***
Сквозь плотную занавеску прорывается слабое солнышко, раздражающей полоской ложась на лицо, оттого Ë переворачивается на другую сторону, морщась и шарясь по постели в поисках источника тепла, но соседнее место оказывается пустым. Хванун недовольно оглядывает домик, чтобы убедиться, что Сохо здесь нет. — Ну и куда его в такую рань занесло? Ë медленно поднимается, нескоро одевается и по невежеству громко открывает дверь, вздрагивая из-за шума. Сохо, будучи в нескольких метрах от трейлера, на улице оборачивается и только облегчëнно выдыхает с пониманием, что Хванун не поранился. — Мог бы ещё спать, — кричит Ли, забавляясь скривившемуся из-за раннего подъëма лицу младшего. — Я уже не усну. И вообще, лучше помоги мне. Сохо смеётся, когда подходит к прицепу с раздражëнным маленьким человечком на нём и протягивает руку, позволяя опереться и спрыгнуть. — Чую, я буду за тобой хвостиком ходить, чтобы комфортно залезать и слезать. Ли никак не комментирует, но оценивает шутку. — Что ты так рано делал? — Обходил территорию, чтобы показать тебе самое лучшее, — проговаривает старший с солнечной улыбкой, и Хванун не может не заметить, как от этих слов в груди расползается приятное тёплое чувство. Ë зеркалит улыбку Ли и хватает его холодную от мороза ладонь, невольно вздрагивая. — Ты почему без перчаток вышел? — Ох, забыл, — тянет Ли, вынимая из кармана сложенный аксессуар. — Сейчас это исправим. Они оба надевают перчатки, а потом вновь берутся за ладони. Тепло. — Веди меня! Когда Сохо так искренне, по-расслабленному смеётся, Хванун не может не позволить себе улыбнуться. Идут они недолго, Ли ведёт осторожно, предупреждая, когда шаг нужно сделать побольше или поменьше — он хорошо разбирается в местности. Они останавливаются под еловыми широкими ветвями, откуда с их высоты внизу видно замёрзшее озеро. — Как в сказке!.. — очарованно тянет Ë, и Сохо соглашается угуканьем. — Да, это место очень крутое. Если немного отойти от деревьев, то тут есть замечательное место для костра, ну а ещё возле озера можно посидеть на поваленном бревне и поболтать. — Или поиграть в снежки! — Да, или поиграть в снежки, — хихикает Ли, почёсывая от неловкости кончик носа. Другой рукой он до сих пор не отпускает ладонь Хвануна. — Ты хочешь ещё остаться или мы пойдём в тепло? — С тобой — всегда тепло. Ли надеется, что его лицо не горит спелой вишней, а Хванун донельзя довольный. — Но можем вернуться домой, — тут же добавляет Ë, чтобы уж слишком сильно не смущать старшего. В этот день они особо ничем не занимаются: едят, болтают, обсуждая недавние события, произошедшие в их жизни. Трейлер с обеда по самую глубокую ночь был наполнен смехом и весельем, и ближе к часу ночи нового дня парни валятся в постель и довольно обнимаются.***
День за днём проходят быстро; не успевают парни понять, как живут вдали от цивилизации целую неделю. А это значит, что запасы пресной воды иссякают. Рано утром, высвободившись от объятий Хвануна, Сохо одевается и прихватывает с собой вёдра. Ближе к озеру, где они ещё толком не ходили, снег самый чистый. Ли набирает вёдра с горкой и возвращается к трейлеру, как милый пингвин, маленькими шагами добираясь до дома. Снег полностью тает к пробуждению малютки Ун-и, и, когда Ли вновь собирается выйти на улицу, его останавливает милый голос Ë. — Сохо, куда ты опять собрался? — У нас кончается вода в душе и на кухне, поэтому я пойду заливать баки… — Я с тобой! — тут же восклицает Хванун, взлетая с постели и лесной феей быстро собираясь на улицу. Ли не успевает даже моргнуть, как Ë готов. — Идём. Сначала Сохо спрыгивает с транспорта, затем, по традиции, спускает малыша с трейлера (кое-как подавляя смешок, чтобы Ë не ударил его в ответ), и только потом позволяет Уну взять одно ведро воды. Они обходят трейлер, пока не увидят в нём характерные прорези, за которыми скрывается нужный бак. Сохо осторожно открывает крышку, присоединяет дренажный насос и также аккуратно в него вливает воду под чутким наблюдением Хвануна. — Разве нам хватит двух вёдер? Ли убирает пустое ведро, беря из рук Ë второе, чтобы повторить процедуру. Так они делятся теплом друг с другом. — Определённо нет; именно поэтому я буду этим заниматься целый день, чтобы неделю не вспоминать про воду. Лучше потратить один день, чем каждый раз выбегать на мороз по необходимости. — Понятно, — тянет Ë, снова смотря на действия Ли. — Значит, пока снег тает в трейлере, мы можем слепить снеговика. Сохо выпрямляется, удивлённо вскидывает брови, а потом добродушно смеётся. — Да, это отличная идея! Так процесс проходит намного быстрей. К тому времени, как бак наполняется, на улице появляются два снеговика; один побольше, другой поменьше, забавные и очень похожие на них самих — это была идея Хвануна. Чтобы, выходя на улицу, они каждый день могли наблюдать милую снежную парочку, поднимающую им настроение. Когда Ли доливает последнее ведро за сегодня и ещё не успевает выпрямиться, как получает какой-то морозный удар в шею. Он оборачивается, видит очень довольного Хвануна, а на своей куртке — белые рассыпанные звёзды. Всё становится довольно очевидным. — Ну, беги! — с наигранным негодованием проговаривая, Ли ловко наклоняется, чтобы набрать много снега и слепить снежок, пока Ë с радостным криком убегает от него, тоже делая запасы снежных снарядов. Хванун первым начинает атаку, когда Ли стремительно приближается; и охает, ведь большой снаряд поражает его и вынуждает свалиться в сугроб. Над равниной доносится заливистый смех Сохо. Ë с трудом поднимается, хмурясь и попутно отряхивая плечи, как вдруг снова получает снежком в грудь. Хванун, отвлечённый рассматриванием белой раны, не замечает, как Ли оказывается до ужаса