Anguish

Микаса ощущает себя пустой. Брошенной. Откинутой далеко назад. Словно кто-то вскрыл грудную клетку, переламывая хрупкие ребра, вынул все органы, вены, сосуды, извлек даже самые мелкие капилляры, смял горящее пламенной любовью сердце, вынул легкие и жестоко швырнул на землю, бросив безжалостно гнить. Сердце оставил внутри. Чтобы жила. Дольше мучилась. Существовала своим нездоровым чувством. В последнее время нет ничего, кроме боли. Отчаянной, крошащей кости в серую пыль боли. Порой она даже не позволяет сделать вздох. Когда Эрен вновь бросает ее, уходя на очередные собрания высшего командования, когда он снова и снова погружается глубоко в себя, оставляя лишь гадать над причиной его задумчивого лица, она гулко хлопает дверью своей комнаты, запирая на ключ. И задыхается-задыхается-задыхается. Тщетно пытается глотнуть спасительного воздуха. Не выходит. Не знает, как. Или не хочет. Кажется, Микаса перестала уже что-либо понимать. Она не понимает себя, глупо преследующую Эрена. Не понимает, что за странное чувство зарождается в ней, тесня тихую любовь, когда она видит его. Микаса боится, что перестала понимать Эрена. Внешне он все тот же юноша, с которым она провела большую часть своей жизни. С которым собирала хворост. Дралась с хулиганами. Училась управлять УПМ. Но что-то в его душе, такой же вывернутой наружу, уже не такое, как прежде. Она это осознала совсем недавно. Когда они только-только увидели море. Тот взор, которым Эрен окинул волнующую даль, тот лихорадочный блеск, что появился в его глазах, подсказали ей об этом. Но причину она назвать не могла. Микасе было страшно. Страшно. Вроде она должна быть рада. Рада, что выжил Армин. Рада, что остальные ребята в порядке. Рада, что они, наконец, достигли правды, кроящейся за тайной титанов. Работа идет полным ходом. Ведутся скрытные переговоры с марлийцами. Отстраиваются разрушенные города. Прокладывается железная дорога. И Микаса, она не одна. А со всеми. С ее товарищами, которым она готова доверить свою спину. Однако это щемящее чувство одиночества не заглушить. Оно пустило корни внутри сердца, разъедая ранимую плоть. Оно не безосновательно. Она знает: Эрен уже не тот. Ему известно то, что не знают они. Его волнение, потухший взгляд, подозрительная серьезность и отрешенный голос выдают с головой. Он отдалился. Ото всех, даже от Микасы. Эти знаки красноречиво намекают: Эрена больше нет. Ее Эрен исчез. Что-то важное надломилось в нем, позволяя снующей вокруг тьме заполнить его разум. Если бы она только могла, то перенесла бы на себя все его тяготы. Страдания. Забрала бы его боль. Разделила бы ту ношу, тот груз, что он несет в одиночестве. Но ему это не нужно. На недавнем собрании он был тих. Молчаливее, чем она. Пока Ханджи восторженно разъясняла дальнейшие действия, пока капитан Леви разрабатывал стратегию с Армином, он не произнес ни слова. Безучастно смотрел в стену с потрескавшейся штукатуркой. А ее взор был обращен только на него. После, когда все разошлись, она схватила его за руку. Попросила рассказать. Поделиться. - Чем ты так озабочен? Практически умоляла. Эрен, медленно переведя на нее потускневший взгляд, задержался на мгновение и без единого звука вынул свою ладонь. Ушел. Оставил ее позади. Снова. Ее любовь не за что-то. Ее любовь просто так. За то, что он есть. За то, что существует на этом свете. Долгое время он был путеводной звездой. Тонкой нитью, связывающей ее с миром. Иногда ей казалось, что если бы не было его, то и Микасы бы не было. Рождена, чтобы любить. Рождена, чтобы страдать. Может, все переменилась уже давно? И это заметили все, кроме Микасы? Она всей своей плотью чувствует горькие взгляды, направленные на нее. Жалеющий - Армина. Понимающий – Хистории. Затравленный, такой же влюбленный и измученный – Жана. - Ты очень похудела, - слабо пробормотал он на днях в столовой, подсев к ней за столик. Она не спеша ковырялась в собственной порции. Молчала. Переворачивала кусочек брокколи. Есть не хотелось. Совсем. Это ей не помогало. Единственным средством, заглушающим ноющее чувство, был труд. Постоянные тренировки. Излишние километры бега. Дополнительные наряды. Жан не нарушал повисшую тишину. Лишь часто-часто дышал, уставившись на нее покрасневшими глазами. Сжимал губы. Затем внезапно раздалась едва слышная фраза: - Микаса. Пожалуйста, поешь. – Мгновение. – Мне тяжело видеть, как ты изводишь себя. Она безразлично поднялась с места, оставив остывший обед нетронутым. Она поступала с ним так же, как Эрен вел себя с ней. От этого становилось еще более отвратительно. Она сидит на рельсах, холодных от вечерней температуры. Смотрит на поздний закат. В багровых тонах он похож на разорванную плоть. Свежее мясо. Вывернутые внутренности. Сжимает рукой рубашку где-то рядом с ключицей. Микасе больно. Больно. Больно.