***
Скорее всего, для многих белоручек Фонтейна — условия показались бы адскими, но не ей. В её жизни бывали дни и похуже, правда только дни, а не стабильные каждый день, но так даже лучше. Рутина. Рени — таракан. Везде приживется, да так, что потом не вытравишь. Выживать, да так, что ещё и постоянно добиваться для себя лучших условий — она умела всегда. Система купонов пришлась по душе, в голове уже складываются как заработать побольше и что на эти купоны купить. — То есть, прям что угодно можно купить за купоны? — Ну не прям что ли, конечно есть ограничения в виде правил тюрьмы, — отвечает ей Син. Милая рыжая девочка с веснушками с радостью согласилась немного помочь новенькой. Но взгляд у неё больно расчётливый. Наверное, сидит либо за мошенничество, либо взяточничество. — А раньше ограничений не было, пока герцога не было, — говорит Брук. С виду застенчивый юноша, но парочка ласковых слов — и он уже болтает без умолку. — Ты говоришь это будто с обидой. Лучше справедливые правила, чем хаос, — сдержано отвечает Рени. Надо найти свод законов и правил крепости. Планы по обогащению — это хорошо, но срок у неё долгий, лучше не осложнять себе жизнь. Брук дуется. Ну оно и понятно. Раньше же он вряд ли выступал в рамках закона. Таких людей не перевоспитать. — Тааак… Есть какое-то расписание боев или?.. — Ну, обычно все заканчивают работать примерно в одно и тоже время, поэтому зачастую именно после работы. Хотя иногда и в другое время. — Вот как, — тянет Рени. Обед заканчивается, начинается свободное время, Брук с Син ушли дальше работать сверхурочно. Девушка же двинулась к арене. Медные трубы оплетали всю тюрьму словно паутиной. Высокие потолки Рене нравились, хотя та же Син очень негативно высказывалась. — Понимаешь, скорее не сами потолки, а атмосфера. Обычно высокие потолки дарят ощущение пространства, а тут они скорее нагнетают. На удивление, атмосфера ей тут нравилась. Что-то она ей напоминала. Что-то родное. Кстати, дома у неё тоже были высокие потолки. Красивые такие, с узорной лепниной по краям. Тогда ещё оте… Нет! Забудь! Вообще, по мнению Рени — главной проблемой был воздух. В Фонтейне воздух морской, соленый и влажность высокая. В крепости же, помимо запаха, из-за сильной вентиляции завода, воздух довольно сильно теряет ту самую влажность. Сухость непривычна. Чарли, друг Брук, жаловался на отсутствие солнца. На обеде за столом многие его поддержали. Но именно к этому аспекту девушка привыкла быстрее всего. Может потому, что смирилась не видеть солнца долгие годы? Работа тоже её не особо смущает — её поставили смазывать детали мек. Да и вообще наблюдать за созданием этих причудливых машин было уж очень интересно. А ещё бои. Которые она всё-таки увидела, пробравшись сквозь толпу возбужденных болельщиков. Это были не дуэли с кучей правил и кодексом. Настоящие бои без правил. И судя по силе здешних бойцов… Рени как таракан. Выживет, приживется и потом не выдворишь. И так уж получилось, она любит деньги. В боях наверху, в красивых дуэлях, у неё практически нет шансов. Но тут, внизу… Глаза бога у неё нет, зато есть кинжалы и удар по яйцам. Её вырастила и учила улица, по-другому она просто не умеет. И так была заработана её первая крупная сумма купонов. А потом, когда закончился её третий из множества будущих дней тут, она усталая после боев заваливается на жесткий матрас, смотрит на высокий потолок с трубами и наконец-то понимает, на что похоже это место. Катакомбы под столицей, где она в детстве проводила так много времени, играя с местными детьми. То место, где она чувствовала себя в безопасности подальше от него.***
Наверное, странно, что в тюрьме она чувствует себя спокойнее, чем вне. Будто смогла наконец-то спрятаться так, чтобы её не нашли. Всем плевать на её прошлое, она хорошо выполняет свою работу, на арене её уважают. Она знает, что довольно очаровательная. Эмпатия и общение всегда довольно легко, а преступники часто мнят себя жертвами. Это если смотреть с рациональной точки зрения, но если смотреть со стороны эмоциональной… Ей тут нравилось. Нравились люди. Многие и вправду хотят исправится, отсидеть и вернуться домой к родственникам, друзьям, к солнцу.***