близко, и в следующее мгновение они оба погружаются в снежные перины. Холод касается открытых участков, но это волнует только первые несколько секунд — потому что улыбка Сохо, которую Хванун видит, перевесит гораздо большие неудобства. Ë бездумно поднимает ладонь к лицу удивившемуся этому Ли, оглаживает объëмные щёки совсем зачарованно. Взгляд его расформирован. — Хванун?.. — Ë не сразу отвечает, мягко отстраняясь мыслью от действия, осторожно поднимает взор на друга, выглядя слишком невинно. По-искреннему. — Да, Сохо? — Мне очень холодно. Ë улыбается уголком губ, прежде чем выполнить задуманное, и Ли кажется, что скоро получит инфаркт, если Хванун будет так своевольничать с чужим сердцем. Потому что тот трепетно обнимает его, носом касаясь холодного чужого. Ли тяжело дышать, он боится дышать, чтобы не нарушить эту связь. Теплей телу становится немного, но в душе — вулканическая песнь. Сохо не хочет, чтобы это прекращалось, но разумная часть мозга бьёт тревогу — ещё немного, и вы заболеете, если не поспешите домой. Ли нехотя отстраняет Ë, заглядывает ему в карамеловы глаза, чтобы увидеть в чужом взоре очарованного себя; от этого становится неловко. — Пойдём, а то заболеем так. Ë кивает и берёт ладонь старшего, отводя его в тёплый трейлер. Задача запастись водой на неделю вперёд успешно выполнена. Вечером Ли ощущает, как его начинает потряхивать, а на следующее утро прелести зимы преподносит ему изумительный подарок. И кто же знал, что слова Сохо пойдут против него самого? Отвратительный кашель раздирает горло. Сохо ужасно глотать, он морщится от тугой боли, которая никак не проходит. Говорить — очень тяжело, да что уже говорить — просто молчать. Ведь трахея чешется, зудит изнутри, и Ли так сильно хочется оцарапать её ногтями. Присутствие Хвануна значительно смягчает это недомогание. Ë смотрит с беспокойством, когда меняет тёплый компресс, кладя его на чужой лоб. — Ужасно горишь. Сохо криво усмехается, но пытается развеселить младшего, который в свой официальный отпуск ухаживает за старшим больным. — Все лекарства потратим на меня. — Ну и что? Главное, чтобы ты скорее поправился! — тут же выпаливает Хванун, делая ещё тёплый компресс, чтобы положить его на оголённую грудь Ли. Когда младший расстёгивает его рубашку, Сохо искренне старается не покраснеть от лёгкого стыда. — Ну вот, скоро пойдёшь на поправку, — с ангельским видом выдаёт младший, относя таз на кухню. Ли периодически кашляет, расфокусировано смотря впереди себя на металлическую раму окна. За окном мирно лежит снег, он очень похож на пастилу. Ближе к вечеру состояние старшего ухудшается, температура чуть повышается, и Сохо очень ясно понимает, что размышления идут не в то направление. Ли думает, что, будучи в бреду от простуды и в этом пространстве только вдвоём с дорогим ему человеком, на него накатывает несколько неправильная, можно сказать, даже противоречивая мнению людей, мысль, но именно она столь привлекательна сейчас, что заставляет жадно облизывать губы, когда Ë возвращается к нему, чтобы посмотреть с сочувствием. — Я люблю зиму, но не тогда, когда она так ужасно поступает с моим другом, — искренне выдыхает Ë, и Сохо пропускает половину фразы, больше половины — смысла, он просто смотрит на утончённые черты Хвануна, пока позволяет положение, любуется. Младший списывает такое странное поведение на болезнь. Ли способен зацепиться только за начало «Я люблю» и подтвердить: — Да, люблю, — тихо говорит Сохо, настолько безмолвно, что Ë не может уловить суть. Ему пока и не нужно знать.***
Дни слипаются в один ком, Сохо путает вчерашнее, сегодняшнее и завтрашнее, не помнит, что было два часа назад, но фантомные касания Ë на его коже остаются очень долго протяжным и приятным воспоминанием. Ли ощущает себя раскалённой лампочкой, открытым воспалённым нервом — чуть коснёшься, и он задребезжит, сгорит и сломается прямо на глазах от беспощадной любви. Но горячка с каждым днём потухает — ведь забота Хвануна самое лучшее лекарство во вселенной — разум проясняется, и уже никакие сомнительные думы не заполняют тяжёлую дурную голову. — Мне намного лучше, — говорит однажды Ли, закутываясь в плед, когда замечает одевающегося Ë. Хванун замирает на произнесённых словах, кратко оценивает состояние старшего, затем стягивает обувь и подходит к нему, внимательно склоняя голову в сторону. — Точно? — Точно, — расплываясь в мягкой улыбке, лепечет Сохо на милый вопрос и прикрывает веки — может так ему будет больше доверия. Ë поджимает губы, осматривая старшего с ног до головы, прежде чем приблизиться к постели и обнять Сохо поверх толстого слоя ткани. Голова Ли оказывается уткнутой в грудь младшего, будучи в коконе нежных, точно материнских, рук. — Мне просто очень захотелось тебя обнять, — сразу поясняет Ë, будто догадывается о неозвученном вопросе старшего. А Ли очень хорошо так, он готов вечность вот так сидеть, свесив ноги с постели, и утыкаться в тепло младшего. — Хванун, спасибо тебе, — глуховато выдыхает Сохо, но в этот раз Ë улавливает эти слова, неловко улыбается, и его объятья чуть крепче становятся. Переполненный чувствами, Ли хочет плакать. — Пожалуйста. Ради тебя я готов на всё. Сохо поворачивает голову, представляя, что грудь Ë его подушка, и мечтательно расплывается в улыбке. Ему никогда не было так удобно и спокойно на душе. — В шкафу есть пачка маршмеллоу, а на улице ясная ночь, так что… — бездумно начинает Ли и замолкает, когда тепло отрывается от его лица, а изящный палец опускается на его пухлые губы, вынуждая остановить поток стремительных предложений. — Идём. Сохо не может убрать глуповатую улыбку, когда Ë распутывает его из пледа и помогает тепло одеться — застёгивает