***
Россия спускалась по широкой завивающейся лестнице, проводя рукой по искусно сделанным узорчатым перилам с целью опоры. Стены самого особняка были тёмными, что придавало комнатам более угрюмый вид, изображая хозяина. На стенах висели самые различные холсты: от небольших по своему содержанию натюрмортов до огромнейших, почти на всю стену пейзажей. Были и среди них портреты германских стран: от Священной Римской Империи до Третьего Рейха. Последний, кстати, очень красивый… В меру широкие плечи, подтянутый торс, спрятанный под белоснежной, идеально выглаженной рубашкой, ярко-черном жилетом и такого же цвета пиджаком. На ногах красовались лакированные туфли. Блондинистые волосы аккуратно зализаны назад, придавая Третьему более аристократичный вид. Темно-синие глаза грозно и даже с каким-то презрением смотрели прямо на Россию, что заставляло ту вздрогнуть, но, несмотря на это, придавали особый и незабываемый шарм немцу. Так, стоп! — «Я чё, конченная? В смысле «красивый»? Он, мать его, ужасный! У-жас-ный! — твердила сама себе Россия, опровергая все мысли, не согласные с её окончательными доводами, если они таковыми являются. — «Так! Я реально конченная. В смысле «Если они таковыми является»? Почему я стала такой неуверенной в своих же мыслях?» Вот пара секунд, и девушка уже прошла извилистый путь по лестнице. Россия ещё раз окинула взглядом эти многочисленные ступеньки, по бокам обставленные перилами. Тяжело от безысходности вздохнув, она вернула свой взор в коридор, по которому сейчас должна будет пройти. Первый этаж, безусловно, не особо отличался от второго: высокие стены, частые огромные окна, закрытые в силу вечера плотными темными шторами, чистейший пол, антиквариатные хрустальные люстры и редкие суетливые слуги со служанками — показуха, одним словом. Русская закатила глаза и продолжила идти по тому пути, про который ей рассказали ранее, чтобы ненароком не заблудиться и без происшествий дойти до столовой, где её будет ждать… — «Маладой хаспадин его величество фюрер». — О да, Россия будет ещё долго стебаться над Третьим, пусть и молча, чтобы не попасть в неудобное положение. Из своих мыслей и стёбов над своим новым господином её вывел голос. — Россия, верно? — сказала молодая женщина с коротко остриженными тёмными волосами и зелёными глазами. Одета она была в строгое черное платье, соответствующие всем законам скромности, с белым фартуком. Служанка, видимо. — Д..да? — неуверенно произнесла окликнутая, — Вы что-то хотели? — набравшись смелости, спросила она. — Не совсем. Я Марта, а твоё имя я знаю… — «Блядь, голова кругом от всех ваших имён. О Боже! Можно помедленнее всем событиям меня подставлять!?» — …И я хотела предупредить тебя, что… — «Можно мне домой? Вы меня все заебали» — …Всё поняла? — спросила Марта, выжидающе смотря на Россию. — А? А, да, — русская не совсем понимала, о чём речь, ну, значит, это не важно. Значит, можно сказать что-то такое. — Я рада! Всё, я побежала, — крикнула она, уже забегая за угол. Жаль, Марта не пойдёт с ней вместе: России в другую сторону. Так было бы немного спокойнее. Но, к несчастью, русскую оставили прямо здесь, посреди широкого, но такого неуютного коридора. Здесь вообще всё было чуждо России: от мрачных стен до нагнетающей ауры пристанища для Леры… — «Надеюсь, это ваше «пристанище» будет временным для меня», — загадала желания непонятно кому и куда Россия. Сейчас она зайдет за угол и выйдет на столовую, которую русская ещё ни разу не видела, но успела возненавидеть всем своим сердцем. Одно осознание того, что этот фюрер там сидит, подкрепляется энергией, заставляет Россию скривиться, да и она уверена, что его одеколоном там пропахло абсолютно всё. К слову, его туалетная вода не была такой отвратительной: сладкий запах пряностей и корицы вперемешку с чем-то вызывающим и ярким…Грейпфрут, вроде? Вкусно, одним словом. — «Да блядь! Россия, соберись! Либо ты не думаешь о нём, либо прыгаешь с крыши!»