Рано или поздно с герцогом она должна была пересечься. Ну, она его видела, издалека. Красивый, высокий, властный, но добрый. Любит свой дом и своих людей. Но, как говорится, подальше от начальства и поближе к кухне. Хотя Рени и избегала его, но ловила на себе заинтересованные взгляды герцога. Наверное, из-за боев. Он иногда в них участвует, а она на арене немного известна. Рени видела герцога в бою, так что, только сильнее его избегает. Вот что-что, а бой с таким — себе дороже. Наверное, это инстинкт, приобретенный на улице. Всегда избегать тех, что сильнее. В тюрьме из-за отсутствия солнца сложнее воспринимается течение времени. Всё так монотонно, рутинно, будто единым полотном. Даже сон ощущается не как перерыв, а просто как продолжение. А ещё Рени со своей бессонницей всей душой ненавидит отбой. Даже в коридоре не прогуляться. Но вот рано выйти из комнаты, например, часа в пять утра — никто не мешает. Вот во столько и происходит эта ситуация. В пять утра. Обычно в коридоре только она, редкие охранники, да меки. Но сегодня есть двое. Знакомая Син и какой-то мужчина. Наверное, свидание. Вон они даже в углу, подальше от глаз охранников. А потом она видит то, из-за чего пелена красная перед глазами. И вот так она оказалась тут, перед герцогом в его кабинете. — То есть, вы хотите мне сказать, Ваша светлость, что я просто должна была пройти мимо? — и мило улыбается. Обычно вышестоящих раздражают непринужденные улыбки, особенно когда они пытаются отчитывать. — Нет, я не это имел в виду, но вы могли позвать охрану, а не сами кидаться защищать подругу, — закатывает глаза герцог, скрещивая руки на груди. Это злит. Чертовски злит. — Охрану, что спит на своем посту, что находится очень далеко и может не успеть, — шипит Рени, раздраженно смотря на герцога. — Вы понимаете, Ваша Светлость, что в таких ситуациях дело идёт на секунды? — Медсестра мне сказала, что вы чуть не попали своим кинжалом в артерию. — Но не попала! — Зачем вы вообще использовали кинжал? — Я ему врезала по ебал… кхм… Уважаемый герцог, — снова милая улыбочка, — я его ударила по лицу, но, кажется, он был в состоянии аффекта и не собирался останавливать нападение Кажется, у него начался дергаться глаз. Улыбайся, это всех бесит. А потом он тяжело вздыхает. — Что вы вообще делали в коридоре в пять утра? — спрашивает он уже не грозно, а устало. — Бессонница, — пожимает плечами Рени. Он вздыхает. План «Подальше от начальства и поближе к кухне» видимо окончательно провалился. — Чаю? Рени недоуменно моргает. — Э?.. Да, спасибо. Он встает из-за своего кресла и идёт к полкам сбоку. — С сахаром или без? — С сахаром. Рени недоуменно смотрит на него. Он странный. Вскоре ставит перед ней чашку очень вкусно пахнущего чая. — Знаете, Рени, я про Вас много слышал. — Надеюсь, только хорошее? Язык у Рени без костей и суставов и даже присутствие Уважаемого Герцога это не изменит. А чай и на вкус очень хорош. Малиновый. — На удивление, да. Не считая, правда, парочки случаев с долгами, — Рени отводит взгляд, — но в остальном только хорошее. — Рада слышать, — вставляет она, за что получает сверлящий взгляд за то, что перебила. — Так вот, какого было моё удивление, когда в этом неприятном случае участвовала не абы кто, а именно образцовая заключённая, что даже в боях пусть и сильная, но никогда не калечит противников. — Не считая, правда, самооценки некоторых бойцов. Вот её я калечу знатно, — снова перебивает. И снова раздраженный взгляд. — Рени. Что случилось? Она вздыхает над такой ароматной чашкой чая. — А можно мы просто попьём чай в тишине? — и устало вздыхает. — Понимаете, мне как владельцу этой крепости надо разобраться в ситуации, дабы не допустить повторений. — Ну, выставить побольше охраны на ночные смены? — И это тоже. И упрямо смотрит своими красивыми и суровыми глазами на неё. — Да это был просто триггер. — Триггер? — поднимает бровь. Вздыхает. И поднимает самое нелюбимое воспоминание. — Мой отец, когда был пьян, также нападал на меня. Причём совпало всё в плоть до позы. — Тот отец… — Которого я убила, да. Стук чашки об блюдце в тишине кажется оглушительно громким. — Благодарю за чай, Уважаемый герцог. Улыбается. И уходит.***
