***
Его хаори обрамляют витающие силуэты одуванчиков и полосы ветра, схожие на рассекающую пространство мелодию. Гарда его клинка обычная, ничем не примечательная, но ей и не нужно выделяться: ослепительный нефритовый свет лезвия его клинка ничирин приковывает к себе все взгляды, будучи до безумия красивым и смертоносным одновременно. Ему пришлось похоронить старое имя, оставить Сяо позади и наречь себя Алатусом, известным ныне как беспощадный и непреклонный Истребитель Демонов, Столп Ветра. Отрекаясь от прошлого имени, он хоронит свою слабость где-то у той реки, освещаемой лишь лунным светом. Пусть сейчас его повсеместно знают лишь как Алатуса, он всё ещё чувствует некую интимную связь со своим первым, любимым именем. Порой, повторяя его про себя, мечнику чудиться, что он всё ещё там: окружённый одуванчиками, спасённый своим личным ангелом-хранителем, юнец. С тех пор он отточил свои навыки, обзавёлся новыми шрамами, сменил множество клинков и добился небывалых высот, став одним из Столпов, следящим за порядком и спокойствием мирных жителей на вверенной ему территории, но память о событиях минувших лет никогда не покидает его. Когда он хоронил своё имя в песках времени, он словно хоронил часть себя, ту, что вздрогнула и затрепетала перед чарующим ликом его спасителя, та, что приняла решение посвятить свою жизнь поиску этого юноши, та, что хранила в себе неприемлемую для Столпа мягкость и привязанность. Неосознанно, Сяо расчертил границу между двумя своими гранями личности, оставив одной надежду и свет, а другую погрузив в море крови и повседневной смерти, где вина и сожаления копятся час от часу, так никогда и не покидая его плечь. Многим было интересно, чем же обоснован столь необычный выбор мечника в дизайне своего хаори, ведь одуванчики в его краях - растение экзотическое, а дизайн хаори охотника часто несёт в себе некий потаённый, одному воину известный смысл. Люди на протяжении всей жизни пытались залезть ему в голову и душу, вызнать его тайны и подробности жизни, навязывали своё утомляющее присутствие вечно одинокому Столпу, докучая и отвлекая от того,что для него действительно важно. Многие считают его идейным мечником, одним из тех, кто посвятил всего себя борьбе с истреблением демонов и живёт лишь мечтой о низвержении этих существ, и в какой-то степени они правы. Сяо действительно считает спасение людей и избавление мира от угрозы своим долгом, непоколебимо служа им, но это - не единственная составляющая его мотивации. Просто тогда, будучи при смерти, не видящий смысла жить и борющийся непонятно за что, Алатус наконец обрёл свою цель, путеводную звезду. Он всё ещё слабо ценит собственную жизнь, но более не стремится к смерти, ведь на свете ещё остались те, с кем он обязан повидаться. Конечно, охотник искал своего спасителя, но сведений было слишком мало, а сомнений - слишком много. Когда его нашли товарищи, никто не видел у побережья реки кого-либо, помимо Сяо и кучи пепла. Из-за этого обстоятельства его часто настигали сомнения и ощущение бесполезности всей его миссии, но даже эти чувства были лучше тех мыслей, что скрывались на подкорке его сознания, выжидая, когда он ослабнет настолько, чтобы позволить им отравить свой мозг, заставить сомневаться и раз за разом отгонять их, не желая верить в нечто столь невероятное, пугающее и непонятное. В моменты слабости охотник позволяет себе прочувствовать собственную беспомощность, тщетность его действий и бренность бытия. В те же моменты он позволяет себе наивно верить, что в его спасении был смысл, что, кем бы ни был тот незнакомец, он обязательно объяснит всё Алатусу, вновь направит его и укрепит покрытую трещинами надежду и веру в жизнь. Но это - не более, чем редкие моменты, он никогда не позволит им составить большую часть его жизни, какой бы тусклой она сама по себе ни была. Поэтому Сяо раз за разом поднимается на ноги, поэтому старается оградить себя, отравленного разрушающими изнутри мыслями, ото всех вокруг, поэтому просто говорит: «Это - клятва Свободы», на все расспросы о своей хаори и тихо уходит, не позволяя себе утонуть в сомнениях и мыслях о прошлом.***