— поставила сама себе русская выбор. И, кажется, он очевиден. Она ухватилась ртом за воздух, взяв как можно больше его в полость, и шумно выдохнула через то же отверстие. Ну вот, всего лишь одна секунда, а Россия уже там: огромное помещение, сделанное в той же цветом палитре, что и весь дом в целом. Посреди столовой стоял длинный стол, сделанный из какого-то дерева, о существовании которого Лера в априори не знает, но древесина должна быть дорогой, сочетаясь со всеми вкусами богатого фюрера, и накрытый тёмной скатертью. Фу, России уже блевать хочется от этого чёрного. И плевать, что это тёмно-синий. Но вся ненависть к цвету улетучилась, стоило взглянуть русской на один из краёв стола, где вальяжно, запрокинув одну ногу на другую, сидел и сам хозяин мрачного особняка. Он, поставив локти на стол, сцепив кисти рук и положив на них подбородок, со своей гаденькой ухмылочкой смотрел на Леру, которую, судя по её глазам, сейчас стошнит от этого вида. — Здравствуй, Россия. — произнёс достаточно холодным голосом Третий, чтобы русская вздрогнула, — Присаживайся, — любезно предложил он. Но русская молчала, тупо глядя на фюрера, — Садись. — уже более приказным тоном сказал Николаус. — «Ладно-ладно, сажусь. Хули приказываешь? Я, вообще-то, независимая девушка, сама знаю, что делать, — России ничего не остаётся кроме того, как вот так вот высказывать своей голове недовольство по отношению к фюреру. На большее прав у неё нет. Но она всё же села, — Пусть подавится своей едой и моей покорностью» На столе уже всё стояло: наваристый куриный суп, от запаха которого сводило живот России, неприятно напоминая о том, что она давно не ела, отваренная картошка с гуляшом. — «А чё так много? Я дома ела раза в три меньше.» — Ты всё это доешь, поняла? — холодно сказал Третий, видя, с каким лицом Россия посмотрела на еду. Дождавшись неуверенного кивка, он принялся за обед. Россия взяла ложку в рот, предварительно зачерпнув ею суп. Вкусно. — Познакомилась со всеми? — поинтересовался Рейх. — С большинством, — коротко и тихо ответила она. — Я рад, — между тем суп уже закончился. Взяв в руку вилку, русская отломила кусочек картошки, а потом нехотя положила в рот. Признаться честно, она была реально вкусной. А ведь Россия не любила картошку. — Вкусно? — опять спросил он. — «Не трогай меня. Заебал со своими расспросами. Дай ребёнку поесть, или я тебе этой вилкой сонную артерию проткну. Думаешь, не смогу?» Россия кивнула, отламывая новый кусочек картошки и гуляша, который, кстати, тоже очень даже ничего. Покончив со вторым, Россия уже собралась уходить, как её остановил голос немца: — Не смей сбегать. — «Ага блядь, как же. Бегу и спотыкаюсь» — Не собиралась, — тихо отозвалась Россия. — Обещаешь? — спросил он. — Обещаю, — ответила Россия. Теперь, если она сбежит, её будет грызть совесть, ведь она у неё, несомненно, есть. По крайней мере, так считала русская. А она сбежит. Она точно это знала. Ариец улыбнулся. Улыбнулся по-особенному. Не как всегда. Улыбка не была гадкой, от которой русскую тошнит. Она была другой… Она была… Доброй…? — «Чего-чего, блядь? Мне не кажется?» — Всё, ладно, — Николаус резко вернул своё привычное выражение лица, каменное. — Можешь идти. — Россия поднялась с насиженного стула и побрела по коридору, вспоминая дорогу до своей новой комнаты.***