куртку, как семилетнему ребёнку, а не двадцатисемилетнему парню. Напоследок, Хванун игриво бьёт его в грудь и толкает к выходу. — Наконец-то я дождался момента, когда не придётся самому слезать. — Не забывай: я ещё толком не выздоровел. Слаб чуток. — Раз ты так говоришь, то всё с точностью да наоборот, — привлекательно уверенно дует губы Ë. — Так что скорей помоги мне. А Ли будто и ждал этого. …Да, в сравнении с температурой в трейлере, на улице морозно — оно и ясно — зима ведь. Парни идут не спеша, протаптывая снежную пастилу и останавливаясь только у самого озера. Это место прекрасно подходит, чтобы сделать костёр. Пока Ли стелет на бревно покрывало и кладёт подушки, а затем открывает упаковку маршмеллоу, Ë быстро находит хворост и разводит огонь. Красный жар на одну секунду облизывает их лица, прежде чем стать обыкновенным жёлтым. Хванун забавляется чему-то своему и подходит к старшему, протягивая ветви. Ли сразу смекает и принимает подарок, нанизывая на своеобразные шпажки зефир. Они садятся на подушки и подносят зефир к пламени. Маршмеллоу плавно прожаривается, покрываясь аппетитной коркой. Когда разорванная упаковка из-под зефира заполняется ароматным жареным маршмеллоу, парни принимают поедать горячую сладость. — Может, сыграем во что-нибудь? — внезапно разрывает тишину Ë, дуя на шпажку. — Во что например? — В правду или действие. Ли пожимает плечами, и Хванун принимает этот жест за согласие. — Что ж, правда или действие? — Правда, — моментально говорит Ли и кусает зефир. Тот вязко тянется от ветки до откушенной части, сладкими нитями опадая на лицо, которые Сохо очень быстро убирает языком. Большой сладкий кусок тает во рту. — Есть такой человек, в которого ты влюблён? Ли очень жалеет, что не успевает проглотить маршмеллоу до того, как услышит этот вопрос, потому что зефир будто застревает в горле, и Сохо не может слова сказать. А как, если ответ находится прям на поверхности; он настолько ясный, что озвучивать глупо — но больше страшно. Старший пытается подавить свою заминку, съедает зефир и тихо лепечет положительное, получая окрылённую реакцию Ë. — О, а я знаю этого человека? — Да, и очень долго, — Ли поглощает ещё одну порцию, пытаясь таким образом показать, что отвечать на этот вопрос более не намерен. — Итак, правда или действие? — Правда. — К чему такой внезапный вопрос о моей влюблённости? Ли глядит вбок, улавливая виноватый вид младшего и слыша неловкое ойканье. — Мы с тобой долгое время не общались из-за работы, и я вот никак не интересовался твоей личной жизнью, — Сохо осеняет; а ведь правда, он никогда не обмолвлялся лучшему другу о своих интересах и любовных похождениях. А всё было просто — он в этой теме профан, максимум, он повстречался с одноклассницей два месяца, это было почти десять лет назад, и, ну, на этом опыт Ли заканчивается. Немного стыдно, что у такого взрослого человека, как у него, не было нормальных отношений. — Опережая твой вопрос, у меня никого нет, — отвечает Ли, отводя взор. И на то была, по его мнению, серьёзная причина, которая берёт свои корни с того периода, когда ему было двадцать четыре и он случайно познакомился с Хвануном. Уже тогда Сохо был очарован обаятельностью и приятным характером Ë, а также его таланту выступать и красноречиво говорить. В какой-то степени младший его мотивирует становиться таким же классным человеком. Ë мягко смеётся, лепеча что-то: «Хорошо, буду знать». Вопросы по оттенку становятся проще, более непринуждёнными, чему Ли был безумно рад. Они сидят так долго, пока не кончаются сладости и не потухает огонь. Парни засыпают угли снегом, забирают вещи и возвращаются в трейлер. Время позволяет ещё немного отдохнуть перед сном, и Хванун очень вовремя находит глазами на верхней полке бутылку алкоголя, печально вздыхая. — Почему ты не упомянул про него, когда мы уходили. — Я бы не разрешил тебе пить на улице, потому что не дай бог ты простудишься, если из-за градуса не почувствуешь, какой стоит мороз. Не хватало нам ещё одного больного. Хванун кивает и как самый правильный ангелочек ждёт, пока Сохо ему не вручит красивую бутылку с полусладким вином. — А дома пей сколько влезет, но не переусердствуй. — Может тогда, — Хванун отводит взор, потягивая задумчивую ноту в голосе, — ты разделишь со мной это занятие? Сохо вскидывает брови, перемещает взгляд по каждому углу в небольшом транспорте, прежде чем полусогласно поставить на стол два бокала, а Ë, как самый ответственный человечек, отважно вооружается штопором, чтобы открыть пробку. Тёмно-розовая жидкость плещется в круглом стекле. Хванун поднимает бокал, ожидая, пока до Ли тоже эта мысль дойдёт, и когда тот зеркалит жест младшего, Ë неловко щебечет: — Я не придумал красивой речи, но мне хочется поблагодарить тебя за возможность отдохнуть от всего вместе с тобой, — Хванун прикрывает веки и расплывается в мягкой улыбке. — Если бы не ты, торчал бы я сейчас в городе под завалами бесконечных дел. А ведь иногда нужно забываться и находить минуты для счастья, пусть и небольшого. — Хванун-и, тебя потянуло немного не в ту сторону, — с хихиканьем выдаёт Сохо, чудом не проливая алкоголь. — Давай выпьем за безмятежные деньки, которые мы проведём в этом трейлере. — Давай, — смешливо подхватывает Ë, протягивая руку. Они аккуратно чокаются. Только преподносит Ли бокал к лицу, как Ë со забавным криком прерывает его. — Подожди! Сохо замирает, не понимая такой реакции, а потом взор его округляется, когда Хванун подходит к нему и руку заводит за чужой локоть, с довольной улыбкой ожидая, когда до Ли дойдёт; но до Ли не доходит, и Ë очень так безмятежно выпивает свою порцию, сверкая глазами, пока в голове старшего работает сложный механизм. «Это