Сонный паралич

Засыпая, он проваливался в бесконечную, всеобъемлющую пустоту, из которой возвращался вновь и вновь, не помня цели своего существования и с трудом собирая осколки воспоминаний. Он не видел снов, а погружаться в дрёму с неизвестных времён помогали только заветные пилюли. Его не тревожили кошмары или опасность извне. Единственное, чего он до дрожи боялся, это вернуться в тьму, в которой не слышно даже собственного сердцебиения. Падая в серые сны, он каждый раз рисковал потерять контроль. Миг – шанса на возвращение в реальность больше не будет. И ещё одного путешествия в небытие он не переживёт, распрощается с остатками рассудка и останется на вечность пустой оболочкой. В этот раз что-то было не так. Таблетки работали исправно, но нечто из мира яви вытягивала его из омута дрёмы. Чувство тревоги не преследовало его, всё было притуплено препаратом. И когда Джесси открыл глаза, он не смог увидеть ничего, кроме бледных мушек, через которые с трудом пробивался яркий точечный жёлтый свет. Тело было ватным, тем не менее руку к источнику непонятных лучей поднять удалось. Стоило коснуться твёрдого объекта, как под подушечками пальцев чётко ощутимыми стали искусственная кожа и металл. Отличительное сочетание не сразу откликнулось в мозгу чётким образом, пока глаза всё ещё сражались со сном, не давая разглядеть до конца лицо ночного гостя. Однако, словно по наитию, слова сами соскользнули с языка: – В чём дело, Калеб? – голос Джесси был сиплым, из-за напряжённого шёпота с трудом различимым. – Кошмар приснился? И пусть сомнений в личности визави не было, ответа не последовало, а силуэт оставался неподвижным. Ревенант всем телом нависал над лежащим на спине мужчиной, руками и коленями опираясь на кровать по обе стороны от торса, не побеспокоившись, что старый каркас кровати такого давления может не выдержать. Только боги знали, сколько времени он провёл в подобном положении, неподвижно и молча наблюдая за спящим человеком, пока собственный мозг работал на пределе, мечась между идеями об убийстве и ценности чужой жизни. Тёплое прикосновение стало для жужжащего роя мыслей выключателем. Спустя мучительно долгую минуту он издал усталый искусственный вздох, больше похожий на низкое рычание. Механическая конечность легла на живую, убирая от лица, но не разрывая контакта – тот ощущался особенно успокаивающим, – удерживая в воздухе, словно не зная до конца, что стоит сделать. Сломать? Вырвать? Прижать к себе сильнее? Впервые за долгое время симулякр чувствовал себя отвратительно потерянным. Отняв руку из невесомой хватки без каких-либо усилий, Джесси перевернулся на бок, отодвинулся в сторону, на сколько позволяло положение, и в ожидании смотрел перед собой, предвкушая чужое решение. Слова были не нужны. Ревенант переместился бесшумно, чувствовалось только, как стягивается простынь и шевелится одеяло, пока тот ложился рядом, растягиваясь во весь рост. Его лицо оказалось напротив сонного человеческого. В немигающих глазах и неподвижной пародии на лицо нельзя было различить эмоции, однако молчания было достаточно обоим, чтобы просто принять этот акт за редкий момент спокойного единения. Медленно протянув тяжёлые от действия снотворных руки, Джесси заключил голову симулякра в объятья, притянул к себе, призывая уткнуться в грудь. Действиям Ревенанта не свойственна податливость, но этой манипуляции он не оказал и доли сопротивления. Сгибаясь и опускаясь ниже, он сам прижал к себе мужчину, с собственнической жадностью обнимая того за пояс, обхватывая так, чтобы вес металлических рук был явно ощутим. Тихий короткий смех на выдохе послышался от Джесси, стоило ему опустить лицо к единственной мягкой на фоне всего тела симулякра части – платку на роботизированном черепе, – удерживая его голову, словно мать младенца. Пахло пылью и металлом. В поисках большего комфорта в положении, мужчина переплёл ноги с конечностями симулякра, делая контакт ещё более близким, насколько то только позволяло собственное тело и сбившееся в ком одеяло. На свои махинации он получил ещё один искусственный выдох, приглушённый и больше выражающий подобие удовольствия. С самого своего пробуждения десятки лет назад и на протяжении сотни до этого Калеб не чувствовал и не помнил того, каково это, ощущать тепло чужого тела, не ассоциируя его с убийством или пытками. Сейчас же среди испытываемых эмоций не было ни злости, ни ненависти, в голове на секунды было опьяняюще пусто, только мерное сердцебиение отдавалось в пародии черепной коробки. С этим ощущением приземлённости и мимолётного забытия он отключился, желая растянуть немыслимое ощущение человеческого комфорта, за которое в последнее время стало всё легче хвататься.