Лера с разбега плюхнулась в кровать, принимая позу звезды. Как она устала! Голова кругом идёт от информации и событий. Господь, за что? — Как в прошлой жизни я нагрешила, что теперь ты даёшь мне столько невзгод? — спросила у Бога Россия. Хотя, кажется, адресовала она это стене, ибо никто ей не отвечал и даже не собирался. — «Отец — просто предатель. Продал меня, свою родную дочь, какому-то там сучаре, который явно не в себе. А ради чего? Ради денег…Я же никогда не перечила отцу. Ладно, шучу. Мы с ним никогда не были той семьёй, о которой я мечтала. Унижения, оскорбления и избиения были для меня чем-то обыденным. Помню, как пряталась в своём шкафу, глотая горькие слёзы и потирая новый ушиб. Всё это…Просто нормально для него. Была бы моя воля, давно бы свалила куда-нибудь. К дедушке, например. Но мне не давала совесть: там мои младшие братья и сёстры, и Бог знает моего папашу, чтобы тот сделал с ними, если бы я сбежала. Как там Украина? Не спалили ещё его ночную беготню? Как успехи у Беларуси с рисованием? А как там…», — Россия почувствовала усталость, которая отстраняла все раздумья на задний план. Она, зарывшись в одеяло, приняла более удобную позу для сна, переворачиваясь на бок, и прикрыла глаза. Веки в ту же секунду как будто стали свинцовыми и уже плотнее закрыли глазницы. Всё тело отяжелело, разум перестал думать о чём-либо, отправляя Россию в страну небытия: сон.***
Проснулась русская, как ей показалось, через пару-тройку часов от какого-то шума за окном. — «Какие мразоты меня разбудили. Вот же суки!» — Россия возмущена, ведь её сон нагло прервали, и, вроде как, он был счастливым: Лера уже не помнит. Она начала прислушиваться. Гробовая тишина. Вдруг, ей показалось? — «У меня что, шизофрения? Я чё, ко…Чего, блядь?» — в окно сильно ударили, и через секунду звук повторился. Что или кто это мог быть? Довольно поздний вечер, мелкий дождь, второй этаж…Так, стоп! Кто может дотянуться до второго этажа, а главное: каким образом!? Россия сглотнула подступающий ком в горле и тихо поднялась с кровати, что, освободившись от лишнего веса на себе, неприятно заскрипела. Русская аккуратно и без лишнего шума подошла к зашторенному окну и, ухватившись за плотную ткань, отодвинула штору. Там был…голубь? — «Что, блядь?»— только и подумала Россия, но решила всё-таки открыть окно и впустить птицу: пусть погреется хотя бы. Она, взявшись за ручку и повернув её, открыла стекло, впуская в комнату мелкие капли дождя, которые попали на лицо русской, заставив ту поморщиться, холодный ветерок и самого голубя. Он, миновав оконную раму, уселся на подоконнике. — Ты откуда, малыш? — спросила Россия, погладив его. Странно, он спокойно принимает ласку, а не шарахается от всех двигающихся объектов. Вдруг, Россия замечает на его лапке какую-то бумажку, через пару секунд которую Лера аккуратно взяла и развернула. Там было письмо. Немного неровным и явно детским почерком было написано следующее: «Привет Лера! Это я, Василиса. Пишю сама. Могут быть ашибки. Как у тебя дела? У меня всё харошо. Папа сразу повиселел, когда ты уехала куда то. Ис папиного разговора с Андрием я паняла, что ты уехала к немцам. На сваи деньги я купила пачтольёна голубя и пишю тебе. Надеюсь у тебя всё атлично. Я заметила, что Андрий бегаит каждую ноч куда то. Папе гаворить небуду. Ты бы не расказала. Очень скучаю! Люблю, пака!». На письмо упало пару слезинок. В сердце больно защемило, напоминая о том, как Россия сама скучает по этим детишкам. Как же хочется их обнять и сказать, что у неё всё хорошо. Беларусь тепло поцеловать в лобик и улыбнуться, Украину щёлкнуть по носу, не забыв сказать о том, что геи — это отвратительно. Да и остальных безумно любит, просто не хватит места описать всей её любви. Если Россия и умеет любить, то только их с дедом. И по нему русская безумно скучает. Не хватает этих тёплых рук и отцовской улыбки, что заменили ей Союза. Россия заглянула в окно. Тёмно-синее небо, усыпанное белыми точками-звёздами, до которых девушка так хотела дотянуться