finish.

На столе — груда баночек от таблеток и шуршащих матрасов от других колес. Книги свалены небрежной кучей на полу, а плотные шторы не пропускают ни луча света. Состояние Рида похоже на то, что царит в его комнате. Его психотерапевт всегда говорил, что то, как выглядит твоя квартира соответствует тому, что в твоей голове. Рид с этим сейчас донельзя согласен. Мысли подобны надоедливым жужжащим мухам, и только большие наушники с какими-то слоу битами, вперемешку с современной классической музыкой, помогают их перекрыть. Очень хочется сорваться. «Будто дилаудид сделает твою боль меньше» — хмыкает внутренний голос. Спенсер знает, что он прав — глупо истязать свое тело, когда страдает отнюдь не физическая оболочка. Эту боль не снимет ни одно обезболивающее. Его излечит только время, но сколько этого времени нужно, Рид понятия не имеет. Его сердечные фантомные раны заживали всегда очень медленно. Первые дни он плачет, а внутри будто что-то надрывно ломается. Потом слезы кончаются, а плакать больше не получается совсем. Но боль никуда не исчезает. Вместо слез Спенсера захлестывает жгучая волна эмоций из боли, обиды и ненависти. Он пишет Дереку длинные сообщения, которые хоть и прочитаны, но остаются без ответа. Это злит и одновременно с этим причиняет нестерпимую боль. Спенсер просто хочет знать причину. Ему не нужно извинений, признаний в любви, предложений сойтись — только гребанные объяснения. Какое то время он пишет. А потом перестает. Перестает открывать чужой контакт, удаляет из галереи чужие фото. Так нужно. Спенсер не понимает. Не понимает, почему их теплое общение сменилось сначала резким холодом, а после и вообще тотальным игнором и даже блокировкой в некоторых социальных сетях. Рид корит себя, что ему почему-то взбрело в голову впервые за несколько лет послушать сердце, а не мозг. Подпустить кого-то так непозволительно близко. Он даже позволял себе те самые сопливые розовые мечты перед сном о их счастливом будущем. На работу он не ходит — наплел что-то Хотчу, а что — даже сам не помнит. Спенсер видит входящие звонки почти от всей команды. Кроме него. Кто-то даже ломится в дверь его квартиры, пропахшей мерзким приторным запахом электронной сигареты. Но видеть никого не хочется. Просто нет сил даже ощущать кого-то рядом, ловить сочувствующие взгляды, слышать что-то кроме музыки в наушниках. Рид не понимает — почему так. Он ведь действительно старался в этих отношениях, вкладывая в них всю свою хрупкую измотанную душу. Доверился кому-то так глубоко, как давно не доверял. Открыл каждый потаенный уголок себя. Морган его принял, таким какой он был. Со всеми его тараканами, проблемами с общением и излишним занудством. Спенсеру казалось, что он обречен на одиночество. «Почему это случается именно с ним? Что с ним не так? Что он опять сделал не так?» Доверять с каждым разом становится все тяжелее. Сможет ли он довериться кому-то еще теперь? Не ближайшее время точно. Сначала, нужно все это пережить. Но одиночество порой так тяготит и заставляет устраивать длительные сеансы самокопания. В эти моменты Спенсер жалеет, что он такой. Хочется быть обычным, без гениального айкью и проблем с социализацией. А вдруг, это сделает его счастливее. Рид вспоминает фразу из недавно просмотренного доктора Хауса. «Мир сложная штука, особенно когда хорошо работает голова.» Морган клялся, божился что не уйдет. А Рид поверил, потому что уж слишком хотелось верить, что, наконец, все будет хорошо. С Дереком Спенсеру было так спокойно. Рид чувствовал себя так, будто после долгих блужданий по тьме, он наконец нашел свой дом, где его ждут и принимают. Спенсер учился говорить, что чувствует, что его беспокоит. До этого он никогда так не делал, и все же пересиливает себя. Ради их отношений. Морган повторял, что они справятся, со всем, что их ждет. Не справились. — Не справились, — шепчет Рид, обнимая одеяло, и зарывается носом в подушку, чувствуя, как глаза становятся влажными. Его всегда так накрывает ночью, даже если он слушает какой-нибудь подкаст про серийных убийц. — Не справились, — повторяет, сидя в ванной, наблюдая за тем, как прохладные капли стекают по его волосам и худым рукам. — Не справились, — хмыкает Спенсер, осматривая пустой холодильник. Желания есть нет совсем — зато помогает кофе, разбавленное молоком. Пить свои таблетки на голодный желудок — ощущения крайне неприятные. — Не справились, — складываются буквы в книге, которую Рид пытается читать. Он откидывает ее, трет красные глаза и закидывает в себя очередную таблетку транквилизаторов, чтобы выпасть из жизни во сне. Хочется вообще постоянно спать, чтобы как можно быстрее пережить это. Рид не хочет страдать и чувствовать себя так, как сейчас. Но Спенсер точно знает одну вещь — он не позволит Дереку вернуться, как бы не сжималось сердце и как бы Рид не скучал. Лучше один раз перетерпеть боль, чем терпеть ее периодически. Спенсер справляется уже сейчас. И теперь говорит себе, что обязательно справится в дальнейшем. И не с таким справлялся, в конце концов. Да, это останется горьким опытом на языке. Хоть Рид не хотел получить этот опыт, а просто хотел, чтобы его любили. Эта история останется также и неровными рваными сочащимися ранами на сердце, которые со временем станут белесыми шрамами и перестанут так сильно болеть. Просто будут слегка ныть. Морган не мудак. И он не может назвать себя трусом. Но сейчас — он струсил. Не может объясниться и просто молчит. Знает, что так неправильно, но иначе не получается. Знает, что Спенсер корчится от душевной боли. Он делает это еще и потому, что так и не смог принять себя. Но его это не оправдывает.