Вся эта ситуация жутко раздражает. Хотелось кому-нибудь врезать. Точнее врезать герцогу. Вот ты живёшь и старательно пытаешься забыть, а потом появляться какая-то мразь (герцог), которая ковыряет рану. А потом ещё соль сверху сыпет. Бесит. Именно поэтому Рени не сдерживаясь избивает грушу около арены. Сила в бою никогда не была её сильной стороной, она была больше по ловкости и скорости. Ну и по различным приёмчикам, причём и подлым. Но… Она ломает автомат для тренировки. Даже побить его нормально нельзя! И совершенно не замечает испуганных взглядов других заключенных. Слухи о случившимся с утра уже успели распространиться, а её агрессивное избиение бедного тренажёра — не помогает. Рени также не замечает, как люди ей боязливо смотрят в след, пока она зло уходит в коридор. Злость и раздражение. А перед глазами мелькает мёртвое и залитое в крови лицо этого ублю… отца. Лицо отца. Сворачивает с коридора в безлюдный тупик. Нет, она не будет плакать. Она и так слаба, сдалась, поддаётся эмоциям. Она должна быть выше этого, она просто убийца. Ничего большего. Убийца, а убийцы не заслуживают ничего в этом мире. Ни сочувствия, ни сострадания, ни уважения. Она хочет кого-нибудь ударить, выпустить пар. Но больше всего она хочет, чтобы кто-нибудь ударил её.***
С первого дня на обеде она никогда не была одна. Сегодня впервые. Син у медсестры сейчас, остальные боятся даже взглянуть в её сторону. Рени любит общаться, любит общество других людей, и эта изоляция будто бьёт под дых. Даже еда не радует. Только и остаётся, что елозить едой по тарелки. А ведь они все даже не знают, за что она сидит. Так бы вообще ещё сильнее бы избегали. Вдруг она краем глаза замечает, что кто-то всё-таки сел напротив Рени. Неужели Син отпустили пораньше от медсестры? Поднимает взгляд. Это герцог. Сидит напротив всей своей сиятельной персоной. И смотрит на неё. Рени лишь могла понадеется, что её взгляд передал все вопросы, которые она хотела задать. В частности: «какого хрена?». — Прошу прощения, что нарушил Ваше уединение… Он издевается или да? — И что же Вашей Светлости понадобилось? — сил на улыбку даже нет, только взгляд полный подозрения. — Загладить вину? — и улыбается уголками губ. Загладить? Вину? Герцог? Вышестоящее лицо, герцог, его светлость, и загладить вину? Перед человеком, который доставил проблем? Что? — Боюсь, в нашем прошлом разговоре, я немного пересёк черту… — Определенно, — вырывается у Рени. — А ты за словом в карман не полезешь, — усмехается герцог. — Уж какая есть, — пожимает плечами Рени. Манеры знает, но не знает, когда вовремя закрыть свой рот. Вежливо обратиться, но вот контекст сказанного… Удивительно, что она тогда промолчала. — Тогда давайте на «ты». Думаю, тебе так будет проще. И ворует у неё из тарелки закуску, думая, что она не заметила. Еле злость подавляет от того, что кто-то покусился на её еду, проглатывает недовольство (в сотый раз уже) и говорит: — Прошу прощение, Ваша Светлость, но… — Ризли, — поправляет он, улыбаясь, будто сейчас не своровал её закуску. — Ваша Светлость, — упрямо продолжает. — Я не думаю, что это будет уместно. — Если я позволил, значит уместно. Так уж получилось, что моё слово тут закон. О Архонты, как же Рени хочется врезать ему по его самодовольной красивой роже. — Господин управляющий, вы вроде пытаетесь за что-то извиниться, а не спровоцировать ещё одно убийство, — щурится девушка. А потом всё-таки шлепает по руке герцога, что пытается снова стащить у неё еду. Знаете ли, её терпение не безгранично. И вроде за таким неуважением должно последовать минимум недовольство, но его светлость лишь издает смешок, будто вся ситуация его забавляет. — Архонты, вы просто веселитесь за мой счет, — и трёт переносицу. Почему они знакомы буквально два дня, а счётчик того, сколько раз она хотела ему врезать, необычайно высок? — Ни в коем случае. И я правда хочу загладить вину… — Воруя у меня еду? — усмехается девушка. — Знаете, а вы мне должны. — Кусочек картошки? — Ну, долг отдаётся обычно с процентами, — она подпирает голову рукой, лукаво смотря на герцога. — О да, я наслышан про твои махинации с долгами. — Я всё делаю с соответствием с правилами и законами нашей крепости, Господин Ризли, — певуче произносит девушка. — Я в курсе, и это самое неприятное, — он смотрит на неё с насмешкой, скрестив руки на груди. — Тебе понравился чай, который я тебе наливал? Она просто недоуменно кивает, немного обескуражена сменой темы. — Тогда приглашаю вас на чашечку чая после ужина. Думаю, это компенсирует две картошки. — Я подумаю, приходить или нет, — напускное самомнение, будто она хозяин положения. Он же усмехается, поднимаясь со скамейки. — Стоп, две картошки?! Но Рени слишком поздно среагировала, и второй кусок уже отправился в рот герцога, что, слегка смеясь, уходит прочь из столовой. — Вот сволочь! А народ вокруг, что всё это время сидели тихо и молчали, вслушиваясь в каждое слово разговора, не выдержал и расхохотался. — Я ему это припомню, — чуть ли не шипит девушка. — Вот что-что, а чувство юмора у нашего герцога — отменное, — говорит кто-то за соседним столом, а остальные его поддерживают. — Вот что за фигня! С виду такой холодный и загадочный герцог, а на деле такой шалопай! — громко бурчит Рени, сверля взглядом скамейку, где недавно сидел этот самый герцог. Остальной народ всё ещё ржёт.***