в детстве, но никак не получалось. Широкая дорога, по которой, собственно, она и доехала сюда. Рядом с окном стояла раскидистая яблоня, ствол её широк, но имеет кучу изъянов: основание спиленных веток, толстая кора, создающая разные бугорки, об которые можно упиреться… — «В детстве я сто раз лазила по деревьям, я точно смогу!» — Россия была безумна счастлива, узнав про такую вещицу, которая сможет ей помочь в побеге. Уже подойдя ближе к подоконнику, она начала всматриваться в траву, проверяя, будет ли мягко прыгать с дерева, не оставляя серьезных повреждений на своём теле, и искать толстые ветки для того, чтобы ненароком они не сломались, когда будут удерживать русскую. Просчитав всё, Россия с силой упёрлась ногой об какую-то корягу, что хорошо держалась у основания ствола, и уверенно взялась рукой за ветку, которая, по расчётам Леры, должна была выдержать вес девушки. Русская аккуратно перебирала всеми конечностями, крепко держась за всё, что могло помочь ей не свалиться и не разбудить собак, сидящих где-то в будке рядом с калиткой. И вот, спустя пару минут она сидит на сучке, находясь от земли на расстоянии примерно метра. Раз, два, три. Россия спрыгнула, больно ударяясь об траву, оставляя ссадину на ладони и коленке. — Ай! — от неожиданности и боли сказала девушка и сразу обернулась на калитку: благо, собаки не услышали и спят. Россия встала на ноги и отряхнулась. Она посмотрела по сторонам, ища то ли слуг, вышедших, как думала Лера, по её душеньке, то ли какую-нибудь дыру в калитке. И не зря. Последнее она всё-таки отыскала: если пройти наискось влево, то можно заметить отсутствие одной опоры. Через получившееся отверстие Россия спокойно может пройти, что её очень радовало, ибо в противном случае, всё было бы впустую. Подбежав к дыре, она с легкостью пролезла через неё, а после вдохнула глубоко в легкие воздух. Он был не тот, что в особняке или на его территории. Это был воздух свободы, неповиновения и отваги. Но тут же всё улетучилось, когда для России дошло кое-что. Жаль, что об этом она забыла подумать чуть раньше, когда вылезала из окна. — «А что дальше-то? Ну, сбегу я. А как выбираться из Германии в Советский Союз? Я даже не знаю, где нахожусь. Мой немецкий не в идеале, несовершеннолетняя, так ещё и денег нет. Чёрт, я пропала! Обратно я не взберусь на дерево, это слишком высоко и сложно. Сука! А, похуй. Доберусь до ближайшего поселения, а там и видно будет», — где был здравый рассудок, Россия не знала. Судя по ней и её поступкам, она вообще ничего не знала. Не знала о том, что свобода может обойтись ей ой, как тяжело и дорого. Что делать ей, чтобы выжить и, не попав в лапы немцу, добраться до своего дома? Один Бог да Чёрт знают, а у них спросить не представляет возможности: уже пробовала, и ничего не получилось. И всё-таки, Россия считала, что мысль о том, чтобы найти хотя бы деревушку, показалась ей как минимум логичной, поэтому она, не задумываясь о том, в какую сторону верно будет идти, двинулась вдоль дороги.***
Через часа два она находит лес. Ноги становились ватными от усталости, хотелось пить и хотя бы перекусить, а какого-нибудь поселения и близко не было видно. Неправильное, всё-таки, Россия выбрала направление. Можно было повернуть на сто восемьдесят градусов и вернуться к особняку, а оттуда идти в другую сторону, но обратно уйдёт на дорогу, в силу её усталости, часа три-четыре точно. Уже начнёт светлеть, проснутся слуги и, главное, собаки, которые будут гавкать, как будто маньяка увидели. Все выбегать во двор, увидят Россию, вернут в поместье немца, а потом…Даже представлять ей не хочется, что будет потом. Поэтому, лучше немного свернуть с пути и пойти по лесу: с виду он небольшой, а значит, можно воспользоваться советом дедушки: идти