Сообщающиеся сосуды

      — Привет, — Арсений с улыбкой заходит в гримерку в перерыве между моторами и со свойственной только ему легкостью, приземляется рядом на диван. Кладет руку на колено невесомо. Это его особенный способ коммуникации — касаться едва-едва, мол, да, я рядом, но отступлю сразу же, если тебе это сейчас не нужно. Со стороны может показаться странным такое приветствие, ведь они буквально только что со сцены и конечно виделись там, вместе приехали на съемку, вообще-то проснулись вместе, и что уж скрывать, засыпали бок о бок.       — Да, здорова, — Антон открывает глаза и смотрит немного отрешенно, будто насквозь. — Я заебался, Арс, ты не представляешь, как же я заебался.       Ему стыдно признаваться в этом, все-таки взрослые люди. Арсений работает не меньше, а то и больше порой, но не ноет никогда, наоборот храбрится, активничает, вибрирует весь как будто. Олицетворение слова Жизнь. А Антон заебался. Антон хочет психануть и послать все вокруг в такой дальний уголок вселенной, чтобы не видеть и не слышать вообще ничего и никогда. Или сбежать в этот уголок самому, сделаться маленьким незаметным мышонком, свернуться клубком и не говорить, не улыбаться, не быть ни для кого.       Это странно, вчера же был выходной, они с Арсением даже смогли провести его вдвоем без необходимости куда-то спешить и в принципе двигаться. Антон выспался! А это, между прочим, невиданная роскошь в последнее время. Работы так много, и она так сильно проникла в него со всех сторон и во всех смыслах, что иногда Антону кажется, будто бы его самого и нет вовсе. Есть образ, улыбка на автомате, какая-то одежда, какие-то цацки, прическа, тапки модные. Есть люди вокруг, много, и непонятно кто из них кто: коллеги, начальство, стафф, друзья, подруги… Отдельно Арс. Рабочие отношения перетекают в дружеские, приятельские, любовные, вроде удобно — все рядом, работа, как отдых, отдых, как работа. Да сколько людей мечтают так жить! А Антон заебался.       И выходной этот только хуже сделал. Полноценный отдых не получился все равно — невозможно компенсировать три недели заеба одним хорошим сном и одним чуть менее хорошим сексом. М-да, сказал бы кто Антону год, два, пять лет назад, что в сравнительной схватке на лучшее занятие в выходной, сон победит секс с Арсением, он бы не поверил ни за что. И вот мы здесь. В точке, когда, глядя в любимые глаза сверху вниз, ощущая на члене теплый язык и касаясь пальцами без колец чужого-родного затылка, Антон вынужден признать, что сил на честную реакцию у него нет. Ему хорошо, ему пронзительно мало Арсения, он хочет его всего до звездочек перед глазами, но не может. Руки опускаются во всех смыслах. Антон идет на кухню учить рекламный текст. Отдых как работа, работа как отдых. Какая же хуйня!       — Тох, ну ты чего? Только начали же, давай, соберись! — Арсений продолжает улыбаться. Эта улыбка вообще единственное, ради чего Антон продолжает существовать в этой реальности и не отключается. Все остальное слишком шумное, слишком яркое. Кажется, что каждый человек в зале, забирает от него маленькую часть, но он не винит их, скорее себя. За то что недостаточно хорош, за то, что расклеился, за то, что не получается быть всегда в форме, как тот же Арс. Антон вообще очень к себе критичен, а в такие моменты уровень самобичевания потолок пробивает.       — Я ща, чуть-чуть посижу и соберусь. Сколько у нас времени есть?       Антон договорить не успевает, как ладонь, до сих пор сжимавшая его коленку, исчезает и сам Арсений неуловимо отстраняется, оказываясь на «приемлемом» расстоянии. В дверном проеме промелькнула тень — кто-то просто мимо прошел. Сука, как же заебало!       — Блять. Арс, ну почему все так? — Антон говорит это одними губами, смотрит замученно.       — Ты знаешь почему, — взгляд на секунду тускнеет, становится серьезнее и грустнее немного. Всего на секунду, но Антон успевает пожалеть и об этом вопросе, и о том, что вообще начал ныть. Еще не хватало к усталости добавлять загоны насчет них. Хотя эти загоны никогда никуда не девались, фоново идут рядышком и подтачивают нервную систему каждый день.       