Но на чай пришла. И пока Ризли заваривал его, Рени очень надеялась, что её взгляд передаёт всё презрение, которое девушка чувствует. — Так в чём причина визита. Не поверю, что весь спектакль на обеде был просто так? А чай и вправду очень вкусный. В этот раз облепиховый. И кабинет красивый. И книг те сколько на полках, больше чем в библиотеке тюрьмы. Рени жадно скользит по ним глазами. Она очень любит читать и делает это довольно быстро, так что местная библиотека не представляет ей особого интереса. Половину книг оттуда она уже читала на поверхности, а вторую половину прочитала уже здесь с помощью бессонницы. — А с чего ты взяла, что это был спектакль? Может я просто… — Ризли, — перебивает его девушка. — О, уже всё-таки «Ризли»? И с каких пор? — После двух кусочков картошки. Воров не принято звать по титулам. Герцог на это высказывание усмехается. — Так что? — спрашивает девушка, отпивая немного чая. — Во-первых, ты выглядела больно одинокой, а остальные тебя побаивались. Что как не разговор с Уважаемым Герцогом поднимет репутацию? И вправду, после этого разговора к ней многие подобрели. — Спасибо, — благодарно кивает девушка. Он кивает в ответ. — А во-вторых? — Мне нужен был разговор наедине. Рени хмурится. Неужели она успела натворить что-то ещё? — Причина? — Твой отец. Девушка вздрагивает. — Заранее извиняюсь за дальнейший разговор, — он поднимает руки в примирительном жесте, — но я нашёл некоторые не состыковки. — Какие? — напряжённо спрашивает Рени. Архонты, как она не любила таких умных и догадливых людей. — Я изучил файлы по твоему делу после вчерашнего утреннего инцидента. Твой покойный отец был довольно уважаемым человеком в Фонтейне, которого ты, по официальной версии суда, убила ради скорейшего получения наследства. — Это так, — кивает девушка. — Но, я обнаружил вот что. По свидетельствам Уважаемый Господин не обладал алкогольной зависимостью и был очень порядочным гражданином. — Я вчера солгала, — мигом говорит Рени. — Чтобы ты перестал дальше расследовать акт сильной агрессии с моей стороны. Чтобы моё положение в крепости не ухудшилось. — Нет. Ты вчера не лгала. А вот сейчас лжёшь, — твердо кивает Ризли. — У Уважаемого Господина есть законная дочь, которая почему-то почти не появлялась на светских вечерах. Которая почему-то знает сленг трущоб, и которая дерётся так, будто всю жизнь прожила на улице. А также, эта дочь имеет предпринимательскую жилку и без проблем может зарабатывать деньги. И зачем-то такой дочери, которая сама о себе прекрасно заботится, которой палец в рот не клади, зачем-то понадобилось наследство. — Человеческая жадность не знает границ, — спокойно отвечает девушка, смотря прямо в Герцогу в глаза, гордо подняв подбородок. Она чувствует себя загнанной в угол, что только заставляет её выпрямить спину и смотреть ему без страха в глаза. Она называет себя тараканом, но на самом деле загнанный хищник, который готов зарычать и кусать при первом же признаке агрессии. И вдруг, человек, что нависал над ней грозной тенью, отступает, вздыхает, а она всё смотрит насторожено. — Знаешь, я ведь тоже попал сюда по похожей причине. Я убил своих приёмных родителей. Настороженность во взгляде сменяется откровенным удивлением, почти шоком. — Что они сделали? — негромко спрашивает Рени. — Они забирали детей из приюта, окружали любовью и заботой, растили, а потом продавали их на рынке, будто какой-то скот. Вся его поза кричит о напряжении, челюсть сжата, казалось ещё немного и он зарычит. Разозленный волк. Ужасная и лицемерная ситуация, всего одно предложение — но хочется блевать. Может, он её поймёт?.. — Он пытался меня убить. — Что? — Мой отец. Опять напился в доску. Обычно просто бил, но в этот раз схватил нож и… Она отодвигает воротник, сбоку, где осталась тонкая полоска шрама. — Я привыкла драться и защищать свою жизнь. И дома, и на улице. И я была его сильнее. Он смотрит на неё