в одну сторону, не сворачивая, пока не выйдешь из него. В идеале, конечно, встретить там отшельника, если, естественно, тот поможет, а не сожрёт, но просто выйти на простое поселение вне леса тоже неплохо. Россия повернула в рощу лиственных деревьев. Она была довольно густая, что было не очень хорошо: замедляет дорогу. Деревья обычно были средней высоты, не преграждая путь лунным лучам, освещающим дорогу русской, но иногда попадались и высокие, что никак не влияло на проходимость. Главное, чтобы никакая большая и хищная живность не попалась, иначе эта «прогулочка» по ночному лесу очень плачевно обернётся для России. Хотя, и змеи опасны, а они не такие уж и большие. Интересно, а они вкусные? В животе неприятно свело: желудок, походу, переваривает мышь, которая повесилась там. Россия, остановившись, обхватила больное место ладонью, попутно осматриваясь вокруг. — «Надо ягод набрать», — это, наверное, была самая разумная мысль за сегодня у русской в голове, поэтому она тотчас начала бегать глазами по кругу, ища какие-нибудь кустики, на которых могут расти ягоды — единственнное, что могло спасти от голода. Помимо еды России ещё надо удобное место для сна, тепло и, желательно, воды. О, а ещё душ: она уже чувствовала, как начала пахнуть потом. Но это, конечно, не так важно: главное три первых пункта. Девушка ходила по кругу в поисках хоть какого-нибудь продовольствия, но ничего не нашла. Даже дохлую мышку. Зато успела пару раз упасть, зацепившись об коряги деревьев, содрав в кровь коленки, и поцарапаться об ветку. Потирая ссадины каким-то подорожником сомнительного вида, она услышала шум воды. Да-да, воды: журчание какого-то ручейка. — «Да-да-да! Победа! Я попью!» — не закончив с «обработкой», Россия побежала, насколько это было возможно, ибо ног она почти не чувствовала, на звук. По пути споткнулась пару раз и упала, больно ударяясь локтем, но это не страшно: у неё есть цель. Через три минуты, которые русская посчитала целой вечностью, Россия остановилась около небольшой реки. Наспех сделав из какой-то коры стакан сомнительного вида, что больше походила на глубокую тарелку, она набрала воды в обе руки, а потом пропустила через плотную ткань своей юбки прямо в самодельную посуду, чтобы отделить жидкость от грязи. От микробов, конечно, не спасёт, но лучше, чем пить воду с песком. Набрав нужно количество в «стакан», Россия залпом выпила. Холодная, теперь как бы не подхватить ангину, учитывая слабость и физическое состояние русской. Она вытерла тыльной стороны ладони губы от лишней влаги, а потом, немного мешкая, сняла одежду и медленно пошла к водоёму. Дойдя до него, Россия стала немного мочить ноги, ещё раз удостоверившись, что вода была холодной, и мыться в такой не очень-то приятно. Но, понимая, что выбора у неё нет, она быстро зашла по плечи в реку, стуча зубами от холода. Свело абсолютно все части тела, намекая на то, что идея ужасна, и нужно как можно быстрее выходить, пока полностью на окоченела, но Россия, кажется, не слушала здоровый разум, протирая ладонями участки тела, то ли чтобы отогреть их, то ли смыть грязь. А может, и всё сразу. Вышла из воды Россия уже не такая вялая: холодный водоём прибавил ей бодрости; ноги уже не так сильно гудели, а в разуме появилась свежесть. Наспех надев свою одежду, она вернулась к своей дороге: всё равно еды нигде нет.***