Что-то в этой битве неимоверно напоминает Сяо о далёких днях, быть может - это количество демонов, скитающихся вокруг, или тяжёлая атмосфера, но что-то потаённое скребётся в его сознании, выворачивает изнутри и добавляет адреналина в кровь. Сейчас Сяо уже не юнец, он - один из сильнейших в своём ремесле, а за его плечами команда таких же охотников, расправляющихся с другими демонами поодаль. Нефритовый клинок ничирин сверкает при свете полной луны, молнией вонзаясь в плоть врагов, испепеляя порождений ночи у него на глазах. Что-то давит Алатусу на грудь, клубясь мрачным предчувствием и ожиданием чего-то ужасного, не давая ни на секунду расслабляться, будто предвещает беду. У мечника всегда должна быть хорошо развита интуиция. Интуиция Сяо сейчас вопит диким зверем, и он не знает, что именно ждёт его впереди этого сражения, о чем так отчаянно кричат ему инстинкты. Воин чувствует колебания воздуха, нутром ощущает то, как атмосфера сгущается и тяжелеет, перекрывая доступ кислорода к лёгким и давит на него своей кошмарной силой. Сяо ощущает себя двояко, его тело бьёт дрожь от адреналина, ладони крепко сжимают рукоять клинка, но большая часть мышц будто не хочет сражения, наоборот, волна иррационального расслабления прокатывается по всему его телу, укрывает своим спокойствием и усыпляет. Столп хмурится, явственно чувствуя, как шар беспокойства, заполнивший собой всю его грудь, готов лопнуть с минуты на минуту, и ему приходится заставить себя собраться, вернуть своему телу полную боеготовность и напрячь мышцы, дабы не дать себе возможности расслабиться насовсем. Совсем близко от себя Алатус ощущает присутствие кого-то ещё, новую энергию, заполнившую собой всё пространство вокруг своим могуществом. Тело мечника походит на оголённый нерв, сотрясающийся от внутреннего напряжения, готовый вот-вот лопнуть. Ему чудится смех своего собственного подсознания, когда он, опознав в новоприбывшем наиболее опасного соперника, отталкивается от земли и вздымается в воздух, готовый к применению одной из Ветреных Техник. Поляну, на которой объявился, судя по удушающей энергии, сильный демон, ограждает от него небольшой участок уцелевших деревьев, чьи листья неспокойно мечутся от резких порывов ветра. Сяо преодолевает это расстояние в кратчайшие сроки, уже будучи готовым применить Дыхание, занеся клинок чуть выше, когда его взгляд встречается с сияющими бирюзовыми глазами существа, стоящего в центре поляны. Воздух резко вырывается из его груди, перечёркивая возможность применения техники, этот звук походит на жалкий всхлип, а ощущается, как удар под дых. Алатус, вместо проведения атаки, плавно опускается на землю напротив новоприбывшего, его ладони, до этого с остервенением сжимающие клинок, сейчас кажутся ватными и бесполезными, разжимая хватку и позволяя оружию повиснуть вместе с рукой по правому боку от тела охотника. Напротив него стоит молодой юноша, со всё теми же сверкающими бирюзовыми глазами и волосами, на этот раз заплетёнными в две косички по бокам от миловидного лица. Первое, что видит Сяо, - именно эти глаза и волосы, второе - это могучие белые крылья, распахнутые за спиной визави. Его сердце пропускает удар. Сяо кажется, что он задыхается, ведь его дыхание становится совсем уж отрывистым и болезненным. Внутри лопается тот самый шар напряжения, а вместе с ним слышатся осколки разбитого прошлого, настоящего и будущего. Они вонзаются в его сознание, кромсают своими острыми гранями все его мысли, чувства и воспоминания, топча ту его часть, которую он