что… лавшат?» — Ну же, пей. Ли, немного поколебавшись, выпивает вино и, поборов страх, с закрытыми глазами тянется вперёд. Если Ë настаивает на этом, он не против. Но Хвануна рядом не оказывается там, где он должен быть, и Ли распахивает взгляд, замечая отвлечённого упаковкой мармеладок Ë, который из-за них откинулся в корпусе, чтобы дотянуться, и отвернулся на девяносто градусов. Естественно, до губ младшего в любом случае Сохо не коснулся бы. И теперь, когда Ë поворачивается обратно, держа в руке сладости, он беспокойно хмурится, смотря на отрешённый вид старшего. — Что случилось? «А я ведь действительно подумал, что он хочет меня поцеловать» — веретеном грустно тянется мысль, и Сохо старается улыбнуться. Вроде как получается, потому что Хванун снова становится безмятежным и позитивным. — Никогда не пил это вино, вот поэтому такая необычная реакция. — О, ясно. Если ты не против, я выпью всё. — Пожалуйста, — шепчет Ли, относя свой бокал в раковину и быстро его споласкивая. Остаток вечера он проводит с прорастающим тернием в душе.***
Весь следующий день они тратят на выпечку пиццы: пока младший нарезает ингредиенты для начинки, Сохо замешивает тесто, и то ли Хванун от природы игривый и непоседливый, то ли просто настроение у него такое, и он намеренно пачкает Ли в муке. Они невольно устраивают битву до такой степени, что они два часа выметают бедную муку из помещения и ещё по полчаса каждый принимают душ — пиццу в духовку Сохо ставит торжественно в пять вечера. Ë смеётся тому, как они ловко растянули время, зато здорово провели его за готовкой. Ли, уставший естественно, поднимает стул-трансформер и падает на него, откидывая голову. Хванун хмыкает, подходя к холодильнику, чтобы вытащить газировку; Сохо заранее отказывается. Младший, вальяжно усевшись за стол, с характерным звуком открывает банку. Напиток немного шипит, а потом утопает в горле, отдавая виноградом. Хванун блаженно выдыхает, наслаждаясь сладким вкусом, и чуть задумывается над чем-то, преподнося банку к подбородку. Ли не сразу замечает у Ë необыкновенно любопытствующее выражение лица. — Сохо, — несколько мято начинает он, — почему ты позвал только меня? Ли как-то и теряется сразу, понуро отводя взор. — Ну, больше некого. Ты мой единственный друг, — и любовь жизни, печально добавляет про себя Сохо. — Как у такого замечательного человека, как у тебя, не может быть друзей? — тут же, со вспыльчивым недоумением тянет Ë, грустно нахмурив брови. В отличие от Ли, у Хвануна товарищей хватает: и на работе, и в клубах по интересам; у Ë прекрасный характер, который цепляет каждого встречного, и именно он позволяет младшему сближаться с людьми. Когда Хванун окружён толпами знакомых, Сохо в этой же системе чувствует себя чужаком; кроме Ë и семьи, в его жизни никого нет. Сохо сразу как-то напрягается, направляя серый взор в дальний тёмный конец трейлера, пока Хванун безмятежно допивает газировку, и Ли тогда начинает говорить: — Сколько себя помню, я сближался с людьми неохотно, хотя они ко мне тянулись. Когда я инициировал, они были счастливы, и я чувствовал, как между нами появляется связь. Потом я не мог не общаться с ними, они меня безумно вдохновляли. Они были мне всем, чего у меня не было до. Музой, поддержкой, витамином для настроения. Но потом что-то пошло не так. Люди стали кормить меня обещаниями: «Давай встретимся завтра, я занят, хорошо?», «Мне нужно посидеть с сестрой, прости, в следующий раз?», но следующего раза и не было. И ладно это продолжалось бы месяц-второй, но точно не годами… Про меня как будто забыли. Как будто я им наскучил, стал неинтересным, а я всего себя отдавал. Такой преданный и жалкий, — Ли опускает голову и горько усмехается, предчувствуя головную боль. — Люди постоянно вытирают о мою верность ноги. Найдётся хотя бы один человек на планете, который будет заботиться обо мне так же, как и я о нём? «Почему я всегда всех спасаю, а меня — никто». Хванун поджимает губы, с тяжëлым выдохом коря себя за поднятую тему, оттого чувствуя вину. — Почему я не могу однажды сломаться, чтобы мне кто-то помог? … Люди боятся, когда я им открываюсь. Они почему-то страшатся моих откровенности и прямолинейности. Никто не хочет слушать меня. — Сохо, я не знал, что эта тема тебе неприятна… — Ë отставляет банку совсем неловко, не зная, что сказать; а Ли выглядит очень подавленным, как будто не было за их плечами двух весёлых недель и три года дружбы. Сохо ничего не отвечает, и Хванун понимает, что нужно разрезать этот неприятный нервный шёлк. — Сохо, взгляни на меня, пожалуйста, — Ë на секунду радуется, когда Ли, пусть и убито, поднимает голову, и в его глазах на мгновение искрят надежда и любопытство. — Смотри, как я могу! Ë не понимает, что он творит, когда начинает нелепо танцевать — наверняка в глазах старшего он выходит полным дураком, а если быть точнее, то клоуном. Сохо, утратив былое напряжение, наконец-то мягко смеётся, забавляясь милым рожицам, которые строит Ë, и мысленно благодаря друга за понимание. Хвануну становится радостно и даже гордо за себя, что ему удаëтся вернуть их прежнюю и полюбившуюся уютную атмосферу. Хванун прыгает с одной ноги на другую, молясь, чтобы от этого трейлер не сказал ему прощай, и продолжает смешить Ли, когда приближается к нему. Ë плохо оценивает габариты помещения, поэтому его лодыжка задевает шкаф, а сам он, теряя равновесие, летит вперёд, благодаря какому-то чуду ловко хватаясь за кухонный гарнитур, чтобы предотвратить падение. Хванун облегчëнно выдыхает, открывает глаза — и рыбой проглатывает тёплую слюну, когда ловит чужой блестящий взор. Под тусклым жёлтым светом Сохо по обе стороны от его рук выглядит безумно маленьким и