Сколько Россия шла, она не знает. Час, два? Что-то в этом духе. А самое печальное, что лес никак не кончался, наоборот даже — деревья только возвышались, закрывая лунный свет, тем самым делая лес мрачнее, непроходимее и страшнее. Земля, как будто на одной волне с рощей, становилась всё мягче и мягче, заставляя Россию часто застревать в ней. Такими темпами она и до болота дойдёт, а сама и не заметит. Потом увязнет в нём, не сможет выбраться и «прощай-прощай, свобода». Хотя, это лучше, чем тот немчура. Что он России вообще сделал, что та его так невзлюбила? — «Вот не думала, что попаду в такую ситуацию. Лучше бы вообще не сбегала, — обреченно выдохнула Россия, — Собралась, тряпка! — она врезала себе сильную пощечину, оставляя красный отпечаток и жгучую боль, чтобы привести мысли в порядок. — Что не делается, всё к лучшему!» — успокоив немного себя, русская двинулась дальше, хоть толком и не разбирала дороги.***
По ощущением прошло ещё прошло около часа или полтора. Ярко-алое огромное солнце выглядывало из-за горизонта, окрашивая тёмное небо во все цвета радуги и обливая золотом верхушки деревьев, которые, кстати, стали реже. Кажется, ещё немного, и лес закончится, а там и до поселения недалеко. Россия, невыносимо уставшая, была в приподнятом настроении, поэтому она, собрав все силы в кулак, решила побороть голод и сонливость и сделала новый уверенный и твердый шаг, чуть не проваливаясь в яму. Однако холодный ветер, повелитель злых шуток, унёс всю уверенность, как зонтик у какой-нибудь дамы, разнося по роще тихий рык, совсем непохожий на человеческий, испугавший не на шутку русскую. — «Ха-ха, у меня просто шизофрения. Мне показалось, просто показалось, — успокаивала себя она, как услышала хруст веток в метрах двадцати от себя. — Что за чёрт?» Россия повернулась к источнику звука, сощурив глаза, вглядываясь в полумрак, аккуратно перебирая ногами, двигаясь назад. Во тьме хер, что разберёшь, но она готова поклясться, что увидела два ярко-оранжевых глаза! Они смотрели на русскую, как на маленького белого зайчонка, который является просто добычей. Отчасти это и являлось правдой, конечно. Между тем обладатель оранжевых глаз, осознав, что его раскрыли, медленно, хрустя ветками, вышел на лунный свет, представляясь в полном виде перед Россией. И, о боже, это был… — «Волк!» — для головы России это звучало как призыв, поэтому мозг в ту же секунду отдал приказ конечностям «бежать». Ни о чём кроме своей жизни, которую русская раньше считала совсем никчёмной, не думая, девушка побежала, что было сил, ведь сейчас нужно было только одно: выжить. Выжить, и не важно каким путём. Россия слышала сзади себя рычание и полубег-полупрыжки, что её совсем не радовало. Одно, конечно, её немного напрягало: почему волк один, а не со своей стаей? По одиночке, как рассказывал Российская империя, такие звери никогда не ходят. Но думать об этом не было времени, да и сил тоже, которые и так были на исходе. Воздух нещадно раздирал лёгкие, а ноги то и дело подкашивались, замедляя бег. Между тем, судя по хрустам веток, волк не сбавлял темп, догоняя уставшую Россию. Перед глазами мутнело от недостатка кислорода, а слезы, выступающие от страха за свою жизнь, только помогали, создавая оболочку на глазницах. Русская боялась поворачиваться, боялась ещё раз увидеть то лохматое серое чудовище с огромной пастью, с которой обильно стекают слюни и, возможно, даже кровь прошлой жертвы. Россия не могла, не хотела и боялась тратить драгоценное время на то, чтобы разобрать дорогу, и, как оказалось, зря: она споткнулась об какую-то чёртову корягу, что выступала из-под земли рядом с высоким деревом с толстым стволом, и свалилась на почву, поджимая под себя ноги и обхватывая их руками в целях защиты. Хищник, через пару секунд нагнавший её, принялся терзать молодую и чистую кожу русской, оставляя на теле глубокие укусы и царапины, из которых обильно вытекала кровь и издавая рыки. — Нет! Сука, отстань! Не трогай! — кричала в агонии Россия, ногами пытаясь отбиться от зверя, что нисколько не помогало. В это время, волк, пользуясь подставленной ногой, чуть ли не насквозь прокусил её, срывая с уст девушки громкий болезненный стон. Силы в девушки постепенно угасали, слезы застилали весь обзор, да и оно и к лучшему: Россия не хотела видеть, как её сожрут. Заживо сожрут. Заживо сожрут за её оплошность. Это, наверное, была самая глупая смерть во всём её роду. Чтобы сказал отец, увидев это? Не важно, уже ничего не важно…***