поклялся оставить хоть немного светлой и нетронутой, которую посвятил неожиданному свету в своей жизни, что однажды спас его от неминуемой гибели и подарил надежду. Где-то глубоко внутри он догадывался, знал, что не может простой человек спасти его одной только музыкой, что та странность в его глазах - не бред воспалённого сознания, а пылающие бирюзовым светом глаза и волосы - не игра лунного света. Но одно дело догадываться и вечно обманывать себя, гоня мысли прочь и не позволяя им оставаться с собой надолго, и совсем другое - видеть это своими глазами, ощущать, как всё, во что ты верил рушиться и крошиться у тебя на глазах, пока те самые глаза, размышлениям о которых он посвятил не одну ночь, смотрят всё также, только на этот раз с большей осторожностью и отголоском нежности. Последняя мысль скручивает его внутренности ещё сильнее, не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть. Демон, а это точно он, смотрит не жалостливо, но с сочувствием, пока его огромные белые крылья, подрагивая, складываются за обманчиво хрупкой спиной. В его глазах Сяо видит свой приговор: «Третья Высшая Луна». Изо рта Столпа вылетают хриплые звуки, бессвязно формирующиеся в предложение: -Ты...демон... Лазурные глаза напротив скрывают ресницы, когда демон слегка отпускает голову вниз то ли в знаке согласия, то ли в знаке вины. Алатус отшатывается, неуверенно ступая назад. -Ты...высший ранг...но...зачем? Зачем ты убил себе...подобных? Существо с юношеским лицом грустно улыбается ему, язык тела выдаёт, как его хозяина угнетает вся ситуация: плечи, на вид такие хрупкие и нежные, опускаются, а вместе с ними и крылья, концами ложась на выжженную землю. Наконец, демон отвечает: -Я существовал так много лет, что уже и не помнил, кем был прежде. Я упивался тем, что дала мне моя жизнь демона, совсем позабыв, что я никогда не желал её. Сяо, - от этого имени, чистого островка его наивных мечтаний, кровь в жилах охотника застыла, - взглянув на тебя в ту ночь, когда сметающее преграды упрямство и усталость боролись в твоём взгляде на смертном одре, я наконец вспомнил. Сзади послышался шорох листвы и ног: охотники приближались на помощь Столпу, очевидно, разобравшись с остальными демонами и спеша на зов удушающей ауры Высшей Луны. Сяо против воли подался вперёд, не совсем себя контролируя, но ощущая, что должен слышать следующие слова создания напротив. -Меня зовут Венти. И я никогда не хотел быть тем, кем являюсь сейчас. А в следующий момент широкие крылья распахнулись, скрывая фигура своего хозяина так, что были видны лишь очертания из-за могучего щита, в который врезался струящий лунный свет позади. Так демон напоминал ангела. Охотники, как потом было сказано, прибежали в тот день достаточно вовремя, чтобы не дать высшему демону «расправиться» с одним из Столпов, гневно провожая тонкую фигуру с могучими крыльями за спиной, пока их командир - Алатус, незримо для всех собирал себя по кусочкам на той поляне.***
Все позволяют себе обманываться, что Столп Ветра был достаточно сильно ранен Третьей Высшей Луной в той злополучной схватке, отчего и отстраняется от охотничьих дел в последнее время. Алатусу не кажется, что кто-то действительно заметил и придал значения облику демона и оформлению хаори мечника, из-за чего он чувствует себя только хуже, чувствует себя недостойным. Всю жизнь совмещая влечение к своему спасителю и долг перед людьми в виде истребления демонов, сейчас Сяо ощущал себя опустошённым, словно всё, вокруг чего он строил себя и свою жизнь в миг растворилось наподобие наваждения, миража. В какой-то степени, так оно и было. Разграничение меж двух сторон его личности пало, обнажив все те слабости, уязвимости и сомнения, что терзали его всё это долгое время. Он всё также помнил те чистые, бирюзовые глаза, смотрящие, пусть и осторожно, но с доверием