удивленными глазами, в которых плескалось сочувствие. Невольно в глаза бросаются его шрамы. Он понимает. Как никто другой. — Ты оборонялась. — Да. До этого он стоял, облокотившись на стол, но теперь он чуть двигается вперед. — Ты оборонялась, — снова повторяет он. В этот раз она просто кивает — Ты… тебя могли оправдать! По законам Фонтейна!.. — будто сняли чеку с бомбы, и он резво зашагал туда-сюда по кабинету перед сидящей девушкой на диване. — Знаю. — Знаешь? — он резко останавливается перед ней. — Да, меня могли оправдать, но я этого не хотела. — Что? — Я… я убийца. Я убила человека. Родного. Да, он был мразью, да, отвратительным отцом, да, я часто желала ему смерти. Но. Он был моим отцом. Единственным родным и близким мне человеком. А я не сдержала силы. И убила его. Думаешь, мне место среди простых людей? Среди общества? Заслуживаю ли я солнечного света? — Заслуживаешь. Ты заслуживаешь свободы и справедливости, — твердо говорит он. — Может и заслуживаю, но я её не хочу. Он приближается к тебе, явно взволнованный. — Я могу подать на апелляцию… — Нет, — твердо отвечает она. — Ты себя просто губишь! — Да, но это моё решение, и я прошу его уважать. Он смотрит всё ещё с сочувствием и немного обреченно. Он может помочь, но ему не дают. Мечется по кабинету как зверь в клетке. — Ризли, мне просто некуда больше податься. Я ненавижу всё, весь Фонтейн, ненавижу свой дом, а люди, которые были мне дороги, отказались меня даже выслушать. Мне говорили, что эта крепость — пристанище для всех изгнанных и отвергнутых. Так позволь найти мне тут приют. Он снова мечется по кабинету, но потом останавливается и глубоко вздыхает. — Хорошо. — Правда? — голос девушки будто расцветает. — Да.***
Её повысили. Причём довольно сильно, поставив на руководящую должность над частью цеха. Для новичка, что был тут всего несколько месяцев — не слыхано. Она не прислушивается к сплетням, но кажется она их слышит даже когда затыкает уши. — Ну и зачем ты меня повысил? — спрашивает Рени, после глотка чая с липой. — Это не я сделал, а начальник производственного цеха, — отвечает Ризли, не отрываясь от документов на столе. Она вновь сидит на диване у него в кабинете, на этот раз в менее напряженной обстановке. Взгляд лениво пробегается по корешкам книг. — По твоему указу, — утверждает девушка. — Скорее по намёку. Рени тяжело вздыхает и откидывается на спинку дивана. — Знаешь, мне фаворитизм не нужен. — Это не фаворитизм, — он откладывает один документ и берёт другой в руки. — Тогда что, Ризли? Ты меня где-то раз в несколько дней приглашаешь на чай, по должности повышаешь, относишься лучше, чем к другим своим подчиненным. Люди уже говорят, что я твоя любовница. На мгновение Ризли даже задумался над чем-то. — Понимаешь, Рени, в моих глазах ты не заключенная, ты невиновная, что на добровольной основе решила остаться в моей крепости. А значит, ты мой рабочий. У рабочих условия лучше, чем у заключенных. А поскольку куда-нибудь в охрану тебя я не могу назначить — уж очень подозрительно, то выходит надо повысить по должности. Она прищуривает глаза. — Чёрт. Звучит так, что даже не прокопаешься. — Знаю. — Дай угадаю, ты импульсивно решил меня повысить, а потом долго думал над правдоподобным оправданием, да? — Зришь в корень. Она закатывает глаза. — Как же ты меня раздражаешь. Относится к герцогу проще и больше не сдерживать свою речь, было легко. Наверное, всему виной тот момент откровения. После порой они говорили по душам, но больше подкалывали друг друга. Это было приятно. Зачастую мало кто спокойно относился к её вспыльчивому характеру и юмору, да и ещё и не обижался на её подначки. И на удивление, они с Ризли сошлись в юморе и подначках. Правда это бесило. — А что делать со слухами тогда? — спрашивает Рени. — Ничего с ними обычно не поделаешь. Можешь начать ими пользоваться. — Пользоваться? — Любовница герцога Фонтейна, в которой тот души не чает и… семеро, зря я тебе это сказал. Меня пугает твоя улыбка и твой взгляд. Я передумал, не пользуйся слухами! — Поздно, — тянет девушка, с дьявольской улыбкой на лице. — Знаешь, ты меня иногда пугаешь. Все твои аферы с купонами, то как ты быстро располагаешь к себе людей, как ты плетешь интриги, да и вдобавок больно бьёшь. — Я напугала великого герцога! Я считаю, что это успех!***