Они почти не обсуждают это — а что говорить? Такси на один адрес разные вызываются, фотки совместные — редко и нарочито в соцсетях — типа просто работа. Любое взаимодействие — только так, чтоб лишних взглядов не словить. Тупая утомительная конспирация. Антона это уже даже не бесит. Они, конечно, не живут вместе. Они, конечно, не ездят вместе в отпуск. Они, конечно, ничего не планируют. Они, блять, даже рядом на диване в перерыве между съемками посидеть нормально не могут. Пытаются урвать минутки, часы, реже дни, там, где получается, работа-отдых, ага, лишь бы хоть немного побыть наедине. Антон гордится — он научился быть с Арсом «наедине» даже в съемочном павильоне, даже под прицелом крупняковой камеры в громком вопросе, даже сидя в разных углах заполненного людьми помещения. Достаточно поймать взгляд и все остальное пропадает. Просто стирается из фокуса внимания. Антон ненавидит эти уловки. Хочется по-детски стучать кулачками по столу, кричать, что это несправедливо, что они не делают ничего плохого, что они никому ничего не должны, что их жизнь — это их жизнь и отъебитесь все. Он хочет укрыть их отношения от всего внешнего, он так их ценит, так боится их проебать, он знает — для Арсения все тоже важно, может быть даже сильнее. Из-за своей эмпатичности Антон чувствует за двоих. Его эти чувства изнутри рвут: тут и боль, и обида, и счастье, и надежда — так много всего. И абсолютная невозможность хоть что-то с этим сделать.       — Прости. Я просто правда че-то раскис. Устал.       Арсений чудесный, снова цепляет на лицо улыбку, смотрит внимательно, аккуратно убирает выбившуюся прядь с антонова лба. Смеется:       — Пойду найду нам что-нибудь перекусить. Не пускай сюда никого, гони всех, кто будет лезть. Скажи, что звезде надо спонсорский текст повторять. Тем более это правда!       Подмигивает хулигански и исчезает. Серьезно, побежал искать еду, сумасшедший? Как будто не знает, что в таком состоянии Антону кусок в горло не полезет. Нет, просто решил оставить его одного. Осознание такого принятия каждый раз удивляет и радует невероятно. Антона в общем-то окружают довольно принимающие его люди, но в большей степени это необходимость для них — мириться с некоторыми его странностями. Но только у Арса понимание Антона на подкорке. Разве это вообще возможно? Так сильно быть в человеке?       Антон потягивается и встает с дивана. Ладно. Ладно. Работа-отдых, собрался-разобрался. В зеркале отражается слегка небритая припудренная физиономия. И Стас.       — О, бля, не заметил, как ты вошел. Все нормально? Вроде неплохо первый сняли, — в голосе появляются нотки фальшивой бодрости, в движениях тоже. Привычка быть удобным. Показывать слабость уже не хочется. Стас в целом не тот человек, для которого эмоции имеют значение. Антон бы сказал — непробиваемый. Иногда ему тоже хочется побыть таким. Уметь абстрагироваться от любых слов, не обижаться, не воспринимать критику на свой счет, не вовлекаться в чужие души. Стас как носорог, толстокожий, прет напролом. Ему все эти антоновы «устал» до одного места, у него съемки, работа кипит: там что-то проебали, тут кто-то опоздал. В общем-то, продюсер таким и должен быть наверное, пусть по-человечески это не всегда приятно. Антон уверен — без Стаса у них нихрена бы не получилось. Он склеил их в самом начале, взяв на себя роль громоотвода, пока характерами притирались. Перетянул на себя все неровности и шероховатости формата, когда они — перепуганные зеленые птенцы — пытались пробиться на телик или начинали кататься по городам. Он никогда не боялся показаться смешным или глупым, четко понимая, чего хочет добиться и как. Но в коммуникацию и эмоциональную вовлеченность не умел никогда. Поэтому другом так и не стал.       — Нормально, ага. Если бы ты еще рекламу с первого раза записал, а не мямлил полчаса, вообще бы заебись было. И сделай что-то с лицом, вся скорбь невыспавшегося Антона Шастуна с десяти камер на меня смотрела. Чем вы, блять, занимаетесь перед съемками? Вроде выходной специально сделали. А Поз… Где Поз, кстати? Ща ему тоже про лицо скажу. Пиздец, сонные мухи! Включайтесь, пацаны, в кадре прям видно, что тормозите, — как обычно тараторит, пытается за минимальное время как можно больше информации выдать. Не злится, все вроде в шутку говорит, но движения выдают. Кепку свою дергает, волнуется.       