очаровательным. Ë медленно дышит, боясь спугнуть эту странную атмосферу и любуясь естественной красотой Ли, дышит его воздухом. Сохо смотрит в ответ, затаивает дыхание и недолго думает, когда, приподнявшись на стуле, порывается — и мягко касается чужих губ. Хванун удивлённо выдыхает, но сам желанно тянется к касанию, позволяя Ли удобно расположиться на стуле; Сохо голову поднимает, чтобы Ë угол поменял, и протягивает ладонь, чтобы нежно коснуться чужой щеки. Хванун веки блаженно прикрывает и мягче отвечает, как будто всю жизнь жаждал коснуться этих губ. Сохо ласков с ним. Ë отстраняется, поглаживая щёку старшего, и Ли любовно жмётся к руке. И атмосфера меняется, заменяя удовольствие на рационализм. Его, Хвануна, только что поцеловал Ли. Сохо. Его друг. Ë, даже не ожидая от себя, отпрянывает, своей резкостью пугая Сохо. — Что происходит? — мягко интересуется Ли, ещё не отойдя от мечтательной обстановки. Хванун хватает свою куртку, запрыгивает в ботинки и срочно выбегает, прыгает, чудом не падая, и бежит, лишь бы на некоторое время не видеть старшего. — Хванун, стой! Хванун не слушает; он бежит от проблемы, потому что мозгами ещё ребёнок, не способный сталкиваться со взрослыми проблемами, а тем более их решать. Ë убегает к озеру, садясь на ледяное полено, откладывая мысль о возможной простуде, если он нескоро вернëтся. Туда, где была совершена роковая ошибка. Он больше не сможет взглянуть Ли в глаза. Хванун напряжëн. Он не готов видеть старшего сейчас, но тот всё равно приходит, останавливаясь рядом, не влезая в личное пространство. — Я… понимаю, что ты не готов меня видеть, но хотя бы присядь на подушку, и я уйду, — Сохо не настаивает, когда говорит об этом — оставляет сидушку на полене, а сам уходит, чтобы больше не напрягать. Ë коротко взглянет на заботливо принесëнную подушку, и чувствует предательство. Предательство своих чувств, которые он теперь не понимает. Почему он так зол из-за этого поцелуя, почему он так нервничает, если вроде как Сохо ему далеко не противен. Ë сам себя не понимает. Хванун подтягивает подушку и садится, как просит старший, и смотрит на изрисованную гладь озера некоторое время, пока не стемнеет. Возвращаться — неохотно, но просто необходимо. Мëрзнуть из-за недопонимания вовсе не хочется. Горящие в прицепе жëлтые окошки — маяки. Хванун возвращается по ним к дому. Подойдя к трейлеру, Ë аккуратно открывает дверь и, не ожидая помощи, сам взбирается. Ссоры слишком часто вызывают у нас чувство самостоятельности и не идти на поводу у людей. Всё сам, всё сам. Самостоятельный человечек, но не способный. Сохо неловко посмотрит на Ë, вроде как скажет «с возвращением», но Хванун не отвечает ему. Быстро снимает куртку, переодевается и ложится в постель. В этот раз они спят отдельно. Просто Сохо предпочтëт переночевать в холодной кабине, чем под боком у Ë, который видеть его не хочет. Эту ночь оба проводят в смятении.***
Дни тянутся невероятно долго — подобное состояние было, когда Ли болел, но тогда он не помнил события по естественной причине, а сейчас мозг довольно трезв, думает очень остро и рационально, но время настолько сильно смешалось, что неясно сколько прошло — два дня, неделя или уже больше? Так долго продолжаться не может. Сохо не для этого арендовал трейлер, чтобы остаток отпуска провести в странных чувствах и, возможно, потерять лучшего и единственного товарища. А Хванун золото, его беречь надо. И как бы мыслит он верно, делать действительно что-то нужно, чтобы вернуть непринуждённую обстановку, но не получается. Ли будто что-то останавливает. Так эта мысль сидит в нём весь день, пока не наступает вечер. Ссора ссорой, непонимание непониманием, но без ужина они не могут обойтись, поэтому весь вечер Сохо намеревается что-нибудь готовить. Неспешно, неторопливо, пытаясь вложить всю влюблённую душу, чтобы пища по итогу вышла вкусной. Всё так и получается. Пока Ли режет лук и травы, он слышит, как сзади что-то слабо скрипит, но он намеренно не отвлекается — мало ли чем Хванун занимается. — Сохо, повернись, пожалуйста, — доносится очень близко. Такой ласковый и непривычно волнующий тон светлого Хвануна. Это было несколько подозрительно. Поборов непонятное чувство, Ли поворачивается и замирает, а его взгляд лихорадит, когда Ë так спокойно-соблазнительно садится на стол и разводит ноги, а в силу габаритов помещения, это творение находится рядом с Сохо ну очень близко. Старший сглатывает. — Я хочу понять свои чувства. Позволь мне тебя поцеловать. — Я-я… — Ë качает своим мыслям головой, протягивает руки к лицу старшего и мягко тянет на себя, целуя. Ли точно напуган, он не сразу отвечает, но Хванун искренне пытается успокоить его касанием. Сохо начинает отвечать расслабленно и даже игриво, неспешно прикусывая чужую губу. Ë ладонью зарывается в волосы Ли, оттягивая и любуясь таким разбитым лаской лицом. В чужих глазах — океан желания. Хванун был глуп. Он действительно не видит дальше своего носа? Ни отношения старшего к нему, ни своё стремление сблизиться с ним? Ë очень глуп. Поэтому сейчас он хочет это исправить — набраться храбрости и показать, как сильно он может отблагодарить за всю заботу, которую ему дал Сохо. Поэтому он так нежно притягивает ещё, чтобы выцеловать эти шикарные губы, до посинения, пока Ли в его объятьях не сойдёт с ума. Когда Хванун вновь отстраняется и видит счастье на лице старшего, всё встаёт на свои места. — Я ждал тебя всю жизнь, Сохо.***