Россия подскочила, как только проснулась и очутилась в непонятном ей месте, сразу зашипев от боли, что раздалась по всему телу. — «Какого чёрта? Где я? — русская осмотрела помещение, в котором находилась: небольшой, совсем обычный деревянный дом. В левом углу стоял стол с двумя стульями, на котором было что-то разбросано, справа от России была печка, как в настоящих русских избах, а слева — окно, открывающее вид на…Деревья, да. Входную дверь не было видно, поэтому, если кто-то зайдёт, Россия его не увидит, пока тот сам не выйдет из-за угла. Неудобненько. — А почему русская изба-то? Мы в Германии же», — вопросов было много, но этот, как посчитала девушка, не менее важен. Россия скинула с себя одеяло, дабы посмотреть на оставленные волком кровавый следы: судя по отдающейся при каждом движении боли, их было довольно много. От увиденного русскую всю передёрнуло: перебинтовано было почти всё тело, за исключением правой руки, не считая ладонь, кожу с которой Россия содрала, когда в очередной раз падала, голень левой ноги, грудной клетки и головы. Во остальном Лера выглядела мумией, что ту немного напрягало. Ну знаете ли, хотя бы жива, уже хорошо. Только сейчас русская заметила, что была одета не в её успешно разодранной зверем рубашку, что бережно выдал добрый Дворецкий Альберт, успевший стать ей другом, а в другую — такая белоснежная и приятная к телу. Россия снова легла, ощущая мягкую подушку у себя под головой, р уставилась в окно. Солнце уже давно сменило ночь, не оставляя ничего после последней: даже страх перед лесом исчез. А может, это из-за того, что русская снова чувствует себя в безопасности в этом доме? Дом не чужой ей, ведь его хозяин, скорее всего, нашёл покалеченную девушку посреди леса, принёс к себе и подмотал её. — «Или он каннибал и решил меня съесть», — хмыкнула Россия, сразу же стукая себя по голове за бредовые мысли и шипы от жгучей боли в ладони, ибо не подумала и ударила себя больной рукой. Тихий скрип двери привлёк внимание девушки. Она сразу замолчала, вслушиваясь в каждый шорох и сверля взглядом несчастный угол. Между тем половицы заскрипели, прогибаясь под весом, надавившим на них, а также отчётлив был каждый шаг: тихий, но уверенный. Вскоре показался мысок ботинка, через мгновение рука, а ещё через секунду перед Россией предстал и сам образ её спасителя. Ну, или каннибала. Это был мужчина лет сорока пяти, с сильными мускулистыми руками, тёмными волосами и болотными глазами. Одет в обычные серые штаны и белую майку. — Ты уже проснулась? — заботливо спросил он, подходя к ней, из-за чего Россия попятилась назад по кровати, — Не бойся, всё хорошо. Я Николь, живу в лесу. А ты? — «Не поселение, так отшельник. Ладно, этот вариант тоже был» — Я Р…Лера, — робко сказала она. — «Я никого не обманывала же» — Приятно познакомиться, — с улыбкой сказал Николь, — голодная? — на это он получил кивок, — Я суп сварил. — только сейчас Россия почувствовала приятный запах какого-то бульона, исходящий из той самой русской печки. Николь, не теряя времени зря, уже достал тарелку, подошёл к печи и, отодвинув затворку и налив в посуду суп, снова вернулся к кровати, протянув обед девушке, на что последняя лишь улыбнулась, робко взяв тарелку. В горячей воде плавала картошка, очень измельченная морковь, лук и курица, из чего Россия сделала вывод, что это куриный суп. И этого блюда она явно была не против.***
