К домику в горах

Вокруг было удивительно спокойно и тихо. Сверчки тихо стрекотали о чем-то своем, понятном только им, наверное. Вишни теряли свое белое убранство, зеленея. Лепестки летели, кружась от потоков прохладного вечернего ветра. Хоть было и недостаточно темно, но первые звезды уже проглядывали сквозь темно синюю, местами бордовую, пелену небосвода. Каждая звезда наверняка отпечатается в ее памяти. Он точно был как звезда. Таким же холодным и недостижимым, но ведь согревал ее раненную душу одним своим присутствием. Сидя на холодных ступенях, он не замечал всех ее смущенных взглядов. Не замечал искреннюю улыбку. Не замечал дрожащие губы. Не замечал восторженного блеска в ее темных, словно тот самый предсумеречный небосвод, глазах. Не замечал намокших ресниц, которые вздрагивали, стоило ему кинуть на нее радостный взгляд. Но она заметила волнение и грусть, когда она сказала, что пойдет за ним в разведку. Заметила и ярость, и неуверенность. Заметила каждую морщинку, которая появлялась на его лбу, когда он сводил брови. Но не только заметила, запечатлела! Она запомнит этот детский запал и буйство юности до конца своих дней. Но как бы не было хорошо и уютно, в тот вечер он так и не понял, зачем она-лучшая выпускница кадетского корпуса, которая владела огромной силой, пошла за ним на верную смерть. И ведь не побоялась, ни разу не дрогнула, ни разу не сошла с выбранного пути. И она не поняла его. Стоя на холме, глядя в даль, которая расплывалась, словно акварель от кисти умелого художника, он сожалел. Сожалел, что мог видеть перед собой светлячков, которые вылетали в разные стороны из высокой травы, стоило шагнуть в нее. Сожалел, что мог видеть тысячи звезд, рассыпанных на небосводе. Сожалел, что у него больше не было времени и сил. -Эрен...-Вновь прозвучало имя убийцы, которого он ненавидел всей душой. Но ведь так приятно, с легким придыханием и нежностью, свойственной только ей.-Почему ты ушел? Мы волновались. Ты сейчас не в том положении, чтобы уходить, ничего не сказав. Кругом враги... А может это они враги, которые вторглись на чужую территорию? Да, все верно. Но уже нет другого выхода. Кроме смерти у Эрена Йегера не было других подношений обреченным людям из Марлии. -Микаса...-Его сердце пропустило удар. Брови предательски поднялись, и все его лицо искривилось от печали и отвращения ко всему своему существу. Будь, наверное, светлее, то точно было бы видно, как слезы скапливаются в уголках его прекрасных зеленых глаз. Глаз, что томно глядели вокруг, видя только грязь и насилие. Глаз, что видели ужасы войны.-Почему ты заботишься обо мне? -Я...-Она рвано хватала воздух ртом, словно задыхалась. Ее щеки предательски горели, а глаза блестели, то ли от светлячков, которые пролетали мимо, то ли от лунного света, что нежно гладил ее по фарфоровому лицу. В глазах Эрена она была творением искусства, и даже шрам на щеке только украшал ее. Кто-то сказал: красив тот, кого улыбка делает еще краше, уродлив тот, кого улыбка делает еще хуже, и обычный тот, кого улыбка не изменяет. Эрен хотел бы добавить, что этот человек ошибся, потому что улыбка делала Аккерман не просто красивой, она делала ее несравнимой, незабываемой и такой нежной и родной. Он сожалел, что начал замечать как горят глаза Аккерман сквозь пелену холодного контроля, только после того, как спас ее от титана среди поля, усеянного фиолетовыми колокольчиками. Тогда Микаса спасла его, поставила на верный путь, показала ему, каким она его видит. И даже сейчас свет ее глаз, тепло ее души заставляли его почувствовать себя увереннее, забыть о тяжелом будущем. -Это потому что я спас тебя тогда или по другой причине..?-Его взор мягко проскользил от ее распахнутых глаз до приоткрытых губ.-Ответь мне, Микаса. Кто я для тебя? -Ты...-В голове стало неожиданно пусто, а ноги стали сами собой ватными. Ее взгляд был прикован лишь к его глазам, в которых теплилась надежда на нечто большее. Почему все так неожиданно забылось? Почему она оробела? Она же та, кто без разбора могла убить хоть титана, хоть человека, если в этом была надобность. А сейчас, стоя перед тем, кем были полны ее мысли, она не могла связать и слова.-Ты моя семья.-Сорвалось как-то само собой. Если бы она только тогда заметила всю боль, что так и хотела выскользнуть скупой слезой по его щеке. Если бы только увидела разочарование и печаль. Но она не поняла его, не поняла его также, как и он ее. Если бы у них только было время... Если бы только у Эрена было чуть больше смелости, чтобы произнести заветные слова, которые Микаса так ждала. Хотя бы о том, что она действительно дорога ему.. Микаса ждала, стоя за его спиной посреди поля битвы, который развернулся теперь на вражеской стороне. Пусть он ей скажет, что за эти четыре года, что они не виделись, она ужасно изменилась. Пусть скажет, что заметил ее новую стрижку, что увидел, как сильно она похудела за это время. Хотя, пусть молчит. Ей хватит только возможности смотреть в его темные, словно дремучий лес, глаза. Пусть он просто молчит, а не говорит, нет, выплевывает ей в лицо слова ненависти. -Микаса... Знаешь, кого я больше всех на дух не переношу?-Его кулаки сжались от напряжения.-Безвольных людей. Рабов. Именно поэтому я тебя еще с самого детства, Микаса, ненавидел. И вот вновь... Вновь безысходность. Хотелось вырвать себе язык, да так, чтобы вместо слов его грязный рот мог лишь изрыгивать собственную жгучую кровь. Хотелось спрятаться от разбитого взгляда девушки, хотелось не слышать ее всхлипов и тихих вскриков от ужасной боли. Но еще больше хотелось прижать к себе ее, гладить по голове, тихо говорить на ухо приятные слова, которые были бы настоящей правдой. Хотелось взять в руки ее сердце, которое, наверное, было бы окаменевшим сверху от всех событий, но оставалось бы таким же теплым внутри, излучавшим свет, который гас с каждой секундой. Эрен даже не увернулся от первого удара Армина. Честно признаться, не хотелось уворачиваться и от следующих, но долг. Долг лежал грузом на душе бедного парня, не знавшего спокойного детства, не знавшего, каково это отдавать и чувствовать любовь. Долг, который был клеймом, выжженным болью и страхом всех погибших в результате дрожи земли людей. Покой придет позже, намного позже. Покой придет, когда его глаза в последний раз распахнуться, чтобы увидеть ее... А она все такая же прекрасная, только вот ей совсем не к лицу слезы и отчаянье. Как же красиво она маневрирует среди титанов, влетая прямо в пасть Прародителя, чтобы достать его. Как же мило дрожат ее губы, искривившиеся от безысходности. Как же пронзительно и преданно она смотрит в его глаза, занося мечи для удара. Миг. Миг боли и ее теплые, мягкие губы впиваются в его. В его постепенно теряющие жизнь уста, которые так и не смогли сказать всего того, что заслуживала услышать Микаса Аккерман. Пускай боль уходит вместе с жизнью, единственное, о чем Эрен будет сожалеть-это то, что он так и не смог сказать ей о своих чувствах. Не смог сказать даже Армину. Смог только в рыданьях произнести то, что не хотел бы быть забытым ей, что хотел бы быть с ней. А если бы они оставили все? Если бы каждый понял другого? Если бы Эрен смог усмирить демонов, что рвали его душу? Наверное, Эрен бы не смог сдержать легкой улыбки. Он бы смотрел на ее красное лицо, на ее приподнятые брови, на ее дрожащие от смущения пальцы, которыми бы она сжимала юбку. Точно вслушивался бы в ее тихий дрожащий голос. А Микаса бы наконец подняла на него взгляд и увидела намек на взаимность. И они вместе бы сбежали от всех, укрылись в домике высоко в горах.