Теперь, когда этот самый волнующий вопрос был закрыт, а так же был получен, поразительно, взаимный ответ, все переживания Сохо кажутся никчёмными. А ведь надо было только пойти навстречу страху, и любой исход был бы положительным. Ошибки должны мотивировать пробовать другой способ до тех пор, пока необходимый результат не будет достигнут. Фобия ускользает из его сердца, когда он впервые за этот непонятный период просыпается в жарких объятьях младшего. Чужие ладони окольцовывают его талию со спины, и Ли не может глупо не улыбнуться. Как бы ему хотелось просыпаться так каждое утро, в этом чудном, созданном ими мире. Старший осторожно встаёт и бесшумно направляется в ванную. Когда Сохо выходит из неё, его застаëт врасплох мягкий из-за сна Хванун, бабочками-поцелуями украшающий его щёки и подбородок. Ли в смятении прижимается к стенке, а Ë только сильнее жмëтся. — Хванун, погоди, дай мне хотя бы переодеться. Ë с милым недовольством отстраняется и склоняет вбок голову. — Ну зачем? — канючит ребëнком. — Давай ещë поваляемся… — И умрëм с голоду, по-твоему? Хванун, это не займёт много времени, а потом будем валяться хоть весь день. — Я могу питаться твоей слюной. — Боже, Хванун… — лицо Сохо краснеет, и он нежно отталкивает младшего, наконец-то проходя в кухню. — Обещаю, я приготовлю завтрак — и полностью твой. Ë воодушевлëнно хлопает в ладоши и садится на постель, качая босыми ножками в ожидании, когда старший закончит с готовкой. Ли, будучи ограниченный во времени и терпении младшего, быстро жарит яичницу, делает салат и находит в холодильнике сок, в последний момент оставляя упаковку там, потому что они ещё не скоро будут есть. — Готово! — проговаривает Сохо, и Ë встрепенëтся, глупо улыбнувшись и протянув руки, как малыш, жаждущий объятий. Ли хихикает и, приблизившись, обвивает тело младшего, ойкая, когда Хванун тянет его на кровать. Сохо упирается щекой в грудь Ë и считает количество сердцебиений, а потом ощущает чмок в макушку, заставляющий его пуще смутиться. Хванун приподнимает лицо старшего и нежно целует в лоб, запечатляя клятву о вечной любви. Сохо думает, что живёт в параллельной вселенной. Они премирно лежат очень долго, смотря в узорчатый потолок, обклеенный бумажными звëздами — так много разглядеть прям-таки созвездия. Хванун ведёт пальцем по невидимым соединяющим линиям, считает звëзды, а Сохо мягко поясняет их названия и мифы. Ли переводит взор с потолка на младшего и стеснительно облизывает губы; Ë не замечает этого, слишком увлечëнный потолком. — Хванун-а, — тихо зовёт Сохо, лёжа на боку и упираясь на локоть, другая рука располагается на животе, уж слишком выдавая неловкость старшего. Ë отрывается от занятия и садится ровнее, рассматривая розовеющее красивое лицо напротив. Ли чуть встаёт, чтобы быть на одном уровне, Хванун прослеживает эти действия с терпеливым предвкушением чего-то важного. Сохо, выдыхая, чтобы расслабиться, кладёт ладони на чужие щëки и медленно приближается, мягко целуя. Этот поцелуй выходит очень осторожным, сладким — Ë мурлычет тихо и наклоняет голову, чтобы Ли поцеловал его более трепетно. Короткими чмоками, но такими потрясающими, бережными, пока сердце Хвануна не разобьëтся от переполняющей его любви. Это новая сторона Сохо, которую может увидеть только его возлюбленный, и Ë очень радуется, что этим возлюбленным стал он сам. Хванун нежно проводит ладонью по чужой щеке и с почти пьяной улыбкой целует пухлые губы, более страстно. Ли, чуть удивившись, отвечает мягко, неторопливо, более бережно притягивая к себе за хрупкую спину. Ë растворяется в этом чувстве, полностью отдаëтся ему лаской и нежностью. Ли первым отстраняется, облизывая губы, и Хванун аккуратно выбирается из рук Сохо, чтобы приподняться на коленях и мягко повалить старшего на спину. Сохо тихо сглатывает, чуть возбуждённый, когда Ë смотрит на него сверху-вниз так властно и внимательно — от этого контроля у Ли кончики пальцев подрагивают. Старший всё-таки не может не нервничать, когда Хванун аккуратно касается его лица, а другой ладонью тянется вниз, от разбухшей от чувств груди до пламенного возбуждения в теперь неудобных узких штанах, и Ли пытается не застонать, когда Хванун смело проводит по его длине. Сохо почти что задыхается, тяжко дышит, щëки покрываются неровным румянцем, а взгляд бегает по комнате и Хвануну ошалело. Ли глубоко вдыхает, глядя на Ë разбито, а Хванун игриво наклоняется, чтобы вновь поцеловать эти шикарные губы, и Сохо так нуждающуюсе тянется к младшему, прикрывая веки и почти что беззвучно стонет, стоит Ë прикусить нижнюю губу, а рукой усилить хватку. Ли, неохотно отталкивая Хвануна, вытирает запястьем слюни. — Хванун, не делай то, что тебе не нравится, — сердце Ли болит от переживания, от неразделённой любви и самовнушении Ë, что всё в порядке. — Я и не заставляю себя, — остро проговаривает Хванун, обеими руками касаясь края заправленной рубашки Ли. — Я это делаю, потому что хочу. Сохо почти что плачет, когда Ë ловко расстёгивает пуговицы на его рубашке, коротко целует пупок, а потом быстро расправляется с джинсами, приспуская вместе с боксёрами. Ли чувствует у себя между ног ад от горячего порочного дыхания Ë, который уже не первый год сводит его с ума, и Сохо стеснительно, прикусив губу, свистит, стоит юркому языку коснуться его. На уголках глаз выступают слëзы, в душе Ли слишком много чувств, он раскалывается, маска сдержанности ломается, когда он наконец-то получает удовольствие от действий любимого человека. И Хванун усердно облизывает его, поднимает сексуальный взгляд, и Сохо откидывается на подушки, макушкой упираясь в стену трейлера и глядя в потолочные полки, лишь бы не видеть такого дьявольского Ë. Хванун позволяет себе усмешку в перерыве, пока надрачивает, и прикусывает губу, щекой падая на шикарные ноги Ли. — Ты такой красивый, Хо-я, — льстиво тянет Ë, наконец-то заслуживая внимание и собравшуюся силу духа старшего, когда Сохо смотрит на него в ответ, всё