Всё то время, что Рени была в крепости, ей невольно казалось, что чего-то не хватает. И только после знакомства с Ризли Рени поняла. Ей не хватало друга. От неё все отвернулись, когда узнали об убийстве, и она никого из них не винит, хотя и нерациональная обида в душе имеется. И пусть в основном вся её моральная боль была в основном о том, что она совершила, боль от отсутствия друзей тоже была. Да, она дружила со многими в крепости. Но либо она использовала человека для какой-либо выгоды, либо она правда дружила, но многое не договаривала и молчала. Удивительно, что именно такой болтливый человек на самом деле так хорошо хранит тайны. А потом появился Ризли. Тот, кто знал её секрет и тот, кто принял её сторону. Он знал, что она убийца, знал, что она за гадкий и противный человек, но это не мешало ему относится к ней как к обычному хорошему другу. — Ты выросла на улице? — В большинстве своём. Отцу было либо на меня плевать, лишь бы я глаза не мозолила, либо был пьян. А когда он пьян — он опасен. — Вопрос, а как слухи о пьянстве человека на такой высокой должности не распространились? — О, этот ублюдок был невероятным взяточником и предельно осторожен. Ему нравилась роскошь и деньги, но и от своих зависимостей он не хотел отказываться. В итоге обманывал всех вокруг. Ему была очень важна репутация. Поэтому я и бегала по трущобам и катакомбам, фактически там жила. Если я попадалась где-то на улицах знати — мне попадало от отца. А в трущобах всем было на меня насрать. Бывало я неделями не возвращалась домой. Ну и на улицах я и научилась драться. — Так вот откуда это удивительное сочетание. Знатной леди и оборванки со двора. — О да, — усмехается девушка. — Я тоже какое-то время жил на улице. Не из приятных было времечко. — Хуже всего всегда было зимой. У отца был длительный отпуск, он пил дома не переставая, так что домой было идти нельзя. А на улице такая холодрыга. — О да, зима на улице была… Ужасна. Вроде не очень холодно по температуре, но из-за влажности было невероятно плохо.***
— Ты можешь взять, — машет ей рукой герцог. — Ты про что? Знаешь, мне палец в рот не клади, я весь кабинет вынесу. — Я про книги, — она смотрит на него удивленно. — Думала, я не замечу, что ты на них так смотришь? Ты можешь брать почитать. — Правда? — она будто загорается от счастья, он заторможено смотрит на неё и кивает. — Спасибо! А потом он милостиво игнорирует, что она даёт почитать книги своим друзьям. А потом мучительно вздыхает и тратит часть бюджета на расширение библиотеки, а то больно уж книги востребованы. Но это того стоило. И искренняя улыбка Рени, и картина того как она учит двух маленьких детей читать по этим самым книгам. Вскоре после этого в библиотеке появляется полка с детскими книжками.***
Всё-таки она не таракан. Она дикий зверь, которого приютили и дали еды и ласки. Который разнежился. Рени всегда любила чужое внимание, кайфовала от взглядов, была тактильной и общительной. Кто бы мог подумать, что всё это ей сможет предоставить тюрьма? И как бы она не ворчала на Ризли, и на то, что, проходя мимо неё, когда она ест, он всегда старается стащить какой-нибудь кусочек (на радость другим заключенным, что всегда смеются), она очень ценит общение с ним. Поэтому, наверное, так обидно, когда её выкидывают на улицу. К ней пришли жардамы сверху. Забрать на повторное слушание. Появились новые улики. Ризли всё-таки её сдал. И вроде бы столько предательства за последнее время почувствовала, но всё равно больно. А Рени решила, что он её понял. И так, спустя полгода, она вновь видит солнце, хотя думала его больше никогда не увидеть. Глаза от этого солнца нещадно болят. И воздух морской кажется слишком влажным. А гуляющий ветер заставляет вздрагивать. Ей тут плохо. На поверхности. Она хочет домой. Не в то место, где она жила с отцом. А обратно в крепость. В темноту и безопасность. Народу на слушанье очень много, больше, чем обычно зрителей на боях с герцогом на арене. Ну да, повторное слушание убийцы. Что за новые улики? Верховный судья вроде бы выглядит как обычно, но почему-то очень долго и внимательно на неё смотрит. А Госпожа Архонт явно взволнована. Начинается суд. Долгое зачитывание и объяснение прошлого суда и приговора. Кого убила, зачем убила, что за это получила. Люди, зрители в зале, их мерзкие взгляды будто оседают на коже. Хочется помыться. — Буквально пять дней назад мы неожиданно получили ещё улики по данному делу, — говорит её адвокат? Рени впервые его видит, в прошлый раз был другой. — Журналист