Здесь, во тьме

Тьма была вокруг, окутывая и убаюкивая, поглаживала по волосам и касалась перебинтованных рук. Рой чувствовал всё это, и каждое движение в мире, каждое касание были прикосновениями тьмы, с единственным, что наверняка окружало его в этом бесконечном мире. Рой медленно сел на постели и аккуратно спустил ноги. Голых ступней коснулась холодная плитка, и Рой чуть двинул ногой в сторону, пытаясь найти тапочки, но ощутил лишь пустоту. Должно быть, они были где-то ещё, но долго шарить во тьме Рой не будет: не зная, который был сейчас час, он не хотел тревожить, возможно, спящую старшего лейтенанта. Замерев, Рой прислушался. Вокруг него была тишина, он не мог услышать даже мерного дыхания на соседней койке, но шума больничной суеты Рой тоже не слышал: скорее всего, была ночь. Закрыв глаза, Рой поднялся с матраса и сделал три аккуратных шага, после приставляя ногу — ровно три небольших шага были до окна. За неделю, проведённую в этой палате, Рой досконально выучил всё, что его окружало. От его койки до окна — три небольших шага. До двери — надо встать с левой стороны кровати, сделать три шага направо, повернуться налево, сделать шесть с половиной шагов прямо и один приставной шаг влево, ручка будет на уровне пояса у правой ноги. До старшего лейтенанта — полтора шага и целая огромная пропасть. От окна веяло прохладой, и Рой поднял руку, едва касаясь пальцами стекла. За ним были пустые ночные улицы. Кажется, там было четыре фонаря: по два на каждой стороне проспекта. Или всё-таки можно было краем глаза уловить пятый? Рой не помнил. Он начал забывать всё, что видел, но что казалось ему совершенно неважным. Прислонившись лбом к ледяному стеклу, он тяжело вздохнул. Он не хотел забывать. Он боялся, что ничего не получится, что он останется навсегда один в этой тьме, забыв свет солнца, забыв зелень листвы, синеву формы… Забудет свой мир. Никогда больше не увидит то, к чему стремилась его душа. Останутся лишь тьма и холод стекла. — Полковник, почему вы не спите? — больничная койка заскрипела. — Простите, не хотел будить, старший лейтенант. Ложитесь дальше. Койка скрипнула ещё раз, и Рой услышал тихие босые шаги по плитке. Она тоже не стала надевать тапочки. Едва ощутимое движение воздуха и лёгкое обозначающее присутствие касание локтя заставили Роя поднять голову от окна и повернуться туда, где стояла старший лейтенант. — Вы волнуетесь, не пытайтесь это от меня скрыть. Рой едва слышно усмехнулся и открыл глаза, наткнувшись лишь на мрак. — Почему вы так решили? У неё были круглое лицо, круглые щёки с лёгкой линией скул. — Я знаю вас достаточно давно, чтобы понимать это. Чёлка у неё всегда была на левую сторону, справа было лишь несколько непослушных прядей. — От вас ничего не скроешь. У неё были большие карие глаза. Или всё же серые? — Не переживайте, полковник. Доктор Марко знает своё дело, младший лейтенант Хавок уже заканчивает свою реабилитацию. — Риза, у тебя карие глаза? — Простите, что? — Какого цвета твои глаза? — Карие, сэр, вы были правы. Рой выдохнул, расслабив плечи и сцепив руки за спиной. — Позвольте поинтересоваться, почему вы спросили. — Я должен помнить, какое лицо я хочу первым увидеть завтра. — Вы снова лжёте. Рой закрыл глаза и сжал зубы. Глубокий вдох дался ему с огромным трудом, будто бы вместе с воздухом в лёгкие затекала и жидкая холодная мгла, обжигая его изнутри. — Позволь мне прикоснуться к тебе. Ответа не последовало, и Рой зажмурился до боли в глазах. Не стоило ему быть столь бестактным, не стоило задавать такой двусмысленный вопрос. Он вздрогнул и распахнул глаза, когда его перебинтованной ладони коснулись, замер, когда почувствовал под пальцами очертания чужого лица. Щёки и правда были круглыми. — Разумеется, полковник. Пальцы скользнули по лёгкой линии скул, по аккуратно очерченной челюсти, коснулись грубых бинтов на шее, потом обратно — и коснулись шёлка волос, всегда аккуратно затянутых заколкой, но сейчас свободно распущенных. Несколько непослушных прядей были у правого виска. — Не хочу, чтобы кто-то знал. Пусть это останется здесь, в темноте, даже когда она рассеется. Рой ощутил погрубевшие от тяжёлых тренировок и службы пальцы на своей щеке. А затем Риза поцеловала его. Аккуратно, но напористо, как всё всегда делала. Пульс под челюстью захлёбывался в собственном темпе. Её губы были сухими, дыхание — горячим. Прикосновения — нежными. Горячее дыхание, сухие губы сменились прохладным воздухом тихой палаты. Но прикосновения к щеке остались такими же нежными. — Я сохраню твою тайну. Но, Рой, тогда это тоже пусть останется в этой тьме. — Хорошо. Оно навсегда останется здесь. — Тебе надо поспать, завтра важный день. Рой почувствовал, как его аккуратно взяли за локоть и провели три шага; надавили на плечи и заставили сесть. — Спокойной ночи, полковник, — пальцы на локте исчезли, но Рой сумел сжать пальцы на запястье, превозмогая пульсирующую в ладони боль. — Подожди. Останься со мной ещё немного. До утра. — Только до утра. Пока тьма не рассеется. — Ложись. Я буду рядом. Рой медленно опустил голову на подушку, почувствовал, как кровать прогнулась по весом Ризы, как она коснулась его лица, убирая пальцами наверняка взлохмаченную чёлку. Как её голова легла ему на грудь, а рука обхватила на уровне пояса. Рой согнул локоть, обнимая Ризу за плечи; пальцы наткнулись на шершавые бинты. — Риза. Когда я стану главой государства, я поцелую тебя ещё раз. — Я запомню это, и не позволю остаться здесь. Всё остальное останется только между ними, в их темноте.