Вообще, на удивление русской, Николь не был каким-то настоящим затворником и не превратился в морального чудовища, живя один в лесу, а наоборот — был мудрым, заботливым и хорошим собеседником. Как рассказал он сам, мужчина изначально родился в деревне, что находится в пару километров от этого леса, в счастливой семье, состоящей из отца-трудоголика, мамы-домохозяйки, красавицы старшей сестры и его самого. Само поселение было отнюдь не большое — человек пятьсот, не более. И, как подметил Николь, все они коренные русские: сбежали, когда начался коммунистический строй. По крайней мере, это объясняет, что делает русская печь в доме у «немца». Года четыре-пять назад в деревне начался сильный голод, из-за чего погибло немало людей. Через год началась эпидемия какой-то заразы, причём доходило до летального исхода. Лекарства были, но не в деревне, а народные методы и травяные настойки не помогали. Бог отвернулся от деревни, потешаясь над её невзгодами, пока не умерли почти все: один Николь остался. Ветхие домишки навевали только ужасные воспоминание о потере близких и друзей, поэтому, собрав самое необходимое, Николь, а к тому времени ему было пятнадцать, отправился в лес. Отбиваясь от волков, он нашёл местечко, где находилась плодородная земля и рядом было озеро, и построил здесь небольшой домик, где сейчас и живёт. С того времени Николь больше не появлялся в своей деревне: не хотел видеть, что от неё осталось. Немного позже, отойдя от этой грустной истории, он рассказал, как нашёл Россию. Поздно ночью мужчина прогуливался по лесу в поисках лекарственных трав, как вдруг услышал крик. Не раздумывая не секунду, он рванул к источнику звука и увидел, как огромный волк раздирал тело девушки, которая уже не шевелилась. Николь быстро нашёл какую-то тяжелую палку-дубинку, подкрался к зверю, который и не почувствовал присутствие второго человека, ибо был очень увлечен другим делом, и со всей силы ударил по затылку. Волк замертво упал, не успев добраться до грудной клетки девушки. Не раздумывая более, мужчина подхватил на его удивление лёгкую незнакомку и побежал в безопасное место, в сторону своего дома. Он, быстро миновав забор, плечом подтолкнул дверь, заставляя ту открыться, и вбежал в дом. После положил девушку на стол и достал аптечку, в которой было всё самое необходимое для обработки ран разной степени. Помимо укусов и царапин тело было покрыто гематомами различных размеров, ссадин и неглубоких порезов. Все повреждения Николь бережно обработал, а потом аккуратно, чтобы не задеть глубокие раны, перенёс девушку на свою кровать и уложил ту там. Теперь, сидя рядом с ней, можно было получше рассмотреть незнакомку: худое тело, бледная кожа и белоснежные волосы. Симпатичная. Интересно, сколько ей лет? Что делала одна так поздно в лесу?***
Сама же***
В остальном день прошёл отлично: никаких следов погони и даже слежки, что не могло не радовать Россию. Наступал вечер. Ало-красное солнце опускалось за горизонт, окрашивая своими последними лучами в золотистый цвет всё, до чего оно могло добраться. Особо яркие лучи больно резали глаза даже через стекло, но русская всё равно продолжала смотреть на заход — по её мнению, самая красивая часть дня. Николь ушёл ещё час назад на охоту, но, как он обещал сам, должен был вернуться. И Россия верила ему. Верила, ведь доверяла ему. Через полчаса вернулся сам Николя с куропаткой в руках. Вместе с Россией, которая, в силу своей повышенной регенерации, уже могла немного ходить, он приготовил ужин. Вместе они поели, а потом легли спать: девушка на кровати, а мужчина — на печке. Россия спокойно засыпала, прикрывая глаза и улыбаясь, ведь знала, что все мучения позади. Но она не знала, что немецкие овчарки вместе с военными уже вовсю обыскивали территорию, и совсем скоро они доберутся и до леса.