Антона снова под ребрами колет чувство вины. Действительно, этот чертов текст перезаписывал несколько раз, действительно, с гостем недостаточно словился, и заебанное лицо вполне может себе представить.       Бесит, что Стас все преподносит вот так: вроде в проброс, на бегу, но смотрит, как будто ждет оправданий. Или что Антон вдруг резко переключит тумблер в башке и начнет скакать веселым бодрым козлом по гримерке. Парни давно уже научились игнорировать такие взгляды, а на Антона действует всегда, цепляет.       — Ну знаешь, один выходной, а до этого месяц без выходных. Ничего не смущает? — Арсений глядит с прищуром из дверного проема. Да как они все так тихо подкрадываются? В руках две коробочки с едой и бутылка сока.       — А ты прям за графиком Шаста следишь? — щетинится Стас. — Сам-то бодрячком. Если бы и ты выглядел, как унылая херня, я бы подумал, что вы вместе тусовались где-то. Как ни посмотришь в последнее время — вечно рядом третесь.       — Тремся, — Арс кивает утвердительно. Из интонации пропадают шутливые нотки, на арену выходит язва. Сейчас начнется. Антон непроизвольно втягивает голову в плечи — как же этот цирк его заебал. — Графики у нас не сильно отличаются вообще-то. Плюс я еще спрашивал у него утром. Так что инфа из первых уст. Ты бы Стас вместо того, чтобы про чужие терки думать, про выгорание почитал и к чему такие нагрузки приводят. Или вон, хотя бы еду нам принес, должна же быть польза от тебя.       — Арсе-е-ний, ну прости, что твоему графскому величеству пришлось за салатиком ножками сходить, — тянет слова, улыбается, но взгляд цепкий. — А тереться не стоит, не в этой стране. К тебе вообще-то нет претензий, поду найду Поза, ему бы к следующему мотору тоже проснуться не мешало. Короче, Шаст, давай попробуем рекламу с первого дубля захуярить, ты ж видел — спонсоры приехали, надо показать им какие мы профики. На тебя вся надежда. Постарайся уж.       Разворачивается и быстрым шагом вылетает из гримерки, едва не задев так и стоящего в проходе Арсения. Тот вздыхает, садится в кресло и начинает ковырять салат. Тоже не голоден. Предсказуемо. В каких-то вещах они поразительно похожи.       Антон до сих пор не знает, в курсе ли Стас насчет них. Если да, то его восхищает, конечно, как тот столько времени изображает великого слепого. Но больше верится в то, что он в силу своего характера просто не хочет видеть и признавать. Ведь пока вслух никто ничего не сказал, можно делать вид, что ничего «такого» и нет. Арсений злится на эту позицию. Антон ее понимает. Но и злится тоже, конечно. Он в общем-то внутренне почти смирился с тем, что про него думают и говорят многие в «том самом смысле», хотя был период, когда это доводило его до реальных срывов дома за закрытыми дверями ванной. Все подозрения казались обидными и до ужаса несправедливыми. Не один год прошел, прежде чем ему удалось принять себя полностью и избавиться от чувства вины за свою «неправильность». Эту тему с Арсом они не обсуждают тоже. А зачем? Так повелось — они без слов чувствуют, когда другому плохо, тоскливо или некомфортно. Есть ли смысл разбираться в причинах? Им, наверное, повезло: чтобы снова захотелось жить и мир перестал шататься под ногами, хватает прикосновения или видеозвонка, если расстояние не позволяет дотронуться. Эта связь так сильна и одновременно так хрупка, а Антон так дорожит ею, что готов скрывать, терпеть, ждать вечно. Или…       — Арс! — мысль возникает в голове яркой вспышкой, вытесняя и усталость, и разум видимо тоже. — А давай им расскажем! — говорит, а у самого внутри сворачивается клубок страха, азарта и какой-то незнакомой до этого уверенности. Ладони вмиг становятся мокрыми, Антон вытирает их о штаны, подходит решительно, на корточки перед опешившим Арсением опускается, в глаза смотрит неотрывно с неприкрытой надеждой. «Ну давай же, пойми! Услышь, поверь мне! Давай рискнем! Вместе! Ты со мной?»       