больше краснея и смущаясь. Хванун умиляет свой взор и нежно целует в головку, вынуждая Ли дëрнуться на простынях. — Такой разбитый, и только из-за меня. Сохо скулит, прикрывая лицо ладонями, когда Хванун, ещё раз лизнув член, ощущает, как мышцы под руками напрягаются, и в следующее мгновение Ли изливается в руку Ë. Хванун быстро убирает весь беспорядок языком, наслаждаясь симфонией изумительных звуков Сохо, которых он никогда прежде не слышал. — Боже, да, твой голос потрясающий. Я хочу слышать эти стоны всю свою жизнь, — решительно проговаривает Ë, услышав ещё один милый стон, слетевший с губ Ли. — Позволишь мне тебя поцеловать? Сохо, ещё не отойдя после оргазма и не совсем трезво понимая, что от него требуют, просто кивает, и Хванун смело выцеловывает его рот, делясь вкусом спермы. Ли преданно всё принимает, ужасно жадничая на влажные поцелуи Ë. Места, где его касался Хванун, безумно горят, но Сохо хочет ещё, жаждет большего, он так долго ждал, чтобы наконец-то был ослеплëнным наградой. Хванун отталкивается от него, чтобы стянуть свою футболку, и Сохо безумцем в мыслях радуется, что является единственным зрителем этого соблазнительного шоу. Покончив с одеждой, Ë седлает бёдра, вызывая у обоих несдержанные стоны и дождливые мурашки. Ли жмурится сильно-сильно, теряя способность дышать, когда Хванун слишком резко двигает тазом, заставляя Ли всё падать и падать в наслаждении, закатывать глаза и принимать всё, что ему дадут. Ë ухмыляется и ускоряется, в спешке получить свою дозу удовольствия, и Сохо только сейчас понимает, как долго Ë был твёрд, но даже не коснулся себя, лишь бы удовлетворить Сохо, лишь бы отдать весь мир Сохо, и Сохо безумно плохо от этой мысли; он протягивает руку к лицу Ë, вынуждая того обратить на него внимание, пальцами крадëтся до затылка и осторожно тянет на себя, вынуждая упасть на тело и жарко поцеловаться, а другой рукой удерживая сумасшедшие бёдра младшего, который только быстрее двигается. Ли дышит кое-как, приоткрывая веки, чтобы вновь закрыть из-за невозможности смотреть, как Ë сводит его с ума, стремительно толкается, скольжением их членов растаптывая последние крупицы рассудка. До горячих поцелуев. До распалëнных остывающих тел. До последнего пойманного Ли влюблëнного взора Ë, когда он наконец-то кончает с мягким звонким стоном. Сохо чистой рукой проводит по мокрым волосам Хвануна, ласково целует его в щёку и укладывает рядом, не разрывая объятий. Ë уставше дует губы, заполучая нежный чмок, и жмётся сильнее, засыпая на груди старшего. Ли, перед тем как провалиться в сладкий сон, щипает себя и убеждается, что это всё было наяву. И со счастливой улыбкой засыпает.***
Просыпаются они рано утром, и Ë котёнком тычется в плечо старшего, невольно хмурясь из-за того, что Ли решил уйти из тёплой постели. Пришлось сдаться, невзирая на слабый голод, и позволить младшему крепко его обнять. В полудрёме Хванун бормочет о каком-нибудь звуке на фоне, и Сохо очень вовремя вспоминает про свой телефон, срочно заходя в загрузки. Теперь, на маленьком экране идёт которая серия забавного сериала, специально скачанного для таких случаев, когда особо заняться нечем. Они с Хвануном лежат в обнимку под пледом и смотрят её, медленно моргая. Умиротворённая обстановка немного убаюкивает. Ли на долю секунды прикрывает веки, наслаждаясь телесным теплом возлюбленного, и только спустя значительное время улавливает тишину в трейлере. Она и любопытство побуждают Сохо открыть глаза и слабо нахмуриться, увидев выключенный телефон. Поначалу он считает, что гаджет внезапно разрядился, но висящая иконка остановленного видео говорит об обратном. Старший поворачивает голову к Хвануну, удивлённо охая, когда тот приближается лицом к нему, носом скользя по носу. — Хванун-а? Ë, очарованный любовной атмосферой, опускает ладони на чужие щëки и нежно целует, бережно сминая губы. Сохо в изумлении приоткрывает рот и легко отвечает, разрешая себя целовать, сколько душа желает. Хванун мягко гладит лицо Ли, чуть привстаëт на коленях, чтобы выше оказаться, а затем осторожно упасть на ноги старшего, продолжая целовать. Телефон где-то теряется в рельефе одеяла. Руки Сохо оказываются на чудной талии парня, а затем на бëдрах, игриво трогая их и вырывая у Ë милые соблазнительные вздохи. Хванун невольно отрывается от чужих губ, мягко стонет, плавясь от ласки на ногах, а Ли трепетно вовлекает его в ещё один поцелуй, заглушая прелестные приятные звуки. Хванун чуть ли не скулит, ему так приятно, когда он мягко подаëт бëдрами, чувствуя каждый сантиментов тела старшего. Ли обхватывает милые ноги крепче, притягивая к себе, и они оба заряжаются пылкой энергией, и поцелуи становятся живее, страстнее. Ë дрожит в чужих руках, уже не в силах сдерживаться, а Ли позволяет тому ускориться, а себе перенести одну руку к паху, увеличивая давление. Хванун толкается несколько раз и в следующее мгновение обмякает, а Ли нежно целует в вспотевшую шею, доходя до изгиба в плечо и мягко кусая. Ë хмуро отстраняется, недовольный чем-то своим, а потом толкает старшего в плечо, и они грузно падают на постель. Сохо удивлённо охает, и Хванун вновь его целует, даже скорее лижет пухлые губы, а потом уходит в сторону, целуя уголок рта, а затем ямочку улыбки. Руками обвивает Ли полностью и лежит на нём, как детёныш, на животе у коалы. Забавно. — Сохо? — Ммм? — младший ослабляет касания, переворачиваясь на бок, но оставаясь подле красивого лица Ли. Ë поднимает ладонь к нему, осторожно касаясь тёмных прядей. Зачарованно. — Как долго… ты влюблён в меня? — как долго ты страдал от неопределённости? печально размышляет Ë. Ли щёку изнутри прикусывает, отводя взгляд — зрачок в нём лихорадочно дёргается. Неужели, Хванун