и грустью, но при этом хашира не позволял себе забыть и о уродливых по своей природе росчерках на зрачках, клеймящих существо напротив как монстра, убивавшего и убивающего людей. Просто так Третьими Лунами не становятся, это было ясно как вода и небо. Мечник позволил привязанности и любви пустить в себя корни, прижиться, чтобы сейчас отчаянно сражаться с самим собой за право вырвать их, испепелить и изрезать на мельчайшие кусочки, чтобы больше никогда не появлялись. Днём он уверял себя, что демон сделал это специально, чтобы заманить, обезвредить, привязать: личный Столп Ветра у твоих ног, корчиться как кот, слишком влюбленный в мышь, чтобы сожрать её. Ночами же он позволял себе думать, что Венти, так он тоже позволял себе называть его лишь под покровом сумерек, не врал, что он действительно вернул себе ту забытую, стёртую жестокостью грань личности благодаря ему, Сяо. Эти мысли были слаще любого мёда, смертоноснее любого яда, красивее любого цветка цинсинь и страшнее капкана. Хаширо боялся признаться себе в том, что, если наступит такой день, он не сможет занести клинок над шеей Венти, его рука неминуемо дрогнет и он упадёт на колени перед существом, которое обязан убить. Ощущать внутренний конфликт ролей - один из тех опытов, от которых охотник предпочёл бы отказаться. С каждым новым днём Алатусу казалось, что цепи, эдакие змеи из железа и металла, опутывают его с неистовой силой, тянут на дно, душат. Свежий воздух отгонял их, но иногда ему мерещилось, что он вместе с тем уносит крупицы его разума, загоняет в безвредную коробочку, где нет места боли, ибо нет места мыслям. Сяо схватился за деревянные перила моста, ощущая, как яд безумия расползается по телу, а внутри всё мечется, словно при страшнейшем ожоге. Крепче сжимая дерево под ладонями, охотник чувствует что-то пушистое и мягкое прямо у кончиков пальцев, невесомо касающиеся его. Метнув в ту сторону отчаянный взгляд янтарных глаз, Столп обнаруживает на перилах аккуратный венок, сплетённый так мягко и осторожно, словно его касались ни чьи-то пальцы, а самое осторожное дуновение ветра. В цветах, образующих ровный круг, Сяо узнаёт ласковые одуванчики, стремящиеся улететь как можно дальше, и нежные белые цветы - сесилии, на ощупь приятнее самого дорого шелка. Перед глазами мелькает не покидающий образ с бирюзой вместо глаз, и Алатус чувствует, как сердцебиение успокаивается, а давление с шеи пропадает. «Это - клятва Свободы», шепчет ему сознание, и Сяо тянется навстречу венку, вдыхая мягкий аромат леса и ручья, совсем не похожий на кровь, падая на колени посреди моста, будучи надёжно укрытым пеленой ночи. За то время, что он прожил с мыслью о своём ангеле хранителе, хашира ощущал свободу, кровью текущую по его венам. Это ощущение никогда не сопровождало его в бою, не стремилось с ним на собрания и не сверкало в чужих глазах, кроме тех, родных. Он принёс клятву Свободе, свидетелем которой стали его хаори, клинок, его разум и сердце. Им руководит не навязчивая идея, не долг и не вина, чтобы не думали другие, им руководит сладостное чувство, впервые пришедшее тогда, на той поляне, когда музыка подобно стреле пронзала безмозглых тварей, ослеплённых жаждой перед ним. Сяо возносит венок над собой, бережно опуская его на голову так, чтобы лепестки и семена не путались в его волосах: он готов, он не нарушит, но исполнит свою клятву. Рядом слышится шорох крыльев, но удушья от силы новоприбывшего не ощущается, наоборот: лёгкость захлёстывает тело, словно он и сам уже отрастил себе крылья, будто бы взмыл в полёт. Когда перед сомкнутыми веками сверкает лазурь, а собственные обветренные и искусанные губы ощущают чужие, неожиданно мягкие, охотник шепчет: -Я всегда последую за Свободой, какой бы облик ты не принял. В ответ слышится лишь нежный смешок, уносящий всю печаль и сомнения назад.