Арсений замирает с наколотой на вилку помидоркой:       — Ну нихуя себе… Шаст, ты чего придумал-то вдруг? — смотрит растерянно, но на самом деле все понял. Не мог не. Дает возможность проговорить. Отступить. Антон отступать не хочет. Не в этот раз.       — Арс, я правда так устал от всех этих тайн, пиздец. И я не дурак, все понимаю, что можно, а что нельзя. В какой мы стране живем, — задели слова Стаса все-таки, — и в какой реальности. Я просто подумал, что вот пацаны же, ну, тоже ведь не дураки, они видят, не могут не видеть. Столько лет мы все делаем вид, что слона в комнате нет, ну это же невозможно! Я не предлагаю прям всем рассказывать что-то, но пацанам — давай? И Стасу хотя бы. Я не могу уже вот так. Мне их вот эти комментарии, намеки поперек горла. Просто скажем, что есть мы. Я уверен, они и так знают, догадываются, ладно. Но я вот сейчас почувствовал, что хочу, чтобы они знали точно. От нас, понимаешь? Я готов, мне не страшно. А ты? Хочешь?       — Антон, — голос мягкий, в противовес тяжелому взгляду, — я хочу, чтобы ты принимал такие решения не на эмоциях. И, честно говоря, я не уверен, что это хорошая идея. Во всяком случае сейчас. Может доснимем сперва?       — Ты думаешь Стас съемки свернет от таких новостей? — Антону смешно, насколько предположение дурацкое, — Да он скорее сделает вид, что оглох на оба уха и ничего не услышал. Серьезно, Арс, объясни, почему нет? Я не давлю, понять хочу. Ты думаешь это изменит их отношение к нам? Знаешь, мы можем с тобой прятаться хоть всю жизнь, но вдруг так будет хоть чуть-чуть полегче?       Арсений ответить не успевает, выверенным еле заметным жестом забирает у Антона руку, которую тот успел стиснуть в своих, чуть отстраняется. Со стороны опять все прилично, не прикопаешься- коллеги мотор обсуждают. Антон закатывает глаза, встает. Вот и поговорили.       — О, гляди, Сереж, сидят, воркуют! И еда тут у них есть! А где вы ее взяли? Я че-то с утра не поел, сейчас бы кофейку да с круассанчиком… И в ледяной душ. Жара, пиздец! — Дима плюхается на диван, закидывает голову на спинку и вытягивает ноги. — К вам Стас заходил? Я уже от него наслушался, и что лицом не вышел и что подводку херово сказал и еще что-то, я так и не понял. Хрен разберешь, бормочет под нос себе… А я считаю, нормально сняли. Не все выпуски должны быть идеальными. В конце концов, с нами Сережа, тут уж если хоть что-то получилось — уже успех!       Антон фыркает и садится рядом. Он любит эти моменты перед съемками или концертами, когда они собираются вчетвером в одной гримерке и просто там существуют. Не договариваясь, притягиваются в одну точку и совсем неважно, что будут делать — говорить, лежать, сидеть. Каждый в своем телефоне, за чашкой кофе или в жарких спорах о чем-то. Главное рядом. К ним даже никто не заходит в такие моменты, будто чувствуют, что в этом помещении сейчас творится магия обмена энергией, благодаря которой потом шоу и состоится.       — Ой, Поз, иди ты на фиг! Я вообще не понимаю, че вы от меня хотите в такую рань, — Сережа флегматично отмахивается, зевает. У него на все эти претензии иммунитет давно. Не как у Стаса — полное отсутствие эмоций, а такой себе здоровый пофигизм.       Скидывает кроссовки и забирается с ногами на тот же диван. Уютный, капец. Арсений бросает ему банку энергетика и продолжает ковырять свой салат.       Антон еле заметно улыбается, глядя на всех троих по очереди. Ладно. Ладно. Все решаемо. С ними -да. *** Жара невыносимая. Второй и третий мотор они доснимают на морально-волевых, пользуясь каждой возможностью сбежать за декорации и постоять у огромного вентилятора. Дима обещает поставить памятник тому гению, который его притащил. Арс в гримпаузах танцует максимально неэнергозатратно, чтоб не потеть лишний раз. Сережа в принципе старается не двигаться. Антону кажется, что у него плавится мозг, он снова путается в словах рекламы. Это злит, хочется поскорее отснять все, и вернуться к разговору с Арсением. Тот будто специально больше не остается с ним наедине, в перерыве усаживается в углу общей гримерки и со сложным лицом глядит в телефон. Вокруг толпа каких-то людей, почему-то в этот раз на приватность решили забить и водят по всем помещениям то ли спонсоров, то ли гостей каких-то. Антону это все не нравится ужасно, но он лицо держит, улыбается. Усталость, которая так сильно ебнула по нему утром, отступила, организм перешел в привычное рабочее состояние, но зудящая мысль о незавершенном разговоре никуда не делась. Как и решимость. — Арс, — хватает за рукав и тянет в сторону от остальных перед самым выходом на последний мотор, — Мы же поговорим потом? Пожалуйста.       