от разочарования ей уже некуда было деться. Он был пленником, как и она. И неважно, что он сын Денетора, он вряд ли мог бы ей помочь. Помочь больше, чем уже помог. Эовин чувствовала себя невероятно глупой. И одинокой.****
Его привели через неделю, и она застыла, чувствуя противоестественное желание броситься ему на шею. Он был жив! В подземельях было сыро и грязно, в подземельях невозможно было остаться целым. Днем температура раскалялась, а ночью по стенам можно было увидеть иней. И она все-таки бросилась ему на встречу, чтобы поддержать его и довести до кровати. Кажется, Денетор решил допустить последнюю попытку до того, как единственный сын сгинет в темнице. Кашель сотрясал его грудь, и Эовин содрогнулась от того, как плохо он звучал. — Тише, не спеши, — прошептала она, бережно придерживая его за плечи, когда он опустился на кровать. Она осторожно сняла с него липкую сырую рубашку, отбрасывая в сторону стеснение. Ей не было дела до его тела, также как ему не было дела до нее в их самую первую встречу. Тогда почему же пульс так ускорился, а жар подступил к щекам? — Эй, — громко прокричала она в замочную скважину и с силой ударила в тяжелую дверь, — эй! Если вы там еще хотите получить своего наследника, то принесите хоть что-нибудь! — Эльфийское снадобье? — с нотками издевки уточнил страж на посту. — Хоть что-то, — умоляюще сжала руки Эовин. — Пожалуйста. Если он сегодня умрет, Денетор точно не получит наследника, разве что он поверит в непорочное зачатие. Она сама не знала, откуда в ней столько бесстыдной смелости. Но это будто бы помогло. Через какое-то время в комнату протолкнули несколько склянок из темного стекла. Она бросилась откручивать крышки, пытаясь понять, что именно ей принесли. Что-то должно было помочь. Эовин ужасно хотелось помочь. Все это время они были одинаковыми. Пленники по неволе. Она задумалась: есть ли у Фарамира хоть кто-то, кто мог любить и искать его? И был ли такой человек у Эовин? Фарамиру стало легче к вечеру следующего дня, лихорадка и бред понемногу отступали. Эовин сидела за письменным столом и что-то старательно выводила на бумаге, когда он пришел в себя и позвал ее по имени. Отложив в сторону перо и чернила, она бросилась к кровати и присела на ее край. — Тебе нужно поесть, — твердо сообщила ему она, когда его взгляд сфокусировался на ней. Пожалуй, видеть ее настолько близко и для него было в новинку, в то время как для нее придерживать его голову, обтирать лоб холодной водой стало уже почти рутиной. Он пытался понять, где находится, и на его щеках вновь появился лихорадочный румянец. — Прошло почти два дня, — тихо сообщила ему Эовин и повторила: — И тебе нужно поесть. — Я могу спросить? — в тишине спросил Фарамир. — Что из того, что помню, было правдой. — Конечно. — Ты… действительно пообещала моему отцу наследника? Эовин не сдержала нервный смешок. — Это ведь единственное, что я могу ему предложить. — Допустим, — с серьезным видом кивнул Фарамир. — И ты держала меня за руку? Вместо ответа она осторожно накрыла его руку своей и легонько сжала. Это было нисколько не страшно. — Я испугалась, — призналась она. — Ты был в лихорадке. — Ты… — Фарамир запнулся. — Ты меня поцеловала? — Нет, — еле слышно отозвалась Эовин. — Что ж, — слабо улыбнулся Фарамир. — Попытаться стоило. — Ты меня дразнишь! — запоздало поняла Эовин и неожиданно для самой себя рассмеялась. — Ты негодяй! Он тоже зашелся в тихом смехе, который стремительно перешел в кашель. Она помогла ему сесть. — Я — негодяй, — тихо согласился он, медленно потирая переносицу. Казалось, он слегка помрачнел. — И отчего же? Он молчал, и тогда она осторожно коснулась его руки, он резко поднял голову. — Влюбился в принцессу, которая обещана другому? Эовин осторожно переплела их пальцы меж собой и слегка сжала, чувствуя только то, как сильно стучит в груди ее сердце. Она давала ему надежду. — И все, — серые глаза Фарамира пытались рассмотреть на лице Эовин ответ, — о чем я могу думать, глядя на нее, то как сильно я хочу ее поцеловать. — Это действительно недостойно, — медленно отозвалась Эовин. Выражение лица Фарамира застыло. — Ведь вместо того, чтобы думать… ты мог бы просто ее поцеловать. Эовин прикрыла глаза, и через долгое мгновение его губы настигли ее в почти целомудренном кротком поцелуе. Этого хватило, чтобы сердце в груди Эовин ускорилось. — Нам нельзя, — глухо прошептал Фарамир. — Нельзя, — эхом согласилась Эовин и подумала о том, встреть она его при других обстоятельствах, ей бы очень хотелось нарушить свое же обещание.****
Вдвоем они стояли у окна, встречая рассвет и наблюдая, как армия Рохана застыла у их ворот. Город готовился к сдаче. И даже их стражник, покидая пост, оставил дверь золотой клетки Эовин приоткрытой. Она была свободна, и Арагорн пришел за ней. — Мне нужно быть там, — первой нарушила молчание Эовин. — Конечно, — с обманчивой легкостью согласился Фарамир. Будто не его сердце разлетелось на миллион мелких осколков. Что бы между ними не происходило, этому пришел конец. На что он надеялся, чего ждал? Фарамир не собирался бежать из замка, как это уже сделали многие приспешники Денетора. Он предпочитал встретить справедливую расплату лицом к лицу. Но Эовин… Сердце Фарамира глухо сжалось от темного чувства. Она не была и не будет его, но… Он почувствовал, как ее рука нашла его ладонь и, сжав на прощание, оставила в его руке клочок короткой записки. Дрожащей рукой он поднял ее к глазам и прочитал красивым почерком выведенные слова: Я буду ждать, когда наступит наше время. Твоя Эовин.