газеты «Паровая птица» просматривала свои старые фотографии… Что? — Вы, наверное, все слышали про дело вора, которое должно прослушиваться завтра? Так вот, по просьбе следствия Госпожа Шарлотта подняла архив старых фото. И просматривая фото полугодовой давности заметила кое-что странное на фото. Фото прожектором вынесли на экран. Фото улицы, где был их с отцом дом. — Приблизите, пожалуйста, левый нижний угол, вон то окно. Можно было четко увидеть, как злой разъяренный убитый двигается на предполагаемого испуганного убийцу с ножом в руках. Как её отец пытается убить Рени. Ризли её не сдавал. Не предавал. Кто-то в толпе ахает. Про залу проносится шепот. — Кажется, Госпожа Рени, Вы сообщили не все подробности того утра на слушание, — обращается к ней Верховный судья. — Прошу, мадмуазель, сообщите в этот раз все подробности. И вот… как говорить? Как преодолеть свою гордость, что стала стеной? Как признаться в своей слабости, в своей ничтожности? Ризли её понимал. Он такой же. Но они? — Мадмуазель? — после продолжительно молчания переспросил судья. — Что именно хотите знать? — голос будто охрип. — Что именно на этом фото? — Это мой отец. И я, — глубокий вдох. — Он пытается меня убить. Шепот по залу. Пожалуйста, прекратите спрашивать. — По какой причине? — Он, — сглатывает, переводит дыхание, — у него были проблемы с алкоголем. Он часто меня бил, — шум зала нарастает, — но пытался убить он меня впервые. — Тишина в зале суда! — громко и четко говорит он, и все замолкают. А потом задаёт вопрос, который когда-то не задал Ризли. На который она бы не ответила даже ему. — Вы знаете по какой причине он изменил своё привычное поведение? Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт. — Я могу не отвечать? — Вы его как-то разозлили? Заткнись, просто заткнись, заткнись. — Что произошло до того, как он напал на вас? Архонты, как она его ненавидит. Злость и ненависть клубком смешиваются в ней, заставляя стиснуть зубы, поднять подбородок и громко, чётко, со злостью в глазах и в голосе произнести: — Он был в усмерть пьян. Спутал с моей погибшей матерью, называл её именем. Попытался изнасиловать. Я отбилась. А он разозлился. И в этот раз в зале была гробовая тишина. Пусть они все сдохнут. Хотите зрелища? Она может его им дать. Как же противно. — Он нанёс вам какое-нибудь ранение? В прошлом следствии этого даже не проверяли. Всем было плевать на самочувствие убийцы. — Да, — и отодвигает воротник, показывая шрам. Теперь вы довольны Господин Верховный судья? — Почему не сообщили информацию на прошлом суде? Она молчит. Лишь смотрит с ненавистью в глазах. На удивление суд не стали дальше затягивать, обсасывать новые подробности. Доказательством слов девушки служили фотографии. Архонт и судья мало говорили и смотрели на неё странным взглядом. Её оправдали. Сняли наручники и отпустили. Какого хрена? Спустя полгода, как она привыкла к жизни там внизу, как она стала… счастливой? Она была счастливой там. С Ризли, с Син и другими заключенными. Ей нравилась работа там, она закупила себе в подпольном рынке получше мебель, оборудовала спальню. Подружилась с поваром и начальником цеха. Полюбила всей душой тюрьму и те самые высокие потолки. Она нашла дом. А сейчас её выгнали. На улицу. Вернули наследство отца и отпустили. Куда идти? Зачем? Она убийца, но почему-то общество сочло её убийство приемлемым. Разрешило свободно гулять по улицам, дышать свежим воздухом и находится на солнце. А заслуживает ли она это? «Заслуживаешь» — говорит внутренний голос почему-то голосом Ризли. Она так не думает. Приспособиться к обществу — невероятно сложно. Вскоре выходит статья, раскрывающая подробности её дела. Все смотрят на неё на улицах. В большинстве в своём с жалостью. Ей не нужна их жалость. Как там Ризли внизу? Она, как и прежде жила в столице, казалось, что все вокруг её знают, уж больно дело было её громким. Она любит общение, любит людей, но почему-то даже легкий разговор с ними давался сложно. Как после того утреннего инцидента. И тут нет Ризли, который бы сбавил напряжение. Её старые друзья, все как один, подошли к ней, посочувствовали, сказали, что с самого начала все в неё верили. Говорили, что с самого начала чувствовали, что-то не так. Никто из них не извился за то, что тогда перед судом отказались её даже выслушать. Может, если бы кто-то из них бы выслушал, она бы всё-таки отказалась от приговора ещё бы в первый раз. Хотя кто его знает. Может даже бы сочувствие друзей не уломило бы её гордость. Вон, разговоры с Ризли же не уломили. Хотя Ризли — это другое. Так что всё своё время она проводит в катакомбах. Там роднее. Среди детишек, которым она покупает поесть, рассказывает сказки и поёт. Когда-то давно, в её детстве, был мужчина, что приходил к ним, рассказывал сказки, кормил и пел. Как же он красиво пел. Одно из теплейших воспоминаний её детства. Он ещё всегда трепал её по голове, говорил, что она такая же, как и его дочь. Надеюсь, воспоминание о ней у детей будут таким же тёплым.***