На мгновение Антону кажется, что ничего не выйдет. В полумраке павильона разглядеть эмоцию на небритом лице не получается, Арсений хоть снаружи и причесан аккуратно для сцены, изнутри словно воробушек растрепанный, глаза отводит, дергается весь. Да какого черта? Хочется обнять его, успокоить — Антон тянется всем существом своим, но не делает этого, конечно. Арс косится на свой микрофон, кивает коротко и уходит на сцену. — Приготовились! Три, два, один — аплодисменты! — голос режиссера, отбивка, зрители, свет, смех. Эту часть работы Антон любит. Нравится знать, что он незаменимая деталь такого классного, яркого механизма. Нравится мысль, что это снимается на телик, какой-то детский восторг и гордость из-за этого факта пробирает до сих пор, несмотря на годы в этом самом телике.       На краешке сознания мелькает мысль, что буквально утром хотелось послать все к черту, а сейчас уже как будто все нормально. Слил свое беспокойство на Арсения и доволен. Мысли достаточно, чтобы загнаться и переживать о своем невольном эгоизме до финального «Всем спасибо!».       — Парни, не разбредаемся, через 15 минут в общей гримерке, — Стас звучит бодро, откуда в нем столько энергии — непонятно. Антон чувствует себя, как выжатый лимон, на автомате бредет за Димкой и Дроном в курилку.       Неожиданно сигарета заземляет, дает наконец почувствовать себя в моменте, четкой точкой в пространстве и времени. Голова становится ясной, словно с дымом все лишнее вылетает из нее. Одна из причин, почему Антон до сих пор не бросил. Жаль работает не всегда.       Традиционный разбор полетов проходит, ну, традиционно. Стас дает какие-то напутствия, Сережа его успешно игнорирует, Дима и Арс спорят, Антон хочет, чтобы это закончилось поскорее.       — А вообще, парни, в Твиттере через один комментарии, что вы уставшие какие-то. Меня не слышите, так хоть аудиторию свою послушайте! Мы развлекательная передача, а вы как будто начинаете об этом забывать.       Антона до глубины души поражает эта Стасова способность подтасовывать факты в свою пользу. До сих пор ни разу от него мнение «твиттерских девочек» не звучало, как аргумент. А тут — гляди ж.       — А я видел другие комментарии, что мы «уютное и комфортное шоу», например. И что теперь? Красота в глазах смотрящего, прикинь, — Арс нервно поднимается с дивана и начинает собирать свои вещи в рюкзак. Оглядывается в поисках зарядки, мажет взглядом по Антону, намекая, что задерживаться не намерен. — Всем не угодишь, Стас, и ты сам это прекрасно знаешь. В общем, вы как хотите, а я собираюсь домой, поспать и тогда завтра постараюсь быть «не таким уставшим».       Делает пальцами кавычки в воздухе, дышит глубоко — завелся. Останавливается посреди гримерки с рюкзаком в руках и наконец смотрит Антону прямо в глаза. Время как будто замедляется и становится очень тихо. Антон, делая шаг к нему навстречу от стены, чувствует, как волнение накрывает его с головой. Он сказал «домой». Он сказал так при всех. Значит?..       — Арс…       — Шаст. Поехали. Домой, — с нажимом на каждое слово. Глаз не отводит, смотрит смело, с вызовом. Решился. И как не любить его такого? Протягивает ключи от тачки, рука еле заметно дрожит. Серьезный, волнуется, но Антон чувствует — вот сейчас Арсений счастлив. И счастье это, наконец, теплом разливается и по нему самому. Они как сообщающиеся сосуды передают друг другу эмоции всегда, с самого первого дня знакомства, когда собственное волнение от встречи вдруг неожиданно смешалось с чужим, что совершенно необъяснимо не напугало, а стало восприниматься как должное, правильное.       — Поехали, конечно, — Антон улыбается своей самой широкой улыбкой и хитро смотрит на прифигевших парней. — Чур, ты за рулем!