вновь затронул слишком больную, тягучую для сердца старшего тему? — Три года, — взор Хвануна распахивается, и ему морально становится дурно. — Когда мы с тобой познакомились, меня сразу потянуло к тебе. Обычно у меня такого не бывает, но ты стал исключением из правил. Наверное, я заинтересовался в тебе, в твоём таланте прекрасно излагать слова и показывать телом то, что тебе не удаётся. Ты замечательно танцуешь, и я восхищался тобой. Хотел походить на тебя. Затем мы подружились. Я выглядел неважно, а ты протянул мне чашку с кофе и упаковку салфеток. Я не мог забыть твою доброту ко мне. Меня стало тянуть сильнее, я хотел общаться только с тобой, хотя для тебя я был лишь одним человечком из тысячи, но из этой тысячи, даже миллиона людей, я бы выбрал тебя. Поразительно, но ты больше времени стал проводить со мной. Большую часть дня я думал о тебе, беседовал с тобой, потом мы стали видеться за пределами офиса, не вспоминая про работу и разговаривая на посторонние темы. Чем чаще мы виделись, тем чаще мне хотелось быть с тобой. И в какой-то момент, когда ты так проникновенно взглянул на меня во время нашей прогулки, я боялся сказать робкое «я люблю тебя». Страшился не подавиться этим предложением, выдать тебе так внезапно, резко, и разрушить нашу трепетную дружбу. Я не хотел рисковать. И я ждал. Ждал, когда смогу набраться храбрости и сказать всё, что наказывало мне сердце. И я не смог. Просто не смог. — Сохо, ты полный дурак! — со слезами выкрикивает Хванун, прижимаясь к груди старшего, а Ли только эмоционально с усталостью выдыхает. — Я знаю, Хванун, знаю, — получая от младшего слабый удар в грудь. От обиды и бессилия. — Зачем нужно было так долго страдать? Почему ты мне раньше не сказал? Я бы скорее согласился, чем наоборот. — Я… — Сохо отводит взор, кусая губу. — Пока собирал деньги на трейлер, я копил в себе уверенность, чтобы точно признаться тебе. — Ли поднимает взгляд на младшего, рдея и чувствуя, как на глазах выступают слёзы. — Но даже признаться толком не сумел! Хванун строго смотрит в ответ, кладёт ладони на щёки Ли и притягивает к себе, вновь целуя. Сохо позволяет себе стать слабым и наконец-то заплакать от накопившихся за три года чувств к этому ангелу в его объятьях. Они оба глупы, оба слишком слепы — иногда стоит сделать шаг навстречу страху, чтобы спровоцировать перемены.***
Конец февраля подкрадывается незаметно, а это значит, что отпуск близится к завершению. В последние два дня парни упаковывают вещи, чтобы дома было проще разбирать. Нелепо толкаясь в маленьком пространстве, они очень скоро всё подготавливают к отъезду. — Честно, вообще не хочется уезжать, — говорит Хванун, озираясь по сторонам, чтобы как можно лучше запомнить эту сказочную местность, где за этот короткий месяц с ними произошло много потрясений. Сохо положительно мычит, тоже любуется зимним утром, с тёплой улыбкой по-особенному рассматривая двух снеговиков, держащихся за веточки друг друга. Ë улавливает взор старшего, тоже улыбается и берёт ладонь Ли, крепко сжимая. Да, так — очень правильно. — Ну что ж, нам пора. До самого трейлера они не отпускают ладоней, и даже в самом салоне, пока Сохо заводит двигатель, они не могут расцепиться. Эта поездка им подарила больше, чем могла: приятное времяпрепровождение, почти семейный быт, время вдвоём, а также — искреннюю любовь. Они будут с улыбкой вспоминать этот чудный месяц, когда окажутся дома; а также непременно возвращаться сюда, зимой, чтобы создать новые приятные воспоминания, только уже на новой стадии отношений. Дорога до города оказывается предательски короткой, и Ë с печалью понимает, что его квартира оказывается всё ближе и ближе, но Сохо поворачивает в противоположную сторону. Младший поражённо отстраняется от окна, удивлённо поглядывая на водителя. — Ну и куда мы едем? Ты проехал мой дом. Сохо кажется донельзя расслабленным, а ещё позволяет себе солнечную усмешку. Ë порывается не зацеловать это чудо, чтобы они случайно не въехали в какой-нибудь столб. — Как куда? К родителям. Хочу познакомить их со своим парнем. Младший глупо моргает, а потом, точно мальчишка, робеет, заливаясь краской. Ли улавливает это боковым зрением и только смелее ведёт к двору. Да, они ещё быстрее прибыли к нужному дому. Сохо выходит первым, обходит трейлер, пока младший открывает дверь, и галантно протягивает ладонь, позволяя Хвануну прыгнуть прямо в его руки. Ли хихикает, и Ë наконец-то может поцеловать своего парня. Телефон в кармане нещадно звонит, и старшему приходится поумерить нежный пыл Хвануна, чтобы ответить на звонок. — Да, мам, привет. Я приехал… — Ë наблюдает за лицом старшего, замечая перемену с безмятежного выражения лица на изумлённое. — Да, стою под окнами, а что? А потом так охает, будто что-то случилось, и резко поднимает голову, а Хванун догадывается, что нужно искать необходимые окна в многоэтажке. И парни оба замирают, когда родители Ли с тёплыми улыбками стоят на балконе, и не ясно, как долго. У старшего кое-как хватает сил продолжить говорить с женщиной. — Как много вы видели? — и включает на громкую связь, поражая и Хвануна заодно. — Достаточно. Ваши поцелуи очень красивы, — парни оба смущаются, и Ли сдерживается, чтобы срочно не отключить связь. — Ладно вам, идите уже в дом. Пирог как раз спёкся. Ë, переполненный эмоциями, благодарно смотрит на родителей Ли и счастливо кричит, сотрясая морозный воздух: — Спасибо за вашу доброту! — а взрослые только и улыбаются этому мальчишке, заходя в квартиру. Сохо отключает телефон, беря ладонь младшего, когда тот приходит в себя, и ведёт его к дому. Им теперь вовсе не волнительно, потому что родители уже приняли их связь. Так Ли обретает второй дом.