Спустя месяц ей в дверь стучат. Она переехала, тот дом продала при первой же возможности. Новый дом, что находится недалеко от входа в катакомбы, рядом с любимой лавкой выпечки, чей владелец в детстве её кормил порой. Он до сих пор относится к ней лучше всех остальных. Она думала, что это Лесли пришла, её бывшая подруга, что очень уж хочет восстановить дружбу. Приходит, болтает без умолку, а сил выгнать её особо и нет. Но за дверью не она. Ризли. И счастье распускается цветком в груди. — Вау, меня что, снова осудили? — улыбается девушка. Хоть бы да. — Нет, был по близости, решил зайти. Рад тебя видеть. Она запускает его в дом. — Так вы пользуйтесь своей должностью, чтобы узнавать адреса девушек? Как подло, Господин Управляющий, — качает головой Рени. Он издает смешок. — Чаю? Правда у меня нет такого вкусного как у тебя, да и заваривать я особо не умею… — Я уверен, что всё равно будет очень вкусно, — улыбается он. Вот всегда он такой. То вы подкалываете друг друга, то он выдаёт какую-нибудь жутко приятную вещь, от которой щемит в груди. Она гордо усмехается, чтобы не показать смущение, и ведёт его на кухню. Архонты, как она скучала по вкуснейшему чаю Ризли. И как она скучала по нему. И по крепости, и… — Я хотел поговорить… Она кивает, а потом делает глубокий вдох: — Я бы хотела вернуться в крепость. — Я бы хотел, чтобы ты вернулась в крепость. Говорят, они одновременно. А у Ризли ёкает сердце от того как ярко и искренне улыбается девушка от его слов.***
Они вернулись к обеду, как раз, когда все закончили работать, поэтому девушка тут же побежала к буфету, к друзьям и знакомым, вместо того, чтобы разгрузить вещи. Все рады её видеть, она со многими обнимаете, смеется, делится последними новостями. Ризли стоит рядом, облокотившись на стену, улыбаясь, смотря за этим общением. Охранники, проходя мимо, машут девушке. Повар улыбаясь приносит любимую еду Рени бесплатно. Она смеясь дарит подарки сверху, которые купила некоторым своим друзьям, а Ризли делает вид, что не замечает эту наглую контрабанду. — Рени, тебя надо оформить и заселить, — напоминает ей герцог спустя продолжительное время. — Да, точно, увидимся позже! — прощается со всеми. Путь до кабинета она проводит чуть ли не в припрыжку, Ризли кажется, что никогда её не видел такой счастливой и довольной. — Хотелось бы поселить тебя в предыдущую спальню, но тебе теперь по должности положена койка получше, — говорит Ризли, заваривая ей чай. — Ну вот, зря я мебель и вещички туда что ли таскала, — вздыхает Рени. — Так признаться в контрабанде прямо перед начальником тюрьмы. — Будто ты сам не был заключенным и сам подобное не вытворял. И будто ты не знал, что я этого делаю, — закатывает глаза девушка. Он хмыкает. — Кстати, я хотел сказать… — Если скажешь, что ты был прав и надо было с самого начала рассказать всё следствию, я тебе врежу! — Нет, я не про это… И вообще, я бы не стал шутить и упрекать тебя на поприще этой темы. — Как благородно с вашей стороны, — фыркает девушка. — Всё, я передумал говорить, — поднимает руки Ризли и отходит. — Нет, я же умру теперь от любопытства! — Ну, так тебе и надо. Будто у него получится сейчас выстоять перед её большими глазами, что просят пойти на уступки. — Эх, ладно, — он отворачивается, не смотрит ей в глаза. — Я хотел сказать, что вернул тебя сюда не только из-за всеобщей хандры других, а они все страдали по твоему уходу, и не только потому, что ты хорошо справлялась со своей работой… Нет, мне просто эгоистично тебя не хватало. — Мне что, рассматривать это как признание? — Да, — неожиданно твёрдо отвечает ей герцог. И невозмутимо протягивает ей чашку с чаем. — Ну, тогда можешь поселить меня к себе в комнату, говорят, она у тебя шикарная. — Мне это рассматривать как ответное признание? — поднимает бровь Ризли. — Да.