Как Наталья себя не сдерживала, любопытство всё же одержало верх. Во время послеобеденного обхода “Буревестника”, ноги сами понесли её на футбольное поле.
Корзухина там не было. Пара оболтусов, гоняющих мяч, Хлопов в белоснежной рубашке с алым всполохом пионерского галстука. Насупившийся Валерка Лагунов, который сидел на самом верху трибуны. В команду не взяли, что ли? Вот и дуется…
Наталья подозрительно осмотрела поле, но не нашла никаких нарушений. Никто не отлынивал и не спорил. Спокойно, сонно. Большинство ребят из отрядов разошлись по корпусам, сидели в досуговом центре — солнце пригревало сильно, и мало кому хотелось после сытного приёма пищи заниматься физической активностью.
“— Это тебя будто пчела в одно место ужалила,” — зазвучал в голове материнский голос. — Эх, Наташка-Наташка, что же ты такая неугомонная… Мужику своему покою не дашь.
— Так и хорошо! Зачем мне лентяй? Товарищ Ленин завещал трудиться.
— У товарища Ленина такой юлы вокруг не крутилось, — проворчала мать, наматывая колючую нить из козьей шерсти на веретено. — Ишь, егоза. Опять на танцульки собралась. А Витька тебя спрашивал с утра. Разобралась бы ты со своим хахалем.
— Он мне не хахаль, — капризно протянула Наталья. Быстрыми уверенными движениями она поправила накрахмаленный воротничок, взбила чёлку, чтобы лежала пышнее. — Нудный он. Как начнёт про свои комбайны — хоть стой, хоть падай. Ходит он, ходит — чего ходит, сам не знает.
Она покрутилась, любуясь, как юбка закрутилась вокруг загорелых крепких бёдер.
— А Матвейка? — не унималась мать. — Такой хороший паренёк. Цветы тебе носит. И отец у него — главный агроном, большой человек. Дом — полная чаша.
— Это тебе он Матвейка, а мне — Матвей Александрович, — насмешливо сказала Наталья. Мать проворчала что-то под нос, словно бы сердито, но Наталья увидела быструю улыбку на родном морщинистом лице. Не в первый раз уже обсуждали потенциальных женихов. — Старый он, да страшный. Первую жену со свету свёл, так теперь ко мне клинья подбивает.
— Пятнадцать лет, да разве это разница? Твоя бабка за деда вышла, так у них лет двадцать разница была, и ничего семерых детишек народили.
— А потом мне что, весёлой вдовушкой быть? Ну нет, я себе другого мужа хочу! Такого, чтоб прям как ух!.. Чтобы вот как вы с папкой!
— Ты отца-то сюда не приплетай. Ох, Наташка, — вздохнула мать, и веретено снова заплясало в её ловких пальцах, — смотри, доиграешься. Останешься в девках, вся деревня с тебя смеяться будет.
— Больно интересно мне, что люди болтают. Мама, мамулечка, — она лукаво склонила голову, — а можно я твои бусики возьму? Те, красненькие?
— Потеряешь — выпорю, — строго сказала мать. — И чтоб дома была в десять. Нечего скакать там, чай не коза. И Витьку отвадь, а то у отца терпение лопнет. Ух, допрыгаешься!..”
Наталья машинально потянулась пальцами к шее, но там, конечно не было красных бусиков. На их месте пламенел галстук.
Кто же знал, что мать окажется права. Выбирала-выбирала она и…
Нет, прочь эти мысли. Прочь-прочь-прочь. Корзухин — неразумный мальчишка, который сам не понял своего счастья. Любой из этих Витьков-Саньков был бы до одури счастлив, если бы главная деревенская красавица на него хоть один взгляд бросила… а Корзухин уставился на Несветову, как баран на новые ворота. Глупый. Глупый и наивный.
Молодость всегда наивна. Тем и притягательна.
От зоркого глаза Натальи не ускользало ничего, и, конечно, она видела, что Игорь ходит притихший и отрешённый, будто постоянно прокручивает в голове одну-единственную мысль. Небось думает, как бы Несветову у Плоткина отбить. Только тут ему не светит ничего. Несветова хоть и вертихвостка, но не дура. Летний роман — одно дело, но совсем другое — будущее строить, а между двумя вариантами: Плоткин и Корзухин, конечно, надо выбирать Плоткина. Он и поспокойнее, и положение в обществе имеет. Отец по партийной линии. Чего тут думать-то…
В воздухе пахло сухими сосновыми иглами и смолой. Наталья сделала глубокий вдох, расправила плечи. Белая хлопковая блузка натянулась на груди. Сверкнули золотом серп и молот.
Ну чем она его зацепила? Вот чем? Никто и никогда не мог сказать Наталье “нет”, а Корзухин отказал, да ещё и так грубо. Хам! Хам и негодяй.
И… и глупый. Кажется, это она уже говорила.
И Наталья приказала себе выбросить этого Корзухина из головы, а заодно и Несветову с Плоткиным, их чёртов любовный треугольник, и сосредоточиться на действительно важных вещах. Конец смены приближался, отчётный концерт маячил на горизонте, а в лагере, как всегда, всё шло кувырком. Без неё всегда всё наперекосяк, и тут уж неусидчивость и неугомонность ей на руки и играли. Сам директор потом благодарственную грамоту выдавал и руку жал, мол, как же мы без вас. Николай Петрович, в общем-то, мужик примечательный, только, опять же, староват.
“Вот был бы Корзухин постарше”, мелькнуло в голове у Натальи. А потом, предательски, “или я помоложе”.
К горлу подступил комок.
Она красивая. Даже отбросив самолюбие и лесть, можно осмотреть отражение в зеркале и вынести справедливый вердикт — красивая. Пышная, румяная, волосы светлые, глаза голубые. Спортивная, потому что в здоровом теле здоровый дух. И чего этому Корзухину не хватает? Что он нашёл в Несветовой? Палка, глаза злющие, Плоткин опять же ходит вокруг цепным псом.
Он испугался, наверное. А может… может он вообще ещё мальчик.
Да, об этом Наталья как-то и не подумала. С Несветовой по кустам целоваться большого ума не надо, а вот что со взрослой зрелой женщиной делать — так он и не знает. Растерялся, разволновался. Наверное, она слишком напориста была, надо тоньше действовать в такие моменты. Но как тут интриговать да заигрывать, мальчонка потерялся — слава богу, нашли — весь день лагерь на ушах, нервы натянуты, как канаты. Сама разревелась, как маленькая девочка, тушью ему всю футболку уделала...
Наказывая себе не думать о Корзухине, Наталья, тем не менее, только о нём и размышляла весь день, пока жизнь в “Буревестнике” в привычное русло пускала. А самого вожатого не видать было. Она погрешила бы снова на Несветову, да только та с детьми на площадке время проводила, чемпионат по классикам судила у девчат из второго отряда. А Корзухина нет, как сквозь землю провалился.
Только Плоткин уныло на скамейке сидел, косил на неё выцветшим взглядом. Эх, что любовь с человеком делает!.. Сушит его, все соки выпивает.
А ты сама-то часом не влюбилась?
Наталья аж вспыхнула от собственной откровенности. Вот ещё… да и в кого. В этого вожатого, у которого усы-то еле-еле проклюнулись над губой? Влюбилась, ерунда какая.
Девочки на площадке весело перекрикивались и хохотали. Звук их смеха летел ввысь, к нагретым летним солнцем верхушкам старых сосен.
Наталья снова сделала вдох во всю мочь. Сердце слегка кольнуло.
Влюбилась, вот ещё.
Увлеклась может, да и то самую малость.
***
Только вечером обнаружился Корзухин, по чистой случайности. Наталья пошла к реке нарвать полевых цветов, чтобы букет в своей комнате на подоконник поставить, и неожиданно наткнулась на одинокую фигуру, сидящую у воды на поваленном дереве.
Гордость сперва заставила задрать нос. После позорного бегства из административки Корзухин вообще не заслуживал, чтобы с ним разговаривали. Сначала целовал её, так сладко, так жадно, кровь разгорячил, а потом просто… просто…
Наталья упрямо отвернулась и принялась с ожесточением рвать рассыпанные по траве лютики.
В вечерних сумерках светилось пятно футболки. Как бельмо на глазу.
Вот какой же он!.. Просто слов не хватает на такую наглость! Знает же, что она рядом, не может не слышать, да Наталья и не скрывается. Аккуратничать ещё с ним, пф…
Шея горела, то ли от гнева, то ли от смущения. Всё возмущение принимали на себя несчастные лютики. Даже насекомые поумерили свой стрёкот, будто побаивались привлечь к себе внимание кипящей о негодования Натальи.
— Не боишься, что тебя кровососы загрызут?
Корзухина заметно передёрнуло. На его лице мелькнуло что-то, похожее на страх.
— Что?
— Футболка, — недоумённо кивнула Наталья на его торс. — Ты бы ещё в простынь замотался. Они же на белое летят.
Корзухин посмотрел на свою футболку так, как будто видел её первый раз в жизни. Наталья поджала губы; понятно, помешала его любовным мечтаниям о Несветовой. Она сжала — смяла — нежные стебли лютиков и развернулась, подавив желание запустить собранными цветами в спину вожатого.
— Наташ, а вот…
“Наталья Борисовна”, уже почти сорвалось презрительное с языка. Но любая попытка возвести барьеры терпела крах.
— Чего тебе, Корзухин? — грубовато отозвалась она.
— А я… я плохой?
Всё, что угодно, ожидала она услышать, но только не этот вопрос и не таким голосом. Глухим и обречённым, совсем не похожим на обычный хрипловатый баритон Игоря.
— Вы с Капустиным самогон у деревенских выманили? — с подозрением спросила Наталья, подходя ближе. — Что за лирический припадок некстати?
— Нет, я… я… я просто спросил. Ладно, проехали.
— Проехали-проехали, ну-ка дыхни. Давай-давай, дыхни.
Корзухин обречённо дыхнул. Наталья принюхалась, но не различила паров алкоголя.
Зато нечто иное заметила. Корзухин померк, как перегоревшая лампочка. Как будто от тихого парня с нахальной улыбкой осталась только тень на речном песке.
— Ну ладно. Не пил. Тогда чего сидишь?
Так и подмывало спросить про Несветову. Ну, а в чём же ещё может быть причина? Сказала, небось, что Корзухин — не её поля ягода, и теперь тот сидит и копается в себе, почему да отчего его отвергли.
— Бессонница, — пожал плечами Корзухин. Даже не постарался сделать вид, что не врёт, нахал.
— Ну да, ну да… Лицо сделай попроще, тогда поверю.
Она и сама не знала, чего хочет добиться своими вопросами, почему продолжает стоять здесь, слишком близко для старшей вожатой. Интересно, чувствует ли Корзухин запах её духов? Даже вечером от кожи доносился аромат “Сигнатюра” — нежная болгарская роза, ирис. Не запах — наслаждение.
Интересно, чувствовал ли его Игорь, когда помогал ей вешать бельё на верёвку? Наверняка; он тогда стоял так близко, что мог носом коснуться волос на макушке. И ведь корчил из себя ловеласа — Наталья не удержалась от соблазна немного его подразнить. Сам нарвался. Про Мартынову выпрашивал, как будто другой темы нет; малышня обожает страшилки, а тут такой повод.
И всё же это было приятно. Ощущать его рядом. Чувствовать якобы ненарочные прикосновения пальцев. На секунду прижаться ягодицами, чтобы смутить, но получить только внезапную волну желания. Вздрогнуть от того, как на разгоряченную кожу садится мелкая водяная пыль, которую тут же испаряет палящее солнце.
А улыбка у него такая… дразнящая. Милая, немного лукавая.
— Наташа, я… я очень запутался, — вдруг сказал он хрипло. — Как будто в кошмар попал. И он не заканчивается, — Корзухин опустил голову, устало потёр глаза руками.
— Смена закончится, домой поедешь, — осторожно ответила Наталья, не понимая, к чему он клонит. — От детей можно быстро устать, особенно в первую смену. Хотя с Лагуновым вы вроде подружились.
— Валерка смышлённый.
— Он в тебе брата видит погибшего. Вот и тянется.
— Я не нянька ему.
— А его и не надо няньчить, — возразила Наталья. — Чай не первоклассник. Взрослый парень совсем, берёт пример со старшего товарища. Приглядывай за ним, Корзухин… а то сам знаешь. В тихом омуте черти водятся.
Корзухин отнял лицо от ладоней.
— Это точно, — сказал он. — Про омут.
— Да ладно драматизировать, Корзухин, — не выдержала Наталья, тут же пожалев о своём длинном языке. — Что, с Несветовой поцапались? Остынет твоя Вероника, куда денется. Сейчас Плоткин ей наскучит — и снова глазки будет строить.
— Нет больше моей Вероники, — одними губами произнёс Корзухин.
Наталье бы напрячься от этих слов. История с вожаткой ещё не остыла, а тут вот тебе; несчастная любовь, бесшабашная голова, горячее сердце. Но она видела Несветову за ужином — красный галстук, белая крахмальная блуза, тугой пучок из прежде непокорных волос. Жене партийного приходится соответствовать общественным ожиданиям, даже если жена — будущая.
— Если задумал что — лучше скажи мне, — на всякий случай предупредила Наталья.
Корзухин странно на неё посмотрел. Как-то… не с угрозой, а с печалью что ли.
Конечно же, он ничего не ответил. Она не удивилась.
***
И не удивилась, когда вечером в фанерную входную дверь постучали.
Она не ждала, что Корзухин придёт, но когда после её “Открыто” он, слегка сутулясь, переступил порог в тёплую полосу света от настольной лампы, Наталья не стала спрашивать, зачем он здесь.
Он посмотрел на пушистый букет в тяжёлой стеклянной вазе. Потом взглянул на сидящую на кровати Наталью. Та отложила в сторону книгу.
— Не отругаете за прогулки после отбоя?
— Если глупостей не наделаешь.
Корзухин улыбнулся, как всегда, немного застенчиво. Он подошёл ближе. Ячейки решётки скрипнули под опустившимся на них весом.
— Сбежишь опять, — прошептала Наталья вполгоречи.
— Мне некуда, — прозвучало тихое. И Корзухин снова поцеловал её, как и в прошлый раз, осторожно и будто спрашивая разрешения. Отросшая щетина чуть уколола кожу над верхней губой.
Такой милый, такой старательный и запутавшийся мальчик. Разбила ему Несветова сердце, вот и томится. А сколько ещё таких Несветовых будет впереди… Сколько разочарований и горечи.
— Игорёк, ты хороший человек. Выкинь всё это из головы. Перед тобой целая жизнь, ещё столько всего будет.
— Да? А вдруг если я человека убил, я тоже хороший?
Наталья запнулась от неуместности вопроса. Не успела она повелеть бросить нести чепуху, как Корзухин усмехнулся и нежно коснулся покатого плеча тёплыми губами.
— Прости. Я просто шучу.
— Не смешно.
— Не смешно, — устало